Трудно найти больших индивидуалистов, чем пауки, не стремящихся делить жизненное пространство даже с родственными особями. Но север Ладоги жесток, здесь, как нигде, жизнь меняет привычки , сводя непримиримость в близком соседстве.
На крохотной сосенке, уцепившейся когда-то корешками за смытый со скальников грунт, открытой всем ветрам, волнам, льдам... давно образовалась коммуналка - по пять-шесть тенёт на каждом этаже. Ветра приносят к пустынным берегам еду и процветание, но они же регулярно разрушают сети и почти каждое утро трудолюбивые мохнатые лапки натягивают на смолистые иглы новые шелка традиционных узоров, которые рано поутру унизывают бусины слёз.
Так плачет рассвет, прощающийся с ночью, пока ветер, наперегонки с мечущимся в облаках солнцем, не высушивает искрящиеся отражения снов. Тогда то и приходит время еды. Чья-то струна дрогнет первой, чье-то сердечко замолчит навсегда, чей-то желудок наполнится будущим - это решает случай, судьба и простое везение. Легкость добычи примиряет пауков с близостью соседей, а к вечеру, особенно в безветренные дни, сосенка превращается в многоэтажный небоскрёб. Им нечего бояться. Сытым ветра не страшны, а воды проявляют кажущееся благодушие и каждый из них верит, что их точно минует участь унесённых ветром или сгинувших в бездне.
Не успевает порыжеть лето, как на нижних лапах деревца уже ткёт шелка молодая поросль. За четыре года, что я помню, сосенка заметно подросла и вмещает всё больше страхов. Отвлекаюсь от костра полюбоваться и долго ловлю арахнид ручным фокусом - липкая медуза страха по-хозяйски заползает за шиворот, загривок тревожно хохлится, хотя голова и понимает, что нечего бояться)