Автор: Виктория
Информационное табло на стене столовой спокойным зеленым светом напоминало: «Когда я ем, я глух и нем!». Молчаливую тишину нарушали лишь звуки трех десятков ложек, скребущих в мисках.
За центральным столом сидела Алиса, спину держала прямо, плечами тянулась к полу, теменем к потолку, локти ни в коем случае не на столе. Ела не спеша, без пауз размеренно подносила ложку ко рту, глотала. Да, именно, брала себя в руки и глотала, и зачерпывала новую порцию питательной мерзости. Контролировала мимику, не показывала отвращения к пище.
— Представьте, что это пудинг, — уговаривала она тридцать детей, когда несколько недель назад они ревели от голода и отказывались даже пробовать это месиво.
— Знакомьтесь! Пудинг, это Алиса. Алиса, это Пудинг. Унесите пудинг!
Старина Кэрролл всегда приходил на выручку: фразы сами собой всплывали в памяти, появлялись, словно ключ на стеклянном столике, отпирающий потайную дверцу даже в самой безвыходной ситуации.
«Мало кто находит выход, некоторые не видят его, даже если найдут, а многие даже не ищут».
Книгу подарил отец в день Алисиного десятилетия, настоящую, бумажную.
— Да ты рехнулся! — ахнула мать. — Такие деньжища на ребенка!
— У ребенка должна быть своя книга.
Каждую строчку Алиса знала наизусть, но детям не рассказывала по памяти, а именно читала: за столом, перед сном, когда плакали, боялись, задавали слишком много вопросов, и снова за столом… Постепенно необходимость в этом отпала. Привыкли. Человек ко всему привыкает, а у детей это происходит гораздо быстрее. Теперь доедают до конца, без разговоров.
«…Это смешно: Пудинг говорит, а ты молчишь!»
Держать осанку страшно неудобно, хотелось расслабить мышцы спины, облокотиться на стол, подпереть голову, согнуть ложку, отшвырнуть миску… Но внимательные глазенки то с одной, то с другой стороны зала все подмечали: не дай бог ложка брякнет громче обычного или что-то упадет, прольется, просыплется.
«Так наполним бокалы и выпьем скорей.
Разбросаем по скатерти мух и ежей.
В кофе кошку кладите, а в чай - комара.
Трижды тридцать Алисе ура!»
Ну уж нет, такого она не допустит, тем более сегодня, когда в коем-то веке дисциплина была на высоте: никто не болтался без дела, не занимался ерундой, не оказался предоставлен сам себе. За весь день Алиса ни разу не услышала эти осточертевшие: «а где они?», «а когда вернутся?». Она сверялась с распорядком и не без удовлетворения отмечала: подъем, приемы пищи, обучение, общественно-полезный труд, подвижные и развивающие игры — все в соответствии с режимом, и ужин укладывался в отведенное время.
Это радовало. Затеплилась надежда: если так пойдёт, она, пожалуй, сможет контролировать ситуацию, и, быть может, они все же дотянут до прихода помощи.
Тут же одернула себя: делать такие выводы рано! Можно переоценить силы и потерять все, что достигнуто. А на это у неё не было никакого права, ни на ошибки, ни на беспечные надежды. Права не имеет! На ней ответственность за все: и за детей, и за миссию.
Эта мысль с ней постоянно — гвоздь, вбитый в мозг. Если в потоке нескончаемых дел удавалось отвлечься на что-то сиюминутное, тут же возникало беспокойство, ощущение потери. А потом вспыхивало ослепительно-белым: самое важное упущено и ничего уже не поправить.
Вот и сейчас бросило в жар, а пальцы заледенели, чуть не выронили ложку. Клейкое месиво из белков, жиров и витаминов, кое-как отправленное в желудок, подступило обратно к горлу.
Первый приступ был еще на «Пионере», когда узнала, что из криосна вышел только детский отсек, и теперь она, восемнадцатилетняя сопроводительница, — единственный взрослый человек среди трех десятков несовершеннолетних. Тогда Алису рвало нещадно. Она задыхалась, но не могла остановить судорожные сокращения пустого желудка. Чувствуя, что теряет сознание, зубами впилась в ладонь. Великая вещь — боль! Спасает, толкает обратно к жизни. Рвота прекратилась, но мысль, что все теперь зависит только от нее, с тех пор — вбитый гвоздь…
Первой была Лора, мать Софьи и Тима, миловидных рыженьких близнецов. Медноволосая красавица, высокая, пышногрудая, всегда глядела на Алису с долей брезгливого сочувствия.
— Бедная девочка! — роняла невзначай, болтая с подругами в зоне отдыха. — Такие мелкие черты лица… Все время перед глазами, а запомнить ее не могу.
«Вот если бы лепестки у нее побольше завивались, тогда она была бы очень мила».
Негромко посмеивалась, прикрывая лицо ладонью. Сквозь разведенные длинные пальцы следила за реакцией Алисы.
