Бескрайние степи родного Донбасса… Солнцем залитые тихие, благоухающие цветущим разнотравьем овраги и холмы, кое-где взъерошенные перелесками молодой акации и редкими дубравами. Богатая и щедрая земля-кормилица всего славного народа. Радуют глаз рождённые дюжими руками величественные верхушки местных пирамид-терриконов, окруживших со всех сторон маленький и пыльный шахтёрский городок D. И куда бы ни подался ты, куда бы ни поехал везде они, непременно, будут следовать за тобой: Северный, Южный, Артёмовский, Новый, Торецкий…
А за ними дальше, отражая водной гладью васильковое небо, вопрошающе смотрят на Бога прозорливые глаза больших и маленьких степных ставков, курортных мест нашего безвозвратно ушедшего детства. И всего в нём было вдоволь! И не только голодных дней, скрашенных, единственно, пшеничными лепёшками на воде, или холодных ночей, когда, зазевавшись, пропустишь последний дотлевающий уголёк в печи, а на утро проснёшься в ледяной хате и будешь долго лежать в постели, пока мать не затопит её заново. Или даже долгих вечеров над потрёпанными школьными учебниками под тусклые огоньки самодельных картофельных чадушек-каганцов, наполняющих копотью и запахом ароматного подсолнечного масла всю комнату. Но и было такое, чего, наверное, да прости меня Боже, не встретишь и в Раю…
Осень. Начало поры листопада. Ах, как красиво у нас в это время! Золотом залита округа, спелыми каштанами усыпана земля. Ещё тепло. Люди жгут костры, понемногу подготавливаясь к зимним холодам. Запах жжёной листвы разносится повсюду: дурманящий, терпкий, густой. И нет ничего вкуснее печёной картошечки из такого полымя: горячей, рассыпчатой, смачной, с куском поджаренного сала и ароматной краюхой хлеба вприкуску…
А как снежно бывает у нас зимой! Батя не успевает чистить дорожки, их то и дело снова засыпает белым пушистым снежным ковром. Выйдешь гулять, отвяжешь дворовую собаку и давай с ней валяться по всем сугробам. Весело! А потом, как утихнет пурга, здорово вылепить снеговика. На голову водрузить ему, съеденное до дыр жужелкой ведро, вместо обувки приставить кирпичи, вместо рук - ветки, из кусочков угля выложить глаза, рот и нос. Готово! И примется теперь этот сторож охранять наше жильё до самой весны-красны, пока и не растает. Но вот мать кочегарнёт в доме печку и полетит из большущей трубы иной снежок, наш шахтёрский, черносажевый, насыплется на белый огород тёмными хлопьями, и то красиво! Смеркается, пора домой…
А как шумно у нас весной! Она всегда приходит в наш край грязным месивом не асфальтированных переулков и огородными работами. Сыростью и преющей листвой пахнет вязкий чернозём. Отдохнувшая за зиму земля теперь набралась сил, налилась дождями и уже готова принять в своё лоно первые посевы. Рассада ящиками заезжает в каждый двор и тотчас же отправляется на грядки с непреложным наветом каждой хозяйки дать семье в этот год небывалый урожай. Сажаем, стараемся, пыхтим, чистим дворы и поправляем некрашеные заборы. И так до самой святой Пасхи. А потом отдых и пора, когда на завтрак, обед и ужин в каждом доме тебя норовят накормить крашеными яйцами, а к чаю подать огромные куски нарезанных сдобных пасок с разноцветной присыпкой и разбухшим внутри изюмом. Их же бабы подают и к борщу.
В это время у нас, детей, начинается новая забава – майские жуки! Ленивые и неуклюжие они кружатся тёмными коричневыми точками над головами, и нам ничего не остаётся, как стащить из дома стеклянную бутылку с длинным узким горлышком и отправиться на большую охоту. Лучше всего ловить их кофтой или ветровкой. Разгонишься на широкой поляне, закинешь свою незамысловатую «сеть», а потом, самое главное, не раздавить жука нечаянно, выпростать аккуратненько из-под ткани и в горлышко, к таким же арестантам. Здорово наблюдать, как быстро они перебирают своими мохнатыми лапками по скользким стенкам прозрачного стекла. Но вот в бутылке становится совсем тесно и тут-то наступает пора милосердия. И всю братию мелких копошунов выпускаешь из узкого отверстия на волю, переживая при этом небывалое разочарование от того, что уже успел полюбить их…
Утро. Прохладно. Последний школьный звонок. Весь класс оживлён в предвкушении лета. Сладкий аромат огромных пёстрых голов пионов будоражит кровь. Стоишь, подняв голову, и смотришь, как игривый ветер срывает с верхушек тополей мягкий белый пух и разносит его в дальние дали, в которых, наверное, никогда не придётся побывать. Шумно шелестят их кроны. Отсюда, снизу, они кажутся серебристыми, даже седыми. И от счастья замирает дыхание, ещё один год окончен, впереди свобода, впереди целая жизнь спелой клубники и ароматной вишни, чёрной смородины и пузатого крыжовника, спелых яблок и душистых груш…
Но особой забавой для нас, дворовой голытьбы, в любое время года были похороны! Да-да, вы не ослышались!
