Яромир спал. Спал в электричках домой и из дома, спал в общаге и прямо на парах, уютно подложив под голову толстый затрепанный учебник. Потом просыпался, расписывался за технику безопасности, сдавал какие-то самостоятельные, отвечал на вопросы, отчитывался по заданиям – все машинально, на ходу и автомате выплетая нужные слова и фразы из открытых тетрадей, чужих подсказок и надписей на футболках. А перед глазами у него стояло совсем другое.
Он даже поспать не мог так, как все люди, тем более, засыпал всегда в одинаковом состоянии: в нем бурлила фоновая доза злости, только теперь не веселая, а растерянная и тупая. И миры получались тяжелые, однородные, неповоротливые, и люди в них – плоские, вялые, агрессивные; а то – юркие, хваткие, но сгорающие от первого же внутреннего порыва. Когда в десятом мире подряд сообща научились долго жить, убив в себе все стремления, Яромир переключился на черные дыры.
Вечером к нему пришли ребята, очень похожие на тех, что когда-то определили ему судьбу, только помоложе и пожестче.
– Офонарел? – спросили они с порога, ненавязчиво распихав всех соседей по девушкам и спортивным секциям. – Твои... твои плоды нам полгалактики сожрали и еще сожрут.
– А чего сразу мои? – буркнул Яромир. – Мои с утра кушать не хотели.
Дальше он не помнил – а первые несколько месяцев не помнил и этого. Тогда он два дня валялся с мерзкой простудой и ничего не делал, а потом резко ожил, подобрел и взялся за учебу с новыми силами. А теперь вот задумался: а сколько раз еще они бывали рядом, просто не давали ему помнить? И что будет твориться с сознанием, когда – если? – они будут рядом всегда?