Сегодня мы говорим о Смутном времени - одном из самых сложных моментов в русской истории. Государство выдержало большую проверку на прочность, параллельно примерив свою корону на совершенно разных людей и, наконец, выбрало свой путь на ближайшие 300 лет.
Наш собеседник - Адриан Селин, д.и.н., профессор НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге, один из известнейших историков по российскому средневековью и новому времени.
- Адриан Александрович, одним из самых ярких персонажей Смутного времени, несомненно, является Лжедмитрий I. Есть ли однозначный ответ о том, кем он был на самом деле, всё ж сын или не сын?
- Самый точный ответ здесь будет такой: сегодня ученые скорее спорят, верил ли человек, воцарившийся в Москве в 1605 г. в свое царское происхождение или нет. На этот счет существуют разные мнения, опирающиеся в первую очередь на анализ высказываний самого героя (как правило, взятых из вторичных источников – пересказов, косвенной речи, проч.) его действий и поступков. О «подлинности» «царевича» в академической литературе не пишут уже более столетия, со времен графа С. Д. Шереметева. Но следует отметить, что легитимность царя (или «царя»), его признание зиждилось именно на «царском происхождении» (противопоставленном выбору – основе легитимности Годуновых).
- Как определить и понять роль народа в эти 15 лет? По мнению Пушкина он «безмолвствовал». А фактически - в чем причина этого коктейля из быстрой переменчивости пристрастия, жестокости. Имела ли здесь вообще в эти годы воля народа? Либо все его изъявления диктовались группами влияния?
- Слово «народ» отчасти лукаво: в разное время под этим словом понимали разное. Не могу согласиться с тем, что А. С. Пушкин писал о «безмолвствовании народа»: выражение «народ безмолвствует» в драме «Борис Годунов» можно трактовать и сюжетно, в непосредственной связи с сообщенным «народу» известием о смерти (читай – гибели, убийстве) вдовы и сына царя Бориса, а не о безмолвствии народа в Смуту в принципе. Московский «народ», пожалуй – довольно активен в Смуту (к примеру, именно он избивает сперва родственников Годуновых в июне 1605 г., а через без малого год – польских спутников Марины Мнишек. Впрочем, если под «народом» иметь в виду крестьян-землепашцев, то, действительно, в большинстве случаев (в челобитных и проч.) они выступают не как активный, но как страдательный элемент Смуты, не как те, кто действует, но как те, кто просит о защите. Народом однако авторы важнейших нарративов о Смуте именовали и уездное дворянство, и горожан, и верхушки городов (так, скажем, «вологжане» вестовых грамот 1609-1610 гг. – это, вероятнее всего, немногочисленные дворяне и верхушка посада – обладатели выборных городских должностей и т.п.)
Другой вопрос – о переменчивости пристрастия и жестокости (часто на наш взгляд – немотивированной). Тут важным фактором являлась коммуникация, точнее – ее особенности в Московском царстве начала XVII века. Вести до городов доходили с большим опозданием, их ждали, их принимали на веру. В ситуации политической нестабильности народ становился экзальтированным и готовым на резкие поступки. Отсюда и эта жестокость: упомяну здесь, скажем, два публичных политических убийства в Новгороде 1608-1611 гг.: сперва – Михаила Игнатьевича Татищева, обвиненного в подговоре боярина кн. М. В. Скопина-Шуйского к бегству из города, а потом – Ивана Михайловича Салтыкова – политического препятствия для соединения новгородцев с подмосковным ополчением.
- Одна из главных трагических, на мой взгляд, личностей эпохи - Василий Шуйский. Посвятил жизнь интригам на пути ко власти, получил ее, но так бесславно использовал и потерял, оставшись в истории практически предателем. В чем ключ к пониманию этого человека и его мотивов?
