“The Raven”. Edgar Allan Poe
Эдгар Аллан По (1809-1849) – темный мечтатель периода позднего романтизма. Он обладал фантастическим воображением. Его мрачные произведения часто посвящены теме тоски и одиночества.
"The Raven" is a narrative poem by American writer Edgar Allan Poe. First published in January 1845, the poem is often noted for its musicality, stylized language, and supernatural atmosphere. It tells of a talking raven's mysterious visit to a distraught lover, tracing the man's slow fall into madness. The lover, often identified as being a student, is lamenting the loss of his love, Lenore. Sitting on a bust of Pallas, the raven seems to further instigate his distress with its constant repetition of the word "Nevermore". The poem makes use of a number of folk, mythological, religious, and classical references.
Стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон» впервые опубликованное в газете «Evening Mirror» 29 января 1845 г. сразу произвело сенсацию. Русские переводы «Ворона» делались, начиная с 1878 года, и в настоящее время насчитывают более полусотни, как утверждает Евгений Витковский, а может быть и больше.
"The Raven" was first attributed to Poe in print in the New York Evening Mirror on January 29, 1845. Its publication made Poe widely popular in his lifetime, although it did not bring him much financial success. The poem was soon reprinted, parodied, and illustrated. Critical opinion is divided as to the poem's literary status, but it nevertheless remains one of the most famous poems ever written.
George Cochrane Hazelton (1868-1941) was an American actor and playwright.
Hazelton was born January 20, 1868. He performed as an actor with Lawrence Barrett, Edwin Booth, and Helena Modjeska. His first attempt as a playwright was The Raven: The Love Story of Edgar Allan Poe, which was later made into a film. His next play, Mistress Nell, was written in 1900 and was a great success. His most well-known play was The Yellow Jacket, which he co-authored in 1912 with Joseph Henry McAlpin Benrimo. The Yellow Jacket was performed around the world by a number of notable actors including Mr. and Mrs. Charles Coburn and Harpo Marx. Hazelton died in New York on June 24, 1921.
“The Raven”. Edgar Allan Poe
1
Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,-
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of some one gently rapping, rapping at my chamber door.
'Tis some visitor, I muttered, tapping at my chamber door;
Only this, and nothing more.
2
Ah, distinctly I remember, it was in the bleak December,
And each separate dying ember wrought its ghost upon the floor.
Eagerly I wished the morrow; vainly I had sought to borrow
From my books surcease of sorrow, - sorrow for the lost Lenore,-
For the rare and radiant maiden whom the angels named Lenore,-
Nameless here forevermore.
3
And the silken, sad, uncertain rustling of each purple curtain
Thrilled me, - filled me with fantastic terrors never felt before;
So that now, to still the beating of my heart, I stood repeating,
'Tis some visitor entreating entrance at my chamber door, -
Some late visitor entreating entrance at my chamber door;
That it is, and nothing more.
4
Presently my soul grew stronger; hesitating then no longer,
Sir, said I, or madam, truly your forgiveness I implore;
But the fact is, I was napping, and so gently you came rapping,
And so faintly you came tapping, tapping at my chamber door,
That I scarce was sure I heard you, - here I opened wide the door;
Darkness there, and nothing more.
5
Deep into that darkness peering, long I stood there, wondering, fearing,
Doubting, dreaming dreams no mortal ever dared to dream before;
But the silence was unbroken, and the darkness gave no token,
And the only word there spoken was the whispered word Lenore!
This I whispered, and an echo murmured back the word Lenore!
Merely this, and nothing more.
6
Back into the chamber turning, all my soul within me burning,
Soon again I heard a tapping, something louder than before
Surely, said I, surely that is something at my window-lattice;
Let me see then what thereat is, and this mystery explore,-
Let my heart be still a moment, and this mystery explore;-
'Tis the wind, and nothing more.
7
Open then I flung the shutter, when, with many a flirt and flutter,
In there stepped a stately raven of the saintly days of yore.
Not the least obeisance made he; not an instant stopped or stayed he;
But, with mien of lord or lady, perched above my chamber door,-
Perched upon a bust of Pallas, just above my chamber door,-
Perched, and sat, and nothing more.
