Часть 4. Окончание (Начало - в 3-х предыдущих публикациях на канале)
***
Весь день шел дождь. Пахло мокрой листвой и скороспелыми яблоками. Лион принес с огорода целую миску розовощеких чумазых падалиц, и долго, до скрипа, отмывал их холодной колодезной водой.
В сумерках я затеяла печь оладьи: клала в пушистое тесто рассыпчатые яблочные дольки, подрумянивала их до золотистой корочки и поливала медом…
Мои мужчины, глотая слюнки, уселись за стол, держа вилки наготове. Кошка, забравшись на подоконник, сунула усатую морду в шипящую сковороду: "мяааасо? нет? какая гадость!"
– Муська, брысь! – ругнулась я. – Только шерсти твоей мне тут не хватало! Иди вон на улицу…
Киска обиженно фыркнула и пошла, куда послали.
Дверь во двор была приоткрыта, оттуда тянуло свежестью.
– О, к нам кажется гости… – без энтузиазма сказал Лион. – Кого это несет на ночь глядя?
Я прислушалась. На крылечке кто-то сморкался и притопывал, отряхивая с ног налипшую землю. Мы выжидательно переглянулись.
– Может это баба Дуся за солью? – с надеждой предположил Макс, косясь на румяную горку оладий.
Вдруг что-то зашипело, завизжало и покатилось со стуком, считая ступеньки… Через секунду в кухню влетел комок ярости (шерсть дыбом, глаза из орбит) и заметался, сшибая табуретки. Мужики мои сорвались с места и наперегонки бросились на крыльцо. Вернулись озадаченные – делиться оладьями оказалось не с кем…
Кошку едва уняли. Храбрая крысоловка поджала хвост, забилась в угол и не шла даже на колбасу.
– Может, чей-нибудь тузик к нам во двор забежал? – предположила я.
– Через забор перепрыгнул… – подхватил Макс.
– Ага, и насморк у него – от сырости, – подсказал муж.
Перед сном мы вышли во двор, посидеть на бревнышках. Я накинула теплую куртку и взяла Муську – она угрелась на руках и мирно подремывала, укрытая полой. Дождик стих, в разрывах облаков сияли умытые звезды, огни в окрестных домах были уже потушены. Вдруг кошка подняла голову и навострила уши – в углу возле поленницы зашевелилось что-то темное и двинулось к нам… В панике, обдирая мне руки, Муська рванула прочь – в дом, в безопасную ярко освещенную кухню.
– Кто это там? Крыса? – сердито спросила я.
– Вряд ли, – раздумчиво протянул Лион. – Что ей крыса…
– Тогда кто?
– Барабашка бездомный, – предположил муж. – Выгнали его, вот он и шастает…
Была у моего мужа пламенная страсть – к каратэ. Всю жизнь он фанатично тренировался: протыкал пальцами стены, ломал доски, и портил кирпичи. Возле дома под окнами он вкопал стоймя длинную гибкую доску, обмотал каким-то тряпьем и самозабвенно избивал ее на потеху соседям. Особый стих находил на него ночами: часика эдак в три мужу вдруг припадала охота подраться… И тогда я сквозь сон слышала доносящиеся с улицы ритмичные колотушки и выразительные чертыхания.
Эти ночные вылазки были полны приключений. Предрассветная жизнь загадочна уже потому, что происходит во тьме: невидимые ночные птицы кричат тревожными голосами, с глухим стуком падают созревшие плоды, в малиннике что-то трещит и ворочается (судя по шуму – оно размером с корову), в траве порскают разные мелкие
твари – может они кусачие, кто знает…
– Вставай! – шепотом сказал муж и потряс меня за плечо. – Я его поймал! Иди, посмотри…
Я с трудом разлепила склеенные сном ресницы:
– Кого?!