- Мне Василий Шуйский не кажется столь уж загадочной фигурой, а объяснять мотивы его действий следует прежде всего социальной средой и травмами с ней связанными. Принадлежность к виднейшей семье, четыре поколения которой занимали важнейшие посты в Московском великом княжестве, позднее – царстве, неоднократно влиявшие на высшую власть; потом – разгром всего этого и опала после смерти Ивана Грозного; вероятно – достаточно широкий круг чтения. Вне всякого сомнения в его личности видна рефлексия; то, что именуется «лукавостью» Шуйского так или иначе связано с подавлением его личности на протяжении всей «доцарской» жизни. Однако с царского престола Шуйский сошел достойно, противостоя насильственному пострижению.
- Решение бояр призвать на царство сына Сигизмунда - предательство, обусловленное страхом перед Лжедмитрием или осознанный и полезный в то время вариант сохранения страны?
Эта точка в Смуте важна не политическими инвективами позднейших времен (предательство-верность), а типом движения общественной мысли. Идея о призвании принца Владислава, «от государьского корени» сопровождалась договором с будущим государем (один из проектов которого в августе 1610 г. и был подписан под Москвой, причем обсужденный не только боярами, но и сотнями московского дворянства). Неоднократно историки (начиная с В. О. Ключевского) отмечали, что такой договор был первым возможным шагом в направлении конституции; и эта мысль, возникнув, во многом реактивно – по отношению к прежним неудачным, как считалось, выборам царей, имела однако коннотации и в политической мысли ближайшего соседа – Польско-Литовского государства. Договор с таким государем помещал бы его легитимность на три основания: «прирожденность» (а значит – выключенность из московских клановых связей), «выбор всенародства» и собственно договор. Политически такое решение было очень удачным, но вмешался отец нареченного царя, не принявший эту идею. Хотя надо подчеркнуть, что имеющий ярлык «оголтелого и непримиримого католика» король Сигизмунд Ваза вполне терпел кальвинистов в своем окружении и посещал православные богослужения во время и сразу после Смоленской осады, допуская, пусть и подчинившись тут обстоятельствам, многоконфессиональность подданных.
Важное обстоятельство отметил в этом договоре Б. Н. Флоря, объясняя острый для начала Контрреформации вопрос о вероисповедании государя. Московские элиты отказывались его включать, потому как не могли представить себе неправославного государя, а подписавший проект договора гетман С. Жолкевский отказался решать вопрос о конфессиональной принадлежности юного принца, исходя из представлений о свободе совести. В этом культурном диссонансе – вся нереальность такой кандидатуры.
- Почему в итоге всё же Романовы?
- Идея выбора государя из боярского рода – это еще одна тенденция общественной мысли Смуты, открытая прецедентом избрания Бориса Годунова в 1598 г., когда такой политический механизм стал возможным. Есть разные идеи о том, почему в феврале 1613 г. победила кандидатура Михаила Романова. А. Л. Станиславский, Б. Н. Морозов, а ранее – Г. А. Замятин высказывали мнение о прямом насилии казаков Подмосковного ополчения (часто – бывших тушинцев) над собравшимися в столице выборными. Есть идея о перспективности такой кандидатуры (молодой, хоть и сидел в осажденном ополченцами Кремле вместе с польско-литовским гарнизоном, но прямых «изменных дел» за ним не известно, связь с нареченным патриархом Филаретом). Первые действия царя Михаила и тех, с кем вместе он прибыл в Москву из Ипатьевского монастыря – это отход от упоминания о «царском избрании» и подчеркивание своей легитимности, базирующейся на родстве (свойстве, на самом деле) с царем Федором Ивановичем, династической, говоря современным языком, преемственности. Есть и конспирологическая версия – о Романовых, прежде всего Филарете – бенефициарах Смутного времени, вырастивших Самозванца, и на его плечах, через кровь, прорвавшихся к царскому престелу.
- Публичная казнь малолетнего «Ворёнка» - месть или попытка избежать новых самозванцев?
