Часть 2. Продолжение (начало - см. предыдущую публикацию на канале).
***
В следующие дни я постаралась разузнать о доме побольше. Расспросила соседей: кто здесь жил? Давно ли дом пустует и вообще…
Оказалось, жил тихий старичок – божий одуванчик. Помер два года назад и с тех пор дом без хозяина. Хороший дом-то – подновить бы его, и глядишь, еще сто лет простоит!
В первую неделю нашего жития больше ничего примечательного не случилось.
Крысы утащили у нас полкоробки сахару, но это я им простила – пусть у них тоже кариес будет!
Шкаф вел себя смирно, мы даже насмелились повесить в него одежду. Иногда он все же немножко тикал, но как-то вяло – без энтузиазма. Посуда тоже больше не пропадала – и на том спасибо. Похоже, тутошний "барабашка" решил с нами не связываться.
Гроза пришла в глухой ночной час – неслышно прокралась огородами, обложила деревню и ударила сразу по всем фронтам. В первую секунду, спросонок, мне показалось, крыша упала… В следующую – благим матом заорал ребенок. Я кинулась к нему в комнату. Вспыхнула молния, и я на мгновение увидела рядом с его кроватью высокий темный косматый силуэт – ни то поп, ни то ёлка… (Сам Максим, как потом выяснилось, ничего не видел – потому что орал, предусмотрительно зажмурившись.)
Небесная драка была в самом разгаре. Мы с Максом устроились на пустовавшей доселе двуспальной кровати в большой комнате. Рядом с кроватью стоял шкаф – тот самый. Я попыталась зажечь свет. Куда там! – подстанцию должно быть вырубило первым же ударом. Впрочем, молнии сверкали так часто, что на темноту жаловаться не приходилось. Макс икал и трясся, я озиралась по сторонам (что это было возле детской кровати? где оно?) и попутно пыталась отвлечь его разговором – ничего не помогло.
– А молния в нас не попадет? – стуча зубами, спросил Макс.
– Нет! – твердо пообещала я. – Не попадет, – и тут же сообразила, что крыша у нас самая высокая в округе, а громоотвода на ней нет…
Понемногу гроза стала отдаляться. Громыхало реже, мы вздохнули с облегчением: миновало... Но тут вдруг очнулся шкаф. С каждым раскатом он сотрясался изнутри, точно какая-то сила бесновалась за плотно закрытыми дверцами, стремясь вырваться наружу. Тут уж я струхнула не на шутку. Гроза ладно, пускай. Но трясущийся шкаф… Зато Макс, похоже, не видел в том ничего сверхъестественного: ну дрожит шкаф, и что? Подумаешь! Может, он тоже грозы боится.
Кончилось все внезапно. На улице вдруг полыхнуло так, будто небо лопнуло. В шкафу раздался сухой треск и что-то посыпалось со звоном… И все – больше никаких спецэффектов – ни в доме, ни на улице. Самое странное, что и гроза на том прекратилась.
Проспали мы с Максом чуть не до обеда, а когда проснулись, дверца шкафа оказалась приоткрытой. Я с любопытством сунула туда нос, ожидая увидеть горстку праха, вместо своих платьев – после вчерашнего-то… А увидела Максимины джинсы – одна штанина наизнанку. И вокруг сынулина добыча рассыпана: гвоздики, гайки, даже один погнутый шпингалет – поди из карманов высыпалось, когда барабашка штаны примерял…
***
С приездом любимого мужа все дикое и несообразное куда-то расползлось и попряталось. Шкаф боле не бесчинствовал, крысы сели на диету, а пришелец… Со временем я стала думать, что мрачный силуэт у детской постели мне просто примерещился.
Я целыми днями домовничала, и даже посадила кое-что на грядках за домом под руководством бабушки-соседки. К концу лета у меня выросла редиска размером со свеклу и щавель, который я два месяца за лопухи принимала.
Сыночек тоже даром времени не терял. Еще в первые дни по приезде я заметила, что парень-то мой малость с причудами. Выхожу однажды на крылечко, а в палисаднике перед домом все перепахано: дерн из земли выворочен и аккуратно на место сложен – корнями кверху. Максик погулял… Пока я в оцепенении созерцала этот лунный пейзаж, явилось моё дитя Заполярья и утешило: "Так же красивей, правда?" Был бы у нас тут холодильник – он бы еще и снежком из морозилки свое творение присыпал…
Помимо страсти к уничтожению травы, Макс питал еще более нездоровый интерес – к птичкам. Выйдя за калитку, он, как полоумный, гонялся за курами, утками, голубями, пугая пернатых чуть не до смерти. Пару раз я ловила сыночка за шкирку, вела в дом и там взывала к его уму, чести и совести. Макс проникался сочувствием и, всхлипывая от жалости к обиженным, обещал сделать выводы.