8
Then this ebony bird beguiling my sad fancy into smiling,
By the grave and stern decorum of the countenance it wore,
Though thy crest be shorn and shaven, thou, I said, art sure no craven;
Ghastly, grim, and ancient raven, wandering from the nightly shore,
Tell me what thy lordly name is on the night's Plutonian shore
Quoth the raven, Nevermore!
9
Much I marvelled this ungainly fowl to hear discourse so plainly,
Though its answer little meaning, little relevancy bore;
For we cannot help agreeing that no living human being
Ever yet was blessed with seeing bird above his chamber door,
Bird or beast upon the sculptured bust above his chamber door,
With such name as Nevermore!
10
But the raven, sitting lonely on the placid bust, spoke only
That one word, as if his soul in that one word he did outpour.
Nothing further then he uttered, - not a feather then he fluttered, -
Till I scarcely more than muttered, other friends have flown before, -
On the morrow he will leave me, as my hopes have flown before.
Then the bird said, Nevermore!
11
Startled at the stillness, broken by reply so aptly spoken,
Doubtless, said I, what it utters is its only stock and store,
Caught from some unhappy master, whom unmerciful disaster
Followed fast and followed faster, till his song one burden bore,
Till the dirges of his hope that melancholy burden bore, -
Of 'Nevermore, - nevermore!'
12
But the raven still beguiling all my sad soul into smiling,
Straight I wheeled a cushioned seat in front of bird and bust and door,
Then, upon the velvet sinking, I betook myself to linking
Fancy unto fancy, thinking what this ominous bird of yore -
What this grim, ungainly, ghastly, gaunt, and ominous bird of yore -
Meant in croaking Nevermore!
13
This I sat engaged in guessing, but no syllable expressing
To the fowl whose fiery eyes now burned into my bosom's core;
This and more I sat divining, with my head at ease reclining
On the cushion's velvet lining that the lamplight gloated o'er,
But whose velvet violet lining, with the lamplight gloating o'er,
She shall press - ah! nevermore!
14
Then methought the air grew denser, perfumed from an unseen censer,
Swung by seraphim, who is footfalls tinkled on the tufted floor.
Wretch, I cried, thy God hath lent thee, - by these angels he hath sent thee
Respite, - respite and nepenthe from the memories of Lenore!
Quaff, O, quaff this kind nepenthe, and forget this lost Lenore!
Quoth the raven, Nevermore!
15
Prophet! said I, thing of evil! - prophet still, if bird or devil!
Whether tempter sent, or whether tempest tossed thee here ashore,
Desolate yet all undaunted, on this desert land enchanted, -
On this home by horror haunted, - tell me truly, I implore, -
Is there - is there balm in Gilead - tell me, - tell me, I implore!
Quoth the raven, Nevermore!
16
Prophet! said I, thing of evil! - prophet still, if bird or devil!
By that heaven that bends above us, - by that God we both adore,
Tell this soul with sorrow laden, if, within the distant Aidenn,
It shall clasp a sainted maiden, whom the angels name Lenore,
Clasp a fair and radiant maiden, whom the angels name Lenore!
Quoth the raven, Nevermore!
17
Be that word our sign of parting, bird or fiend! I shrieked, upstarting, -
Get thee back into the tempest and the night's Plutonian shore!
Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken!
Leave my loneliness unbroken! - quit the bust above my door!
Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!
Quoth the raven, Nevermore!
18
And the raven, never flitting, still is sitting, still is sitting
On the pallid bust of Pallas, just above my chamber door;
And his eyes have all the seeming of a demon that is dreaming,
And the lamplight o'er him streaming throws his shadow on the floor;
And my soul from out that shadow that lies floating on the floor
Shall be lifted - nevermore!
Поэтические переводы иностранной поэзии вне всякого сомнения имеют свою художественную ценность и могут быть равноценным аналогом произведения на русском языке. Однако по моему личному мнению, «перевод» стихотворного произведения легче воспринять в прозе, так как он будет в виде толкования и ближе к оригиналу, поэтому я и предложил этот перевод неизвестного автора от 1885 г.
