Рецензия лингвиста Ноама Хомского (1959) на «Verbal Behavior» оказала глубокое влияние на исследовательские тенденции в психологии и отношение к бихевиоризму среди нескольких поколений психологов. Лихи (1987) заявил, что «рецензия Хомского самый влиятельный документ, опубликованный со времён «Манифеста Бихевиориста» Уотсона» (с. 347).
По словам Артура Статса, психологи, изучающие язык с различных поведенческих точек зрения, были поражены: «О.Х. Маурер, Ч.Э. Осгуд, Д. Диз, Л. Постман, и я сам, входили в состав «Группы изучающей вербальное поведение». Группа условно называлась поведенческой, без предпосылок анализа поведения. Статья Хомского поразила их и оказала большое влияние.» (А.В. Статс, личное общение, 18 января, 2004).
Кнапп (1992) отмечал, что в период с 1972 по 1990 гг. рецензия Хомского «цитировалась один раз на каждые две цитаты самой «Verbal Behavior» ... возможно, это уникальная связь [между книгой и рецензией на неё] в истории общественных наук» (с. 87). По мнению европейского комментатора «рецензии Хомского» — Марка Ришеля, это «отражает тот факт, что многие учёные довольствуются вторичными источниками» (М. Ришель, личное общение, 2 марта 2004).
Вне бихевиоризма статья Хомского считается классической и приводится как решающее доказательство несостоятельности бихевиоризма как общей конепции поведения животных и человека. «Статья Хомского демонстрирует, что вербальное поведение не объясняется функциональным анализом Скиннера» (Фодор и Кац, 1964, с. 546). Смит (1999) заявил, что «Рецензия [Хомского] на книгу Скиннера ... самая сокрушительная из когда-либо написанных. ... [Она] прозвучала похоронным маршем для бихевиоризма. Тысячи студентов, изучающих когнитивную психологию во всём мире, столкнулись с рецензией Хомского как убедительным доказательством против бихевиоризма.
Последний пример небезоснователен, поскольку ряд авторов считает рецензию не только критикой книги Скиннера, но и основополагающим текстом когнитивной психологии. Смит утверждал, что рецензия «заложила основу для современной менталистской лингвистики и когнитивной науки в целом» (1999, с. 97). Мелер пришёл к выводу, что «упадок бихевиоризма, по-видимому, связан с рождением современной психолингвистики» (Мелер, 1969, цитируется по Ришель, 1973/1976, с. 209).
То, что первый выпуск «Cognition» начался с длинной статьи Хомского (1971), посвящённой рецензии на «Beyond Freedom and Dignity» (Скиннер, 1971), может свидетельствовать о том, что эти факты связанны. Ограниченное влияние «Verbal Behavior» на исследования может быть связано и с другими причинами (например, Хайес, Блэкледж, Барнс-Холмс, 2001; МакФерсон, Бонэм, Грин, Осборн, 1984).
Изначально бихевиористы мало интересовались Хомским. Сам Скиннер затруднялся ответить на рецензию. В статье отсутствовали базовые знания по поведенческому анализу, а тон Хомского он счел слишком эмоциональным: «Хомский просто не понимает, о чём я говорю, не вижу смысла слушать его» (цитата Андерсена, 1991, с. 57). Джули С. Варгас заявила: «Скиннер чувствовал, что, отвечая критикам (а), вы даёте понять, что их критика вас задела; и (б) вы обратили на них внимание, тем самым повысив их репутацию. Поэтому он оставлял ответы за другими» (Дж. С. Варгас, личное сообщение, 7 июля 2003).
Тем не менее, ответная реакция последовала 8 лет спустя (Андерсен, 1991; МакКоркодейл, 1970; Ришель, 1973/1976; Уист, 1967). Скиннер в «A Lecture on ‘Having’ a Poem» (1972, стр. 353) наконец упомянул рецензию, хоть и вскользь. Ни одно возражение не было систематически пересмотрено Хомским, он упоминал эту тему несколько раз, практически не изменяя прежних позиций (Хомский, Плейс и Шёнебергер, 2000; Рондал, 1994).