Представьте себе знойный день нашего южного лета. Трое ребят возятся во дворе в тени большого, щедро разросшегося винограда сорта Лидия. Серёжка, мальчишка лет семи, забрался на козла для распилки дров и теперь сидит, раздувая свои и без того пухлые щёки, и дырынчит, что есть мочи: "Дрррррын-дын-дын-дын-ды-ы-ын!" Слюна летит в разные стороны и кажется ему, что это вовсе не козёл, а папкина «Ява», на которой он не сидит, а стремительно мчится, обгоняя все попутные машины. Мы с Ирочкой, его младшей сестрёнкой, собрав в огороде разных сорняков, ибо только их разрешено нам использовать в игру, перебираем свой урожай: из пастушьей сумки будет кашка, из тысячелистника салат, а в листья подорожника завернём мокрый песок, и получатся голубцы. Ирочка старается, ей всегда достаётся одна и та же роль, роль маленького ребёнка, каковым она и есть на самом деле. Как хорошо и слаженно идёт наша работа.
Но вдруг мы все втроём замираем, одномоментно и какое-то время прислушиваемся. Да, не показалось! Музыка! Траурный марш! Серёжка пулей слетает с козла и с диким воплем «Похороны!» мчится к калитке. За ним, сорвавшись с места, бегом бежит его пятилетняя сестрёнка. Я отстаю по единственной причине. Султан! Огромная собака породы немецкой овчарки, разбуженная криком хозяйского сына с перепуганным лаем вскакивает на ноги и теперь стоит преградой на моём пути. И хоть её короткая цепь не достаёт до калитки, но стоит этой хитрюге только поднатужиться и вытянуть свою массивную всклокоченную шею, как пасть её чудесным образом оказывается около моего лица. И единственное, что теперь разделяет нас – это живое горячее псиное дыхание, от которого душа убегает прямо в пятки. Страшно! Что делать? Можно махнуть через грядку с посеянным табаком. Ну уж нет! Лучше к Султану в лапы, чем нагоняй от его хозяина! О, эврика! Я молниеносно сворачиваю в другую сторону, совсем на другую дорожку и проношусь мимо угольного сарая, навеса для дров, старого уличного туалета и, наконец, через кучу песка подлетаю к забору и тотчас перемахиваю через него. Есть! Впереди сверкают пятки моих друзей. Куда там, их теперь уж не догнать, вот предатели, не подождали!
Через пару мгновений целая ватага таких же, как мы ребятишек стоит в ожидании около центральной дороги, соединяющей наш городок с кладбищем, до которого итак рукой подать. Какие же мы счастливчики, живём так близко.
- Опять ночью небо будет светиться, - говорит кто-то тихо из толпы.
Каждый из нас с пелёнок знает, что необыкновенное свечение на кладбище, исходящее из глубин земли и так устрашающее всех в округе появляется неспроста. Ещё старики рассказывали, что это фосфор испаряется из костей мертвяков и облаком нависает над могилами. И редко найдётся в наших краях такой человек, который хоть раз, да не видал бы этакой штуки. Особенно ярко это зарево в ночь после похорон.
И вот мы все, запыхавшиеся от беготни, стоим, раззявив рты. А музыка всё ближе и ближе, всё громче и громче бьются наши воробьиные сердца. Пытливые лица наши обращены в одну сторону, туда, откуда обычно выходит вся процессия. Но вот тишина. Видимо музыканты доиграли Фредерика Шопена до последней ноты и теперь устроили себе небольшой передых.