Раз, когда я в глухую полночь, бледный и утомленный, размышлял над гру¬дой драгоценных, хотя уже позабытых ученых фолиантов, когда я в полусне ломал над ними себе голову, вдруг послышался легкий стук, как будто кто-то тихонько стукнул в дверь моей комнаты. "Это какой-нибудь прохо¬жий, - пробормотал я про себя, - стучит ко мне в комнату, - прохожий, и больше ничего".
2
Ах, я отлично помню. На дворе стоял тогда студеный декабрь. Догоравший в камине уголь обливал пол светом, в котором видна была его агония. Я стра¬стно ожидал наступления утра; напрасно силился я утопить в своих кни¬гах печаль по моей безвозвратно погибшей Леноре, по драгоценной и лучезарной Леноре, имя которой известно ангелам и которую здесь не назо¬вут больше никогда.
3
И шорох шелковых пурпуровых завес, полный печали и грез, сильно трево¬жил меня, наполнял душу мою чудовищными, неведомыми мне доселе стра¬хами, так что, в конце концов, чтобы замедлить биение своего сердца, я встал и принялся повторять себе: "Это какой-нибудь прохожий, который хочет войти ко мне; это какой-нибудь запоздалый прохожий стучит в дверь моей комнаты; это он, и больше ничего".
4
Моя душа тогда почувствовала себя бодрее, и я, ни минуты не колеблясь,
сказал: "Кто бы там ни был, умоляю вас, простите меня ради Бога; дело, ви¬дите, в том, что я вздремнул немножко, а вы так тихо постучались, так тихо подошли к двери моей комнаты, что я едва-едва вас расслышал". И тогда я раскрыл дверь настежь, - был мрак и больше ничего.
5
Всматриваясь в этот мрак, я долгое время стоял, изумленный, полный страха и сомнения, грезя такими грезами, какими не дерзал ни один смертный, но молчанье не было прервано и тишина не была нарушена ничем. Было прошеп¬тано одно только слово "Ленора", и это слово произнес я. Эхо повто¬рило его, повторило, и больше ничего.
6
Вернувшись к себе в комнату, я чувствовал, что душа моя горела как в огне,
и я снова услышал стук, - стук сильнее прежнего. "Наверное, - сказал я, -
что-нибудь кроется за ставнями моего окна; посмотрю-ка, в чем там дело, разузнаю секрет и дам передохнуть немножко своему сердцу. Это - ве¬тер, и больше ничего".
7
Тогда я толкнул ставни, и в окно, громко хлопая крыльями, влетел
величественный ворон, птица священных дней древности. Он не выказал ни малейшего уважения; он не остановился, не запнулся ни на минуту, но с миною лорда и леди взгромоздился над дверью моей комнаты, взгромоз¬дился на бюст Паллады над дверью моей комнаты, - взгромоздился, уселся и... больше ничего.
8
Тогда эта черная, как эбен, птица важностью своей поступи и строгостью
своей физиономии вызвала в моем печальном воображении улыбку, и я ска¬зал: "Хотя твоя голова и без шлема, и без щита, но ты все-таки не трусь, угрю¬мый, старый ворон, путник с берегов ночи. Поведай, как зовут тебя на берегах плутоновой ночи". Ворон каркнул: "Больше никогда!"
9
Я был крайне изумлен, что это неуклюжее пернатое созданье так легко
разумело человеческое слово, хотя ответ его и не имел для меня особен¬ного смысла и ничуть облегчил моей скорби; но, ведь, надо же сознаться, что ни одному смертному не было дано видеть птицу над дверью своей ком¬наты, птицу или зверя над дверью своей комнаты на высеченном бюсте, кото¬рым было бы имя Больше никогда!
10
Но ворон, взгромоздившись на спокойный бюст, произнес только одно это слово, как будто в одно это слово он излил всю свою душу. Он не произ¬нес ничего более, он не пошевельнулся ни единым пером; я сказал тогда себе тихо: "Друзья мои уже далеко улетели от меня; наступит утро, и этот так же покинет меня, как мои прежние, уже исчезнувшие, надежды". Тогда птица сказала: "Больше никогда!"
