Маршак был на пять лет младше Чуковского и умер на пять лет раньше; Самуил Яковлевич прожил без малого 77 лет, а Корней Иванович успел отпраздновать 87.
Молодого Чуковского, писавшего бойкие фельетоны и затем перешедшего в литературные критики, современники без лести называли вторым Белинским. Молодого Маршака, начинавшего со стихов на иврите, окрестили вторым Пушкиным; пред ним склоняли головы Блок и Ахматова.
Маршака с Чуковским роднило многое: наивысший успех не в той области, которую они считали главной в своём литературном творчестве; еврейские корни, еврейские жёны, пристрастие к курению, несносный характер, поездки в Англию, дачи в русской Финляндии, гибель детей, изнурительная бессонница, счастливое спасение от репрессий, о котором Чуковский писал Маршаку:
Могли погибнуть ты и я,
но к счастью, есть на свете
у нас могучие друзья,
которым имя — дети!
Два самых знаменитых русскоязычных детских автора долгие годы дружили, потом лет 15 не разговаривали, и до конца жизни держались на расстоянии, ревниво подсматривая за успехами друг друга.
Уже хрестоматийной стала байка про то, как домработница просила Маршака прибавить ей зарплату, а он в ответ сетовал, что детские писатели сами без гроша сидят и вынуждены по выходным подрабатывать в зоопарке. "Я изображаю гориллу, — рассказывал Маршак, — а Чуковский крокодила. Мне платят 300 рублей, а ему 250".
Когда история дошла до Чуковского, он возмутился: "Крокодилом работать труднее! Почему мне платят на 50 рублей меньше?!" И это не было шуткой. Старики соревновались во всём — от тиражей и чудачеств до внешнего вида и количества государственных наград. Притом оба под конец жизни сделались жадными.
А по молодости сперва Чуковский помогал Маршаку, потом Маршак подтягивал Чуковского в своё издательство; по инициативе Горького они даже предполагали работать вместе — и благополучно, хотя не без взаимных колкостей, сосуществовали в детской поэзии. Так было до 1943 года. В военное время Чуковский написал сказку-агитку "Одолеем Бармалея". В детском издательстве стишата признали слабыми и отказались печатать. Маршак с этим согласился, хотя по мнению Чуковского должен был из солидарности закрыть глаза на то, что сказка плохо написана. Корней Иванович назвал Самуила Яковлевича лицемером, — и потянулись годы конфронтации.
Как-то Чуковский обмолвился:
Если бы я так рано не попал в плен копеек и тряпок, из меня, конечно, вышел бы очень хороший писатель. Но я стал фельетонистом, по пятачку за строчку. Ох, боюсь, когда я умру, напишут на моем памятнике: "Автор "Крокодила""! Впрочем, остаться в памяти человеческой "Сказкой о глупом мышонке" и переводами с английского — это, может быть, ещё хуже.
Маршак не считал зазорным заниматься переводами, которым отдал существенную часть жизни, да и английский в самом деле знал блестяще. Когда его не стало, Чуковский написал:
Мы одновременно отдыхали в Барвихе, я всегда с волнением и глубочайшим уважением входил в его номер, где на столе высились грудой книги, рукописи, газеты, где стоял густой папиросный дым, а на столе у постели возникли десятки склянок с лекарствами. Он сидел у стола, такой похудевший, такой беспомощный, почти утративший слух и зрение, сонный (так как из-за антибиотиков ночи он проводил без сна, ибо на него по ночам нападала чесотка, заставлявшая его до крови царапать свое тело ногтями), сидел одинокий, сиротливый и по-прежнему уверенно, красивым, круглым почерком исписывал страницы чудесными стихами, переводами, и я готов был плакать от горького восхищения силой его могучего духа.
Светлая память великим старикам. Их стихи надолго пережили авторов — и переживут ещё не одно поколение.