Далее следует интервью с Ноамом Хомским. Он вернулся к ряду аспектов публикации рецензии и рассмотрел её возможные недостатки. Интервью проходило в Массачусетском технологическом институте (Кембридж, Массачусетс) 23 марта 2004 года в его офисе в Ray and Maria Stata Center. Заключительная часть интервью проводилась по электронной почте с июня 2004 года по январь 2005 года. Хомский отредактировал черновую версию интервью перед его отправкой на публикацию.
Эта тема по-прежнему представляет большой интерес для поведенческих аналитиков и остальных читателей. Поиск в PsycInfo по терминам «Хомский» и «Скиннер» выявил 340 результатов за период с 1996 по 2005 год и 72 за период с 1966 по 1995 год. Это интервью отчётливо демонстрирует нынешние взгляды Хомского на бихевиоризм.
Ортега: Какие интеллектуальные или политические события благоприятствовали бихевиоризму в начале 1950-х годов?
Хомский: До войны США считалась самой богатой страной в мире, но интеллектуально и культурно неразвитой. Если вы хотели изучать физику, то отправлялись в Германию. Если хотели изучать философию, то отправлялись в Англию. Если хотели стать писателем или художником, то отправлялись во Францию. Находиться в Соединённых Штатах было всё равно, что быть в центре Айдахо.
Эта страна не была интеллектуальным или культурным центром. Она также не имела большого политического веса; не была мировым игроком, как Великобритания. Но это изменилось с началом Второй мировой войны. Соединённые Штаты стали гораздо богаче, чем прежде и заимели буквально половину мировых богатств и огромное доминирование в других направлениях. Был момент триумфализма в том, чтобы сказать этим плохим старым европейцам: теперь мы собираемся управлять миром в интеллектуальной и культурной сфере. Поэтому мы мало знаем о ранней истории, отвергнутой из-за неактуальности, в попытке начать всё с начала.
Наука и техника стали престижны, отчасти потому, что мы работали над технологическими разработками. Биологам Уотсон и Крик, а также их предшественникам, пришло в голову, как биология связана с общей биохимией. Незадолго до войны химия и физика не были связаны, а стала единой наукой, включающей базовую физику, химию, основы биологии и т.д.
То же с разумом и поведением, следующим рубежом единой науки. Мы сделаем это по-американски, а не по старо-европейски. Радикальный бихевиоризм легко вписывается в этот контекст. Изучение человеческой деятельности называлось поведенческой наукой. Это было очень странное понятие. Поведение - это данные, а не то, что вы изучаете; то, что вы изучаете — это способность. Если вы изучаете процесс понимания, то хотите знать, что происходит в мозгу человека; поведение лишь свидетельство этого.
Изучение поведения — всё равно что называть физику «наукой о показаниях счётчиков», потому что показания счётчиков — это данные. Но в серьёзной области предмет не отождествляется с изучаемыми данными. Поведенческая наука настолько поверхностна, что историю, социологию и психологию называли наукой о поведении, что означает изучение данных.
Конечно, от этого некуда деться. Но у них была репутация, ощущение, что американские научные труды не смешиваются с этой старой европейской чепухой. И это охватило интеллектуальную сферу 1950-х годов - психологию, философию, историю и другие области. И в этом контексте радикальный бихевиоризм быстро приобрёл огромный престиж. И эпицентр всего этого был здесь — в Кембридже. Когда я приехал сюда, в 1950 году, университет был ядром событий.
Ортега: В чём были причины написания рецензии на «Verbal Behavior» Скиннера?
Хомский: Была небольшая группа аспирантов — я мог бы назвать их неверующими в ортодоксальность. Работа Скиннера, как основной текст к прочтению, изучалась в психологии, философии и других областях. Это по существу решало проблему: здесь не было глубоких вопросов, нужно просто добавить больше подробностей о подкреплении, связи стимул-реакция и т.д.. Лично для меня это было безумием.
