К 220-летию со дня рождения Поэта. Новое прочтение романа Тынянова.
Предыдущие статьи:
ПУШКИН. Лицей: Сперанский
ПУШКИН. Лицей: Идея
Россия – страна забюрократизированная. Поэтому замысел, рожденный в одной голове, проходя согласования в инстанциях, может претерпевать значительные изменения. Вмешательство высокопарных и некомпетентных чиновников нередко приводит к тому, что проект выхолащивается и становится ущербным, но одновременно – обязательным к исполнению, а по сему практически не выполнимым. С бумажным вариантом проекта лицея (подчеркнем, бумажным) подобного не случилось, видно, потому что был «начерчен» государственным секретарем – вторым лицом после царя (но практическое исполнение проекта, как мы позже убедимся, мало соответствовало его первичному замыслу).
…Александр I выслушал Сперанского – многое в проекте лицея ему нравилось, хотя у него «не было еще никакого своего взгляда на все это (что свидетельствует о вялости ума императора, о чем нами уже говорилось).
Император пообещал, что не станет показывать проект министру просвещения, на чем настаивал Сперанский, считая, что лицей как «учреждение особенное и требует особого попечения и надзора» (Сперанский имел в виду «попечение и надзор» со стороны самого царя, минуя министерство образования).
Но когда Сперанский ушел, император отдал распоряжения секретарю передать пакет с «начертанием особенного лицея» для министра Разумовского. «Сперанского должно было проверить». Как видим, данного обещания император не сдержал – значит, не уважал даже своего верного и трудолюбивого подданного. Кого же уважал император? Должно быть того, кого боялся… Вялый умом и слабый духом… (об этом позже в эпиграмме напишет Пушкин).
Разумовский, который ненавидел Сперанского, в свою очередь показал проект французику графу де Местру «поэту придворных сплетен», с которым любил беседовать... Сей иностранный господин, «посланник несуществующего сардинского короля» (враг всего русского!) в своих французских стихах называл русских людей по кличкам. Сперанского он называл «наш якобинец» и в его наружности видел «нечто древовидное».
«Через две недели проект особого лицея был переработан. К проекту министр приложил начертание Сперанского, ему посланное, краткий свой доклад и обширную записку де Местра, писанную в форме, которой он владел, как никто из новых писателей, – форме дружеских писем».
В своем докладе Разумовский (то ли по лени, то ли из опасений) не стал подвергать сомнению «начертания Сперанского» (который все же был рангом выше его, а главное – приближенный государя), сделав только поправку о цели лицея – «подготовлении юношей из среды знатнейших фамилий для занятий важнейших мест государственных». В проекте Сперанского, как помнится, говорилось о наборе в лицей отроков независимо от сословий.
В то же время, приложив обширную (литературно-философскую?!) записку графа де Местра, в которой влиятельный француз подвергал сомнению саму идею проекта «лицея», Разумовский, хоть и чужими мозгами, но все же постарался навредить Сперанскому.
В своей записке де Местр (откровенный русофоб), задаваясь вопросом («Созданы ли русские для знания?») отвечал на него пространно… По-видимому, француз хорошо знал, что император Александр на словах и в манифестах, говоря «о просвещении и добродетели…» (в этом он подражал королям Европы), в душе был против всего русского (как и большинство офранцузенных российских дворян). А значит, его философские размышления могли быть российскому императору интересны (тщеславие побуждало француза!).
Приведем фрагменты записки де Местра.
«Для России, как страны воинственной, вообще науки не только бесполезны, но и вредны. Они лишают мужества. Лучшие воспитатели – священство, разумеется не русское, полуграмотное. Новые воспитательные учреждения должны быть устроены по образцу иезуитских новициатов; у юношества не должно быть никаких сношений с внешним миром… Закон строго молчания господствует везде. Ночью ученики спят каждый в отдельной комнате, дабы избежать какого-либо общения. Все двери в дортуар стеклянные… Самый дортуар освещен… Надежный человек ходит по дортуару всю ночь…».