- Смотрите, едут! – замечает первым востроглазый Сашка. Ещё бы, недаром он носит очки. Ему в четыре глаза виднее всех.
И вправду, медленным ходом из-за угла выруливает катафалк. Он первым открывает всю пешую колонну. Мы начинаем переминаться с ноги на ногу в предвкушении предстоящего зрелища. Ирочка сильно прижимается ко мне, ей боязно. Её страх передаётся и мне, но я не подаю вида. Ещё чего! Сдрейфить перед мальчишками? Ни за что на свете! Стоим, молчим. Грузовик всё ближе. Музыканты с новой силой заводят свою волынку и от этого холодок пробегает по всему телу.
- Интересно, кого сегодня? – тихо спрашивает всё тот же Сашок.
Плавно и совсем бесшумно проезжает мимо нас гружёный живыми людьми и прямоугольным гробом, обитым алым сатином, катафалк. Так же плавно поворачиваются за ним наши серьёзные лица. Задний борт кузова откинут и мы успеваем разглядеть виновницу торжества, древнюю старуху. Жёлтое лицо её с длинным острым, задранным кверху и как будто к чему-то принюхивающимся, носом и сомкнувшиеся навеки очи. Её сухие руки перевязаны белым погребальным платком в тугой узел, а ноги усыпаны живыми цветами, всё больше гвоздиками. Вокруг гроба, облачённые во всё чёрное, едут заплаканные, натёртые до красноты от горя, родственники. Их глаза полны слёз и скорби. Жутко! Дальше за машиной следует целая вереница попарно идущих людей: друзей, соседей, свояков, желающих проводить несчастную в последний путь. Они несут большие пёстрые овалы искусственных венков, перевязанных чёрными лентами с белыми крестами и скорбными надписями, один другого лучше. Эх, красота! Да нельзя такие дома держать, говорят, к покойнику.
Но вот и венки прошагали мимо нас, а за ними потянулись ещё какие-то граждане. Мы их теперь уж и не замечаем. Для нас они не представляют никакого интереса. Теперь мы томно ждём заключающих процессию, а именно – музыкантов! Их ни много ни мало, человек пять-шесть, не больше. Каждый вооружён собственным инструментом-кормильцем. Кто-то идёт в обнимку с большой медной тубой, у кого-то на пузе раздулся барабан, а кто-то поминутно двигает кулисой тромбона и всех вместе подхватывает самая высокая по звучанию – труба.
Очень близко они проходят мимо нас. От громкого звука мы с Иришкой закрываем ладошками уши и почему-то прищуриваем глаза. Но музыка пробирается сквозь пальцы и проникает внутрь нас. А ведь это благодаря ей мы здесь! Не услышь её, так бы и сидели во дворе. Да и что это вообще за похороны без оркестра? Умирать тоже нужно уметь - красиво, пышно и достойно!
Прошли. Но еще не конец. Позади трубадуров весело плетутся две-три пьянчужки, джентльмена удачи, пристроившихся к погребальному эскорту с одной только целью – поскорее добраться до поминок. Их лица озарены светом, игриво блещут огнями глаза, а сизые носы чуют издали сытный обед и щедрую выпивку. Настроение их на взлёте, им хочется петь и плясать от счастья, да жаль, случай не подходящий.
Наши ребята потихоньку начинают расходиться, а мы ждём до последнего, пока остатний человечек всей уважаемой колонны не скроется за поворотом. Но вот и Серёжка удирает вслед за другими мальчишками, ему уже не интересно с нами. Остаёмся только мы с Ирочкой. Грустно. Медленно мы плетёмся домой.
- Ты видела, как они смеялись? – возмущается негромко она. Её лицо сосредоточенно и нахмуренно. Она впервые увидела людей, которым чужая смерть оказалась в радость.
- Угу, - отвечаю, - нельзя так, похороны же…
- Да-а, - подхватывает её печальный голосок.
- Айда домой, наперегонки! – вдруг спохватываюсь я, - Серёжка ушёл! Никто больше не будет командовать и мешать нам играть!
- Айда! – соглашается она и расплывается в широкой улыбке.
И мы несёмся по пыльной дороге нашего детства обратно домой. Как будто и не было вовсе сейчас старухи с жёлтым лицом, громких музыкантов и радостных пьянчуг. И хорошо нам просто так, без всяких-яких, потому что на улице лето, потому что Серёжка ушёл, потому что у нас все живы и здоровы!
Апрель 2019 г.