Книга была выпущена в 1950 году и до её выхода все читали курс лекций Уильяма Джеймса, которые преподавал Скиннер - среди аспирантов Гарварда это и считалось ортодоксальным. Я вижу это чрезвычайно губительным для области, это подрывало возможности научной работы в психологии и философии. Именно поэтому я написал рецензию до того, как книга была опубликована.
Ортега: Было опубликовано много рецензий на книгу Скиннера (например, Бродбент, 1959; Дженкинс, 1959; Осгуд, 1958 [Verbal Behavior: The Other Reviews— прим. пер.]), но ваша оказала наибольшее влияние. Каковы причины?
Хомский: Подозреваю, что главная причина заключалась во временном периоде. К моменту выхода рецензии, в 1959 году, основы поведенческой психологии расшатывались, но по прежнему считались ортодоксальными. Книга Куайна, возможно, самого влиятельного англо-американского философа конца 20-го века, — «Word and Object» (1960) по сути Скиннерская ортодоксальность 1960-х годов.
[Скиннер и Куайн действительно сошлись во мнении относительно основных аспектов языка, включающие влияние контекста на понимание смысла и важность языка для самосознания и личного опыта (Малоун, 2001). — прим. авт.]
В течение нескольких лет появлялись всевозможные опровергающие доказательства. В своей рецензии я осветил современные работы европейской сравнительной психологии и этологии. Тимберген и соавторы (1958) утверждают, что такое представление о животных неверно. Работа над лингвистикой показала, что язык работает иначе. Когнитивная психология тогда только зарождалась. К началу 1960-х годов, через пару лет после выхода рецензии, внутренняя критика разрушила то, что осталось от этой темы.
Двое главных учеников Скиннера, — Келлер и Мэриан Бреланд, обучали животных и обнаружили, что дрессировка безуспешна [Бреланд и Бреланд, 1961]. Психологи использовали инстинктивное поведение животного и слегка модифицировали его с помощью программы тренировок. Но затем животные возвращались к своим инстинктам, к прежнему поведению, опровергая всю теорию. Здесь речь идет об инстинктивном дрейфе.
[Бреланды не намеревались принизить бихевиоризм. Они предложили пересмотреть три негласных допущений, а именно: «что животное в лаборатории выступает "чистой доской", что различия между видами незначительны и что все реакции примерно одинаково обуславливаются любыми стимулами» (Бреланд и Бреланд, 1961, с. 684). К. Бреланд об этой работе: «Возможно, мы недостаточно чётко сформулировали представления относительно эффективности оперантного обусловливания в контроле над организмами. Эти убеждения настолько «старомодны», что боюсь, мы иногда забываем, что их разделяют не все американские психологи» (личное общение с Б.Ф. Скиннером, 25 ноября 1961 г.; документ предоставлен Робертом Бэйли) — прим. авт.].
Я помню свои выступления на кафедрах поведенческой психологии в начале 1960-х. Помню случай, когда некий молодой, уважаемый поведенческий психолог сказал: «Мы убедились, что инстинсктивный дрейф не распространяется на людей, но вы принимаете как должное, что он харктерен для животных, почему вы так считаете?» Это был провокационный вопрос. Я предположил, что такая тенденция характерна для голубей. Позже, изучая эту тему, психолог убедился, что это не так. Когнитивная наука заняла область и пошла в новом направлении.
[Стоит сопоставить слова Хомского с имеющимися наукометрическими исследованиями — (a) бихевиоризм укоренялся как растущая область вплоть до середины 1970-х годов; (б) рост когнитивной науки был долгосрочным явлением, устойчиво развивающимся с конца 1960-х до 1990-х годов, быстрая смена парадигм, за которую выступает ряд когнитивистов, не состоялась; (в) когда когнитивная наука начала развиваться, анализ поведения не был преобладающим; (г) поведенческая психология стабильно выпускала публикации с середины 1980-х годов и демонстрировала слабый устойчивый рост с середины 1990-х годов (Мандлер, 2002; О'Донохью, Фергюсон, и Наугл, 2003; Пенья, 2003; Робинс, Гослинг и Крейк, 1999). — прим. авт.].
