«Цвет глаз у неё был фиалковый, с проседью. Необычный, поначалу — при первом знакомстве — не броский. Но на свете солнечном, начинающий бликовать и подсвечивать морскими глубинами. А в пасмурные погоды, принимающий вид таинственный и неоднозначный. Глядишь — и кажется грустна, беспричинно. А улыбнулась — вздыхаешь облегчённо. Показалось!
Прочие дамы, вглядываясь в её лицо, раздражённо причмокивали: «Пааадумашшшь! Обыкновенные, синие. Ничего отличительного. От моих. Например!..» И таращили очи — на всеобщее обозрение и подтверждение, трудно рождённой истины. Мужчины усмехались — «и не близко!.. никакого, подобного…» Женщины согласно кивали — «так, так!.. самые обыкновенные!.. как у всех!..»
А она, на людях. Прятала, вызывающие жаркие споры и сполохи зависти, радужки за тёмными очками. И носила цветные линзы. Быть не такой — она элементарно устала! И вызывать ажиотаж — хоть, чем-то! — стремлений не имела. И лишь близкие, тягучими вечерами. Или дождливыми сумерками. Или солнечными августовскими полднями. Садились напротив, и всматриваясь в индиговые океаны, просили: «Посмотри на меня. Погладь душу. Утешь. Обойми взглядом…» И потеряно: «Что там у тебя, в глазищах? Что без них — никак!»
И только он, единственный, знал. Каким бывает этот взор в минуты отчаяния. И моменты ярости. И предпочитал лишний раз не рисковать. Говоря, праздно интересующимся, знакомым: «Да, что вы все. Как опоённые! Глаза, как глаза. Серо-синие. Таких — миллионы!»
В его планах не было. Делить этот нездешний цвет. И чувственный взмах ресниц. С кем бы-то ни было…»