Выводы он сделал: надо получше прятаться…
Как-то солнечным днем к нам в дом явилась целая делегация соседей. Возмущенно размахивая «доказательствами» – куриными перьями, они поведали душераздирающую историю.
Оказывается, Макс устроил себе лежку в кустах, и подстерегал зазевавшихся хохлаток. У него там был сложен целый арсенал битого кирпича и булыжников, которыми он пулял в кур. Намедни подбил лучшую несушку соседки бабы Дуси – курица, удирая, застряла в изгороди и теперь охромела на правую лапу. И вообще, сказали мне: "Из-за вашего разбойника куры перестали нестись и теперь только гадят!"
Разбирательство в сельсовете, административный штраф – оно нам надо? Но главное, этот злодей всех соседей против нас восстановил! А мы, между прочим, у них еду покупаем. Потому что в здешнем магазине – только мыло и колбаса, причем, на вкус они одинаковые. Ну, "гроза несушек", погоди!!
Опасаясь, что меня с психу кондрашка хватит, Лион быстренько выпроводил горластых делегаток со двора: "Идите, идите, сейчас мы его научим состраданию…"
Я нарвала в огороде здоровенный веник крапивы и без лишних нотаций (сколько можно!) измочалила его о сыночка. Макс во время расправы тоже не пикнул – только почесывался. "Жгучий аргумент" оказался доходчивым. С той поры ребенка как подменили – Максик сделался лучшим другом старушек и несушек.
"Доброго здоровьичка! Как поживаете?" – вопил он, завидев дремлющих на солнце бабушек. Отходчивые деревенские старики души не чаяли в вежливом мальчике, зазывали его к себе, расспрашивали, угощали. В результате Макс приобрел столь обширные познания в медицине, что запросто отличал радикулит от подагры, о чем я, к слову, до сих пор имею самые смутные представления.
Домой он возвращался, волоча за собой по улице мешок с огурцами и картошкой, из майки во все стороны торчали гороховые стручки, а оттопыренные карманы шортов темнели кровавыми пятнами от раздавленных вишен и смородины. Отныне голодная смерть нашей семье не грозила.
Идиллическое это существование нарушилось в конце июня происшествием инфернального свойства. Лион обнаружил в доме тикающий шкаф. То есть я конечно и раньше рассказывала ему: тикает мол, зараза. Угу, покивал муж, бывает… Спасибо хоть пальцем у виска не повертел. Ну вот – теперь сам убедился.
Охваченный исследовательским пылом, Лион вытащил из шкафа все полки и перекладины и проверил в нем каждый шуруп – ничего! Тогда он, поднапрягшись, сдвинул таки этот "гроб" с места и стал простукивать стену дома за ним – вдруг там чего интересное замуровано… Стена молчала. А выпотрошенный шкаф издевательски тикал.
Я уже стала опасаться, как бы он, войдя в раж, не раскурочил чужую собственность, но муж только рукой махнул: "Да шут с ним! Вечером дом почистим…"
Перед сном Лион зажег свечку и, несколько раз обошел комнаты, бормоча молитву. Свечка чадила, а в одном углу и вовсе погасла. Мы зажгли ее снова – обошли дом повторно. Теперь свеча горела ярким чистым пламенем. Ну всё, можно спать спокойно, решили мы.
– Э! Отдай! Аааа!!! – возмущенно завопил Макс среди ночи. Что-то бухнулось на пол, и раздался рев. Сшибая впотьмах мебель, мы кинулись на помощь. На полу посреди спальни барахтался наш сын, над ним странно вспученное, шевелилось одеяло…
– Он меня с кровати спихнул! – возмущенно орал Макс. – И одеяло отнимает!
– Кто?!
– Откуда я знаю! Тут же темно!
Мы включили свет. Да… не постель – поле битвы!
– А наволочку кто порвал?
Макс всхлипнул и замотал головой – не он.
Комнату осмотрели, но любителя чужих одеял конечно не нашли.
– Чем тут пахнет? – удивилась я. – Как после грозы… – в спальне стоял явственный запах озона.
Дело принимало скверный оборот…
(Продолжение следует...)