Ортега: Ряд авторов предполагает, что упадок бихевиоризма и начало современной психолингвистики — связанные события. Как повлияли ваши рецензии (Хомский, 1959, 1971, 1972), на распространение модели когнитивной психологии?
Хомский: Пусть на этот вопрос ответят другие. К 1971 году радикальный бихевиоризм или любые другие его формы серьёзно ослабли во влиянии. На это было множество факторов, работа над языком — один из них. Но даже в бихевиоральных кругах оспаривались основные принципы. Например, в работах Бреландов по инстинктивному дрейфу и Дулани по обуславливанию и осознанности [Дулани, 1961, 1968].
[«В… своих работах (1961, 1968) я бросил вызов центральному принципу поведенческой теории — автоматическому подкреплению и, в более общем смысле, его философски наивным сомнениям в сознании и отказу от него. …В то время я не видел переформулировок принципов поведенческой теории вербального и невербального произвольного поведения, и не вижу до сих пор» (Д. Э. Дулани, личное сообщение, 10 февраля 2005). — прим. авт.].
Ортега: Скиннер заявил, что «Хомский не уловил сути» (1972, с. 353). Некоторые авторы отметили, что не все упомянутые в рецензии концепции, приписываемые Скиннеру, принадлежали ему (Хайнлайн и Ванчизен, 1989; Лузоро, 1992; МакКоркодейл, 1970; Уист, 1967). Например, (а) подкрепление за счёт редукции драйвов (Хомский, 1959, с. 39–44), (б) критерии угасания силы реакции (Хомский, 1959, с. 29) и (в) пренебрежение Скиннером грамматикой (Хомский, 1959, с. 56–58, см. также МакКоркодейл, 1970). Что вы думаете об этих претензиях?
[Согласно МакКоркодейлу (1970), «теория, в которой нет специальных законов, генерирующих грамматику, должна быть способна генерировать исходы, обладающие грамматическими свойствами» (с. 90). Иными словами, даже если изложение Скиннера редукционистское, оно не исключает причинно-следственные связи, характерные для «вербального поведения» (Скиннер, 1957, часть 3). Кроме того, аутоклитическим процессам уделяются значительные разделы книги (Скиннер, 1957, часть 4). Дополнительные комментарии касательно совместимости функционального и формального анализа вербального поведения можно прочесть в статьях Моерк (1992) и Ришель (1973/1976). -прим. авт.]
Хомский: Я уже ответил 30 лет назад в сноске к рецензии на книгу Скиннера «Beyond Freedom and Dignity» [Хомский, 1971]. Имела место неточность. Да, я рассуждал на тему редукции драйвов, но не приписывал эту гипотезу Скиннеру. Рецензия вышла за пределы обсуждения его работы. Что касается прочего, авторы упускают смысл рецензии: буквальная интерпретация работы Скиннера показала, что он в корне неправ; метафорическая интерпретация показала, что это плохой перевод обычной менталистской терминологии в терминологию, заимствованную из лаборатории и лишенную смысла. Их критика ограничивается указанием на то, что последняя интерпретация возможна.
Ортега: Возможно, концептуальная пустота вызвана переносом теоретических элементов, применяемых в лаборатории, в повседневную человеческую жизнь. В 1950-х были доступны скудные эмпирические данные, и большинство представлений Скиннера о поведении человека можно было счесть кропотливым научным трудом. Прошло пятьдесят лет, и было опубликовано несколько сотен тщательно продуманных исследований по данному вопросу.
Многие эмпирические результаты говорят о том, что эти концепции и полученные из них практические методы полезны за пределами лаборатории (например, прикладной анализ поведения распространённых нарушений развития, клинический анализ поведения, оперантные методы овладения языком). Учитывая опубликованный материал, могли бы вы сказать, что в определённых сферах человеческого языка оперантный анализ имеет некоторую эвристическую ценность для человеческой деятельности в соответствии с имеющимися эмпирическими данными?