Философийка француза о том, что русские воинственны и к наукам не способны, и поэтому из них следует готовить главным образом вояк, причем в учреждениях тюремного типа, как видим, совершенно уничижительна для просвещенного русского человека. В измышлениях француза просматривается ложная националистическая мысль (дожившая до наших дней) о превосходстве просвещенного западно-европейского человека над невежественным русским (медведем!). О действительно невежественном состоянии российского дворянства (а следовательно, и народа), конечно, нам следовало бы знать. Но судить об этом (нам – русским!) лучше, конечно, по произведениям Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Гончарова, Толстого, Чехова и других отечественных литературных классиков. Причем судит с существенной поправкой: невежественность русского человека (как, впрочем, и человека любой другой национальности) не является генетически предопределенной (как это пытаются внушить нам зарубежные «наблюдатели»), а обусловлена, по словам Пушкина, безнравственностью воспитания и недостаточностью образования. И следовательно, создание в России лицея – учебного заведений нового типа было актуальным (в этой связи надо заметить, что идея создания новой школы и, соответственно, новой педагогики остается для России актуальной и до сих пор).
Но вернемся к опусу иноземца, в котором говорилось также о необходимости расширения и усиления религиозного (причем, католического) воспитания молодой поросли российского дворянства. Военизация России с одновременной привязкой ее к Римской церкви – это путь присобачивания русского дворянства (а через него и всего населения) к Европе в качестве человеческой ресурсной базы. И если учесть приверженность русского дворянства ко всему европейскому, в том числе к католицизму, то идея смены религии не покажется уж такой не осуществимой. В конце концов, чем отличается нутро православного человека от нутра католика? Наверное, ничем, если, конечно, в их душах не доминирует чувство человеконенавистничества...
Читая листок де Местра, император «отчеркнул карандашом особо понравившееся ему место о сне юношей, стеклянных дверях и ночных дежурствах… Разврата не следовало допускать ни в коем случае». В императорской мысли (юноши склоны к разврату и пресечь его можно только с помощью тотального надзирательства и экзекуций) ничего неожиданного нет – вся общественная жизнь в России была подконтрольна власти. Ниже (в других статьях), подвергая анализу педагогическую систему лицея, мы сможем заметить, что надзирательство и наказания, правда, более мягкие, чем, к примеру, в кадетском корпусе (читайте повесть Н. С. Лескова «Детские годы) стали основным средством воспитания лицеистов.
Вернемся к тексту Тынянова.
…Император прочитал несколько фраз из проекта генералу Аракчееву (начальнику артиллерии), который пришел на прием. Аракчеев заступился за математику, отметив, что без нее «нельзя фортификации учить». А когда император спросил генерала «быть ли там телесным наказаниям», тот ответил: «Великие князья <…> посмотрели бы, как других наказывают, и сами бы лучше стали». Затем они вместе занялись выбором мундира для лицея. Остановились на форме старого татарского Литовского полка, давно отмененной: однобортный кафтан темно-синего цвета с красным стоячим воротником и такими же обшлагами».
…«Император вычеркнул из проекта Разумовского о знатнейших фамилиях, а в записке Сперанского фразу о всех сословиях и подписал все одним росчерком… Образование князей должно было ограничиться лицеем, который сравнен был в правах с университетами. Товарищи избираются из отроков дворянского происхождения. Числом не менее двадцати и не более пятидесяти. Каждому воспитаннику отводилась отдельная комната, под особым номером».
Директором был назначен статский советник Малиновский. Здание для лицея (в Царском Селе) приказано было спешно ремонтировать.
После посещения императором в Павловском императрицы-матери и разговора с намеками (стиль общения, свидетельствующий о его слабой воли!) о новом учебном заведении (император даже назвал другое имя возможного директора – кавалера Глинки – воспитателя братьев), стало ясно, что «лицей, который был основан для пребывания и обучения великих князей, должен был открыться, хотя великие князья оставались по-прежнему при императрице». Императрица-мать не захотела отпускать их от себя… И хорошо: обучаясь вместе с великими князьями, не сформировалось бы лицейское братство.
«В январе 1811 года было обнародовано постановление об учреждении лицея».
Заключая, заметим следующее.
Странно, что царь, прежде чем подписывать проект лицея, не согласовал его с императрицей-матерью, влияние которой было на него велико… Странно, что император после общения с матерью-императрицей, когда узнал о ее отрицательной реакции, не отменил своего решения об открытии лицея, ведь рушилась главная идея – воспитания великих князей в окружении будущих сподвижников. Инертность императора подтверждает вялость его ума и слабость воли.
Итак, нужная и правильная (по существу – государственная) идея по созданию особенного учебного заведения (лицея) для воспитания новой для России породы людей совместно с царственными особами была пущена императором на самотек. Лицей стал подконтролен бездарному и бездеятельному министру просвещения Разумовскому (а не непосредственно царю) и уподобился обычному учебному заведению – вроде, элитарной гимназии закрытого типа.