– Увидишь! Пошли скорей…
Зевая и жмурясь, я поплелась за ним. В несусветную рань туман стелился по округе неопрятными серыми космами. Картина мне предстала удивительная: в мутных сумерках по утоптанной площадке перед домом бегал пластмассовый тазик… Дребезжа и подпрыгивая на камешках он мотался из стороны в сторону – кто-то злой и сильный колотился внутри. Звуки тоже неслись чудные: тазик сморкался и попукивал. Сон слетел с меня в одно мгновение. Лион подтащил посудину к крыльцу и ловко перевернул ее – на ступеньки вывалился плотный пегий комок. Я наклонилась рассмотреть – он злобно фыркнул мне в лицо и наставил колючки…
– Мамочки… – икнула я и плюхнулась на ступеньку, – ёжик!
Так вот кто приходил к нам в гости, привлеченный яблочным духом! Вот кто шевелился ночью у поленницы и пугал нашу кошку!
– Из малинника вылез, – довольно пояснил Лион. – Лежка у него там.
Мы взяли ёжика в дом. Рядом с кухней был чуланчик, где лежали сухие дрова для растопки. Мы поместили пленника там – утром покажем его Максу, а потом выпустим. Предложили ему кусочки яблок, смоченную в молоке булку и даже вчерашнюю оладью, но он только сердито сопел и от угощения отказался. Ежик не хотел наших булок – он хотел свободы.
Я вернулась в постель – досыпать, и долго слышала за тонкой стенкой беспрестанную возню и топот.
Разбудил меня раскатистый грохот – в чулане рухнуло что-то тяжелое: похоже, корыто, в котором я стирала белье. Представив себе ежа в этом цинковом "гробу", я поспешила на выручку. В дверях столкнулась с Максом:
– У нас там ёжик! – радостно заорал он. – Его небось дровами завалило!
Максим оказался прав. Ёжик лежал в куче рассыпанных поленьев, придавленный березовой чуркой, и выглядел очень несчастным.
– Может у него сотрясение мозга? – испуганно спросил Макс. – Или перелом…
– У него страшная ежиная болезнь: погнутие колючек поленом, – авторитетно заявил Лион у нас за спиной. – Щас будем лечить.
Он снял с себя футболку, обернул ею ежа, отнес во двор и там вытряхнул на травку.
Пленник завозился, зафукал, но убегать не спешил – не верил своему счастью.
Из под крыльца вылезла Муська. Увидев поверженного врага, вздула горбом спину и отчаянно зашипела. Потом обнюхала и презрительно фыркнула: Вот дурацкая крыса – с колючками!
– Неужели это он все лето топал в доме и нагонял на нас страху? – с сомнением спросила я, глядя на безобидную мелкую зверушку.
– Угу, и в шкафу он тикал, и посуду воровал… – развил мысль Лион. – И кличка у него – Стрелочник.
Мы сфотографировали ёжика на память, нацепляли ему на колючки гостинцев: яблок, слив, овсяного печенья, и отпустили с миром.
Последние капли лета вылились на землю тихими грибными дождями.
Осень швыряла нам в окна гремучие тополиные листья, солонила травы ночными заморозками – намекала…
На станцию нас провожали всей улицей. Отдельно на велосипеде везли тяжелый рюкзак. Макса посадили на багажник. Бабушки насовали ему в дорогу домашних пирожков, ватрушек, каменных магазинных пряников и липких ирисок. Словом, до вокзала доехал не мальчик, а кондитерский магазин!
– Вы уж не забывайте нас, – утирала слезы концом платка баба Дуся. – На будущий год приезжайте… с лялечкой.
– Муську берегите! – всхлипывала я.
Автобус, жирно пыхтя соляркой, выбрался на объездную дорогу, я прильнула к грязному стеклу: знакомая вывеска магазина, горбатые соседские заборы, утки в канаве... Сейчас вон там за деревьями мелькнет крыша нашего дома. Мне хотелось увидеть его в последний раз. Но дорога вильнула в сторону и побежала под горку – все быстрее, все дальше…