[Ранее Хомский заявил: «Я не уверен, что вы подразумеваете под исследованием вербального поведения. Есть такая деятельность, именуемая «бихевиоризмом». Если вы имеете ввиду её, то я не очень внимательно слежу за этим и считаю крайне неинтересным» (Н. Хомский, личное сообщение, 5 июня 2003). — прим. авт.]
Хомский: В особых обстоятельствах, включая упомянутые случаи, полезно изменение поведения, терапия и обучение. Экспериментальные методы широко применяются в промышленности (например, в тестировании воздействия лекарств на животных) и в серьёзных психологических работах. Но с областями, к которым он предъявлял претензии, проблем не было, и будь они предъявлены сейчас, мой вердикт был бы таким же.
[МакКоркодейл заявил, что «до проверки гипотезы фактическое (неметафорическое) применение её объяснительных терминов остаётся в худшем случае под вопросом. Единственный реальный аргумент Хомского о том, что термины теории на самом деле не относятся к вербальному поведению, … полагается на… вероятность отличия «реального» и лабораторного поведения, как если бы природа поддерживала два набора естественных законов: один — для лабораторий, а другой — для остального мира, так что любой закон, наблюдаемый в лаборатории, является на первый взгляд подозрительным относительно событий вне лаборатории. Несмотря на привлекательность этой идеи, кажется неразумным её придерживаться» (1970, с. 86). После возражения МакКоркодейла успешно завершился ряд проектов в прикладных областях вербального поведения (например, Голдштейн, 2002). — прим. авт.]
Ортега: Некоторые авторы отметили, что оба анализа — Хомского и Скиннера, не обязательно взаимоисключающие и могут даже дополнять друг друга (Моерк, 1992; Сегал, 1977). Обе теории по-своему успешны в предсказании и развиваются в рамках собственных исследовательских программ. Следовательно, был сделан вывод, что «выбор теории [Хомского или Скиннера] связан с оценочными суждениями» (Лейси, 1978, с. 131).
Хомский: Не знаю как относится к таким высказываниям. Причина в том, что я не знаю теоретических основ работ Скиннера, а немногие исследовательские программы относятся к иным темам. Насколько мне известно, работы Скиннера содержат полезные экспериментальные методики. Не вижу никакого выбора. И если бы он и был, то не касался оценочных суждений. Если две исследовательские программы и теории совместимы, то здесь нет проблемы выбора; мы принимаем обе и пытаемся объединить.
Ортега: Является ли уникальным формальный и функциональный анализ языка?
[Обратите внимание, что функциональный анализ, правила и другие термины могут иметь совершенно разные значения с точки зрения бихевиоризма и ментализма (например, Дулани, 1997; Малотт, 1992). — прим. авт.]
Хомский: Конечно, нет. Они оба осуществляются одними и теми же людьми. Возьмем, например, меня.
Ортега: «В своих рассуждениях о поведении человека, которые следует чётко отличать от экспериментальных исследований обусловливания поведения, Б.Ф. Скиннер предлагает конкретную версию теории человеческой пластичности» (Хомский, 1972, с. 12).
Из этого следует, что работа Скиннера ценна в рамках поведения животных и его обусловливания. Тем не менее, критика Хомского (1959), относится к базовым понятиям (например, подкрепление, стимульный контроль, дискриминация), которые оцениваются им как «бессодержательные». Должны ли мы учитывать, что валидность этих понятий зависит от класса или сложности поведения, к которому они относятся?
Хомский: Вывод выходит за рамки моих слов. «Экспериментальные исследования обусловливания поведения» Скиннера оставили полезные экспериментальные методы, которые широко используются: например, в фармацевтической промышленности; а иногда и в серьёзной экспериментальной психологии. Но они предоставляли крайне мало информации о том, как происходит и развивается поведение животных. Например, выдающийся когнитивный нейробиолог, Рэнди Галлистель, поставил под сомнение существование обусловливания как психологического феномена.
