П. А. Да, снова литературный эксперимент )
«Чтобы тени прошлого исчезли,
Сторониться времени нельзя…»
Будь призванию верен. Расул Гамзатов.
Над головой качались маки. Алые кляксы на голубом полотне. Пожалуй, только сейчас, спустя несколько месяцев, я могу думать о них просто как о цветах на фоне неба.
А раньше я ненавидел красный цвет. Но тогда это был красный на черном. Красный круг на угольно-черной робе...
***
- Встать! - громыхнуло над головой.
Я с трудом соскреб свою тушку с доски. Уставшее, голодное и измученное тело было против. Но увы. Нельзя лежать. Такая вольность не прощается. По крайней мере, не здесь.
- 358417, механик. - голос едва хрипит, но промолчать тоже нельзя.
- Сады. - выдает локацию надзиратель, и двигается к следующей камере.
Мое назначение на сегодня - сады. От тоски и обреченности хочется выть. Нельзя.
Ноги отказываются идти, подгибаются. Сознание мутится. И только одно заставляет меня двигаться.
Нельзя.
Нельзя позволить себе сдаться. Не сейчас. Очень хочется, но нельзя. Нельзя!
И я иду.
***
Летнее небо оказывается так красиво. Воспоминания теперь не мучают кошмарами по ночам. Сейчас это только грусть. И немного злости. На себя. На тюремщиков. На все то, что было там. Но ведь теперь этого больше нет. Есть лишь я. И мои друзья. Кто бы подумал!
Я вырос среди ледяных вершин.
Матушка говаривала, что у нашего народа сама природа отпечаталась у нас в крови. И правда. Волосы — цвета снега. И глаза — цвета огня. И призвание мое такое же. Лед и огонь. Я — механик. И это не просто какая-то профессия. Это то, что давало жить нашему народу многими веками в Ледяной пустоши. И именно жить, а не выживать. Я был элитой. И, надо признать, очень хорошим мастером.
А потом пришла война.
А я, глупый и гордый юнец, посчитал, что нужен там, на той войне.
И проиграл.
А потом, попал в плен.
***
Сады. Это были не деревья, или плантации, за которыми надо было ухаживать, нет. Это были нескончаемые ряды ручных насосов, за которыми работали мы — пленники.
Война оказалась гораздо страшнее, чем нам казалось.
Захватчики не знали жалости. Ни к людям, ни к природе. И они предпочитали забирать все. И сейчас у земли выкачивались соки, минералы, воды, нефть — все, что могла дать наша планета. И все это забиралось руками ее сыновей.
Они знали, как больно нам будет. А еще они знали, что мы не воспротивимся. Не сможем. И продолжим работать на их благо.
Работа была тяжелой. Ледяные поручни казались неподъемными. Ноги тонули в грязи и воде, уже не чувствуя холода. И мы казались такими же — бесчувственными. Мозг застывал в апатии. И хотелось лишь одного — закончить поскорее, прийти в свою камеру и упасть на деревянную доску, заменявшую нам кровать.
И забыться. До следующего утра.
И так день за днем. В мерзлоте, апатии, и тихой ненависти к себе.
В этом черно-красном плену.
***
— Опять завис здесь? — в поле зрения появляется рыжая морда Зара. Зеленый глаза этого недопирата весело прищуривается. — И не надоело тебе?
— Нет. — отвечаю односложно.
Говорить не хочется.
— Зануда. — беззлобно отзывается друг, и валится на траву рядом.
А я вдруг вспоминаю, как впервые увидел его. И о том, какую роль сыграл он в моей жизни. И о том, чем поплатился. Все же, когда-то, Зариан смотрел на этот мир двумя глазами.
***
Моя форма была черной. Из грубой ткани. Холодной. Она не спасала ни от чего. Ни от холода, ни от кнутов, ни от льда в сердце.
А на груди алел круг.
В первые дни я все никак не мог понять, почему именно круг, алый круг. А потом понял, это просто мишень — акурат напротив сердца. Потому что я механик.
Мое призвание сыграло со мной злую шутку. Оказалось, что я опасен для них. Но чем? Этого так и не смог понять. Но красное на черном преследовало меня в кошмарах еще долго. А в одиночной камере защитить от них было не кому.
И снова утро. И снова Сады. Что ж они меня так не любят то? Когда-нибудь я все же не договорюсь со своим организмом. Но тогда эту камеру заполнят кем-то другим.
Поэтому мы и не уходили, не саботировали работу.