11
Весь задрожал я, услыхав такой ответ, и сказал: "Без сомнения, слова, произ-носимые птицею, были ее единственным знанием, которому она научи¬лась у своего несчастного хозяина, которого неумолимое горе му¬чило без отдыха и срока, пока его песни не стали заканчиваться одним и тем же припевом, пока безвозвратно погибшие надежды не приняли меланхоличе¬ского припева: "никогда, никогда больше!"
12
Но ворон снова вызвал в моей душе улыбку, и я подкатил кресло прямо про¬тив птицы, напротив бюста и двери; затем, углубившись в бархатные по¬душки кресла, я принялся думать на все лады, старался разгадать, что хотела сказать эта вещая птица древних дней, что хотела сказать эта печальная, неуклюжая, злополучная, худая и вещая птица, каркая свое: "Больше нико¬гда!"
13
Я оставался в таком положении, теряясь в мечтах и догадках, и, не обращаясь ни с единым словом к птице, огненные глаза которой сжигали меня теперь до глубины сердца, я все силился разгадать тайну, а голова моя привольно покоилась на бархатной подушке, которую ласкал свет лампы, - на том фиолето¬вом бархате, ласкаемом светом лампы, куда она уже не склонит своей головки больше никогда!
14
Тогда мне показалось, что воздух начал мало-помалу наполняться клубами дыма, выходившего из кадила, которое раскачивали серафимы, стопы кото¬рых скользили по коврам комнаты. "Несчастный! - вскричал я себе. - Бог твой чрез своих ангелов дает тебе забвение, он посылает тебе бальзам забве¬ния, чтобы ты не вспоминал более о своей Леноре! Пей, пей этот целебный бальзам и забудь погибшую безвозвратно Ленору!" Ворон каркнул: "Больше никогда!"
15
"Пророк! - сказал я, - злосчастная тварь, птица или дьявол, но все-таки
пророк! Будь ты послан самим искусителем, будь ты выкинут, извергнут бу¬рею, но ты - неустрашим: есть ли здесь, на этой пустынной, полной грез земле, в этой обители скорбей, есть ли здесь, - поведай мне всю правду, умо¬ляю тебя, - есть ли здесь бальзам забвенья? Скажи, не скрой, умоляю!" Ворон каркнул: "Больше никогда!"
16
"Пророк! - сказал я, - злосчастная тварь, птица или дьявол, но все-таки
пророк! Во имя этих небес, распростертых над нами, во имя того боже¬ства, которому мы оба поклоняемся, поведай этой горестной душе, дано ли бу¬дет ей в далеком Эдеме обнять ту святую, которую ангелы зовут Ленорой, прижать к груди мою милую, лучезарную Ленору!" Ворон каркнул: "Больше никогда!"
17
"Да будут же эти слова сигналом к нашей разлуке, птица или дьявол! -
вскричал я, приподнявшись с кресла. - Иди снова на бурю, вернись к бе¬регу плутоновой ночи, не оставляй здесь ни единого черного перышка, кото¬рое могло бы напомнить о лжи, вышедшей из твоей души! Оставь мой приют неосквернен¬ным! Покинь этот бюст над дверью комнаты. Вырви свой клюв из моего сердца и унеси призрачный образ подальше от моей двери!" Ворон каркнул: "Больше нико¬гда!"
18
И ворон, неподвижный, все еще сидит на бледном бюсте Паллады, как раз над дверью моей комнаты, и глаза его смотрят, словно глаза мечтающего дья¬вола; и свет лампы, падающий на него, бросает на пол его тень; и душа моя из круга этой тени, колеблющейся по полу, не выйдет больше никогда!
Вот вам музыкальные аранжировки.
У Михаила Шестова есть уникальный аудио и видео материал по освоению актёрского произношения по поэме «Ворон».
Михаил Шестов - советник ООН и инструктор Интерпола в сфере образования.
Маэстро ответит на любые ваши вопросы и расскажет как быстро и качественно освоить гарвардский английский.
Your future is here with ShestovSystem!
Блиц-курс "Статусный английский" Михаила Шестова в Москве или в Нью-Йорке.