[Галлистел в основном работал с классическим обусловливанием (Галлистел и Гиббон, 2002), однако недавно он заявил: «Я думаю, что взгляд, который я отстаивал, подрывает идею оперантного обусловливания как отдельного процесса. В настоящее время я готовлю статью, основанную на новых экспериментах с законом согласования на мышах, которые, как я полагаю, ещё больше подрывают идею о корректировании животными своего поведения на основе вознаграждений, произведенных этим поведением, что является ключевой идеей оперантного обусловливания.
Нужно различать то, что животное узнаёт о мире через поведение (например, еда появляется в этом месте с частотой X), и то, что животное узнаёт о влиянии своего поведения на мир (перемещение в это место даёт пищу с частотой X). Наши результаты показывают, что только первое условие имеет значение, в то время как на теоретическом уровне, для понимании оперантного поведения, акцент делался на последнее» (личное сообщение, 3 августа 2005). — прим. пер.]
Оставшиеся концепты - экспериментальные техники. Некоторые понятия имеют ограниченное значение для голубей, мышей или любого другого организма.
Ортега: Некоторые авторы утверждают, что рецензия, хоть и содержала полезные замечания, была написана «гневным» тоном. Например, МакКоркодейл утверждает, что «почти невозможно ответить на какие-либо существенные моменты обзора, не высказав при этом ни оборонительных ни извиняющихся замечаний» (с. 84). По словам самого Скиннера, «Я никогда не мог понять, почему Хомский злился… когда писал обо мне» (личное общение с С. Мюррей в 1977 г., цитируемое Андерсеном, 1991, с. 57).
Для примера, рассматривая эпиграф о концепции подкрепления, можно сказать, что используемый язык выходит за рамки требований методологической критики («эксперименты с нажатиями», «совершенно бесполезный», «тавтология», «бессмысленный», «слабость термина», «совершенно бессмысленно», «пустой», «не объясняющий», «парафраз», «серьёзное заблуждение», «полная неопределённость», «никакого интереса», «крайне несодержательно», «без чёткого содержания», «термин-прикрытие», «бесцельный», «не сказано ничего значительного», «игра в науку», — Хомский, 1959, с. 36–39). Приемлема ли такая точка зрения?
Хомский: Я поискал контекст. Вот он: «Это определение полностью подходит для изучения режимов подкрепления. Однако оно совершенно бесполезно при обсуждении поведения в реальной жизни, если мы не можем его как-то охарактеризовать» [Хомский, 1959, с. 36]. Это простое фактическое утверждение, вежливо описывающее, где понятие «совершенно уместно», и точно указывающее, что оно «совершенно бесполезно», если не соблюдаются изложенные условия.
Было бы не правильно сказать, что я не могу ответить из-за «агрессивного» тона. Он показывает, насколько это понятие полезно при несоблюдении условий. «Когда подкрепление определено, этот закон становится тавтологией» (сноска с указанием «Это часто отмечалось», Хомский, 1959, с. 36). Опять же, нет ничего гневного в повторении часто отмечаемого фактического утверждения. Понятие «тавтология» носит описательный характер. Это не ругательство. Правильно не дуться на «гневный» тон. У меня нет времени на проверку остальных контекстов. Но я был бы рад это сделать, если бы вы их предоставили. Однако первые два примера вполне уместны и понятны.
Это не имеет отношения к делу, но реакция, на которую вы ссылаетесь, особенно оскорбительна в контексте. Вспомните характер книги и её последователей, заявляющих об их удивительных достижениях и пренебрежительно отказывающихся от очень обширной и тяжелой работы, о которой они даже не видели необходимости что-либо узнать в свете спроектированного ими собственного образа.
Оригинальный текст статьи — «The Case Against B. F. Skinner 45 years Later: An Encounter with N. Chomsky» Хавьера Вируэса-Ортеги.
Перевод — Мария Багмет.
Подписывайтесь на одноименный блог Вконтакте, где размещаются материалы, касающиеся анализа поведения.