До тех пор, пока есть мы, не будут захватывать других. Ведь им не нужны были земли, им была нужна рабочая сила.
И мы работали. И продолжаем. Голова кружится. Нельзя.
Нельзя!
Нельзя!!!
— Эй, друг, погоди-погоди, не умирай прямо здесь! — кто-то подхватил меня за руку, не дав завалиться тут же, у ручки насоса. — Потерпи еще чуть-чуть, пожалуйста.
Перед глазами мельтешили рыжие волосы. По голосу — парень. Чуть младше меня, даже. Если я правильно осознаю. Сложно думать. Но падать уже не хочется. Иначе будет плохо. Еще не знаю как, но знаю, что точно будет.
— Спасибо. — сиплю в ответ.
Я стараюсь обычно не разговаривать с остальными. И так тошно. Но тут в глаза бросается алый круг на черном полотне. Но ведь…
— Ты механик? — слова вырываются сами собой.
— Конечно, друг! — весело улыбается он. И это кажется мне таким абсурдным — улыбаться здесь, сейчас. — Как и ты. Только я из южных. А ты, посмотрю, снеговичок у нас, да? Волосы правда серые-бурые сейчас, но если отмыть, то я уверен — будут великолепно снежными. Меня, кстати, Зариан зовут. Можно просто Зар.
— Аисфайр. — и собственное имя кажется мне чужим.
— Ок, Аи, не боись, скоро все кончится! — уверенным шепотом говорит он мне.
А я смотрю на него, такого живого, веселого, в чем-то уверенного, и боюсь. боюсь, что этот мальчишка скоро сгорит. Как сгорели все мы. Ведь правда, поначалу злились, боролись, пытались. А потом просто сгорели. И осыпались грязно-серым пеплом. А этот рыжий зеленоглазый мальчишка так просто, как будто не боится, улыбается, болтает, о, очень много болтает, и живет.
А здесь жить нельзя. Запрещено.
Но Зар улыбается.
И только потом я понимаю, что ни он, ни я, не работаем.
И к нам еще никто не подошел.
И в то мгновение, как мой мозг осознает это, мир вокруг взрывается.
И я тоже чувствую себя живым, потому что — не знаю сам даже как — нахожусь среди своей стихии. Я механик, я чувствую холодный металл и живой огонь. И пальцы оживают. Дар, призвание, оно ведь никуда не ушло! Вот оно! Тут! Надо только поверить!
И в какой-то момент все наполняется людьми. Зар смеется и тянет меня в один из Мехов, невесть как тут оказавшихся. Мех живет, все его шестеренки подогнаны плотно и взаимодействуют так красиво, что мне хочется плакать.
Я соскучился.
Это — мое.
Оживлять механизм, наполнять холодный металл огнем, подружиться с ним, стать его частью.
И в порыве эйфории я не замечаю, как в нас летит кнут Надзирателя. Стены уже пробиты, путь наружу свободен. Кто-то освободил нас. И это все, что я вижу. И только потом чувствую толчок в спину.
Я успел залезть. Зар — нет. И кровь на его лице вводит меня в ступор. Но под руку попадаются перчатки управления. И я знаю одно — я смогу вытащить друга. Да, друга. Отчего-то я уверен, спасти пленников без Зара не смогли бы. Потому он и улыбался.
Он знал, что скоро все закончится.
***
— Аи, — тянет друг, которому надоело лежать просто так целых пять минут (как много!). — Скажи, — и его голос непривычно серьезен. — Ты уже несколько месяцев просто приходишь сюда и лежишь. Просто лежишь на траве и смотришь в небо. О чем ты думаешь?
— О многом. — я отвечаю не сразу. — А еще… прости меня, Зариан.
— За что? — он даже приподнимается, чтобы взглянуть мне в глаза, я знаю эту его привычку, но не хочу смотреть в ответ.
— За глаз. Ведь это из-за меня…
— Ну уж нет! — восклицает парень. — Ты же спас меня! Да и других тоже. Мне потом рассказали, что ты в Мехе будто родился. Прямо одно существо! А глаз — да ладно! Мать договорилась тут с природными ребятками — скоро будет у меня хорошая замена. Вырастят. И тоже зеленый! — смеется он.
И мы снова молчим.
— И все-таки, — тихо повторяет он, — О чем ты думаешь?
— О том, как красиво смотрятся алые маки в голубом небе. — отвечаю я.
И улыбаюсь.
Впервые за много месяцев.