Не месть, но манифестация невозможности появления претендента на царский престол; такая претензия – ужасное, непостижимое «воровство», наказание за которое должен понести любой, невзирая на возраст. Вместе с тем, и в 1620-е,и в 1630-е годы признание Романовых было шатким. Травма Смуты, как показал С. В. Бахрушин, возбудила умы: в «изменных речах» этого времени, записанных преимущественно в провинциальных кабаках , царское звание, царский престол лишен того непререкаемого авторитета, «божественного ореола», который власть так старательно конструировала. Это тоже один из результатов интеллектуальной революции, которую Смута принесла в московское политическое общество.
- Что мы знаем о реакции «мирового сообщества» тех лет на события в Москве? Как это время отражалось в зарубежных хрониках?
Честер Даннинг очень удачно, на мой взгляд, вписал события Смутного времени в серию политических кризисов, прокатившихся по Европе, от Ирландии до собственно Москвы. Интерес к событиям в Московском царстве проявился широко, и у папского престола, и в Англии, и в Швеции. За несколько десятилетий до создания Вестфальской системы realpolitik (тогда новаторский, только сейчас устаревший) принцип уже проникал в политический дискурс; т.о. интерес был прежде всего прагматический (как эта прагматика тогда понималась: то есть, не только торговый, но и прозелитический). Отмечу, что важной стороной манифестирования власти Романовых в 1613-1619 гг. было оглашение царского избрания по всей Европе (а также в Персию), путем рассылки посольств от нового царя к монархам и республикам. Нельзя преуменьшить роль Англии в замирении Москвы и Стокгольма в 1617 г., а Столбовский мирный договор 1617 г. стал важным явлением европейской дипломатической практики, был моментально опубликован в Германии, а позднее включен в собрания европейских международных трактатов XVII-XVIII вв.
- Что объединило народ при изгнании поляков? Какая идея? Существовало ли тогда национальное самосознание у русских или данный момент стал его зарождением?
В качестве идей, которые высказывались в 1611-1612 гг. в ополчениях идеи национального самосознания я не вижу. Мне кажется, идея о национальном применительно к событиям Смуты возникает тогда, когда она и должна возникнуть – после Французской революции, в начале XIX века. Грамоты ополчения как раз подчеркивали, что Москву идут освобождать «многие царствия Росийского государства» (дальше примерно пересказывался титул московских царей), упоминались многие народы, (подчеркивалось, что идут и мусульмане), немцы, литва и проч. Борьба за Москву, которую вели кн. Пожарский с Мининым, кн.Трубецкой, кн.Черкасский – это была борьба под лозунгом «восстановления государства», но не под национальным лозунгом.
Подчеркну еще вот что – политическую субъектность областей Московского царства, так хорошо заметную в Смуту. При царе Иване никак невозможна была бы переписка между вологжанами и пермяками и т.п., источником власти, а значит и информации мог быть только центр, только Москва. Здесь же, в ситуации коллапса центральной власти ответственные силы в городах, в провинции, брали на себя принятие политических решений, при вакууме власти в центре. Однако идеи отделения от Москвы, пусть и принятые частью провинциалов, не находили широкого признания. Так, гость Степан Иголкин в сентябре 1613 г. в Новгороде, вполне готовый, наряду с другими новгородцами, к признанию принца Карла Филиппа в качестве московского государя, рискуя жизнью вопротивился идее отделения Новгорода от Москвы в особое государство. Так что рост политического самосознания, регионального политического сознания не вел к идее отделения от Москвы, но скорее расширял политический класс, тем самым расширялась и поддержка, база легитимности московского государя (пусть до поры и не избранного, а потом лишь постепенно признанного городами).
- Спасибо Вам за интервью!
***
У нас Вы можете прочесть ещё ряд наших интересных интервью:
- с Игорем Курукиным об императрице Анны Иоанновны
- с Владимиром Легойдой об Августине Блаженном
- с Павлом Гайденко о жизни и быте древнерусского монастыря
- с Екатериной Андреевой о Петре Столыпине
- с Булатом Рахимзяновым о татарском хане Шах-Али
- с Евгением Пчеловым о мифах вокруг первых Рюриковичей