Алиса бесилась, но ни чем себя не выдавала. Плевать она хотела на эту силиконовую стерву, у нее других забот по горло. Черты мелкие, зато свои, и похожа она на отца, которого любила, а не на донора спермы.
Лора убеждалась: задело, а виду не подает, мелкая сучка, характер, однако. Продолжала:
— Я даже решила для себя, если не могу кого-то узнать в лицо — это точно Алиса.
И смех, грудной, уверенный. Мужчины оборачивались, чтобы улыбнуться в ответ. Она игриво махала рукой, мол, не глядите на меня, смущаюсь, и ни черта не смущалась. С такими ровными жемчужно-белыми зубами нечего стесняться, с ними только и делать, что насмехаться и хохотать. Им и теперь ничего не сделалось — безупречная улыбка мертвеца, оскал черепа… как и грудным имплантам.
В тот момент Алиса глядела в кабину и не могла понять, что это там внутри, совершенно невозможное, невероятное, недопустимое, но и оторваться от этого кошмара она тоже не могла.
«Рано или поздно все станет понятно, все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все будет правильно…»
Кружева… кружева останков полуразложившейся плоти… Отпрянула, будто в нее кипятком плеснули, а рядом еще и еще…
Эд и Аки, родители непоседы Пита, всегда вместе, словно те милые птички, которые не живут друг без друга. «Только смерть разлучит…»
Филипп и Жанна. Он был красив, как древний африканский бог, она маленькая, полненькая, подвижная, вертела им, как хотела, и своими отпрысками. Все трое — копия мамаши. Кто теперь их утихомирит, они же никого не слушаются, кроме своей чертовой матери…
Всезнайка Фибби, мать плаксы Дороти. Да как она вообще посмела умереть, она же куратор?! Это она знала, что и когда делать, давала распоряжения и вечно была недовольна. Алиса ее ненавидела, мысленно посылала начальницу во все возможные места, но никогда… Никогда не пожелала бы такого.
В родительском отсеке живых не было. Рядом бездетные. Всего несколько: одиночки или однополые пары. Никто про них теперь и не вспомнит.
Алиса металась в поисках хоть одного живого. Длинный узкий проход, туннель без поворотов, по обе стороны — ряды капсул. Холод металла, холод приглушенного освещения. Полумрак снаружи, и мрак внутри. Везде, повсюду гробы, каждая капсула — саркофаг.
Она так и не понимала, что произошло с ними, с ней…
«То ли колодец слишком глубок, то ли падала она слишком медленно…»
Алиса и сейчас помнила это ощущение падения в бездну: как ноги, ставшие чужими, непослушными, подгибались, заплетались, спотыкались, отказывались нести трясущееся в нервной лихорадке тело, роняя его на пол или швыряя от стены к стене; руки дрожали, а голова… Казалось, не было головы. Да где же она? Куда подевалась?
«Кому нужна голова без плеч?»
Никому не нужна. Она лопнула от боли, раскололась, когда «гвоздь вбивали».
Пальцы сами вцепились в волосы и тянули, тянули… Наверное, хотели выдернуть…
Волосы?
Какие волосы? При чем тут вообще волосы? Разве у нее тогда были волосы? У нее головы-то не было!
А что тогда?
Гвоздь! Нужно выдернуть гвоздь. Он так и остался там…
Светлые волосинки намотались на пальцы, свисали…
Опомнилась в детском отсеке. Закрыла двери, привалилась спиной — единственная опора, ног-то она не чувствовала. Алиса не знала, сколько времени стояла так, прильнув к металлу. Ей необходим был контакт с окружающим, хоть какой-то внешний раздражитель, чтобы ощутить что-то кроме дрожи, спазмов и судорог. Нужно выползти из скорлупы-раковины, куда пробрался свирепый хищник и жрет ее прямо там, внутри ее собственной плоти, рвет в клочья, терзает, вонзает клыки, когти, клешни, жало… Имя ему паника. Надо выбраться, вывернуться, вырваться…
Она не сказала им.
Но как? Как не сказать детям о смерти самых близких людей?
Да так…
Это кем надо быть?
Сначала просто не могла говорить. Из раскрытого рта вырывались только всхлипы. Она захлебывалась рыданиями, выла, скулила по-животному бессмысленно и с ужасом наблюдала, как они, дети мертвецов, оживают, бьются в конвульсиях, корчатся и дергаются, словно отвратительные личинки. Родители выглядели куда приятнее — покой покойников.
Что ей делать с ними — беспомощными, не способными позаботиться о себе?
Ничего. Пока ничего. Все сделает автоматика.
Спаситель?
Определенно.
Создатель?
Нет, конечно. Воссоздатель.
У автоматики паники не бывает, она не дышит часто, больше тратя кислород, чем снабжая им воспаленный мозг, не заламывает несуществующие руки, не зовет на помощь. Автоматика делает свое дело, выполняет то, для чего была создана, отлично справляется с миссией. Роботы помогут «личинкам» зацепиться за жизнь. Лекарственный коктейль в вены запустит кровообращение, стимулирует и напитает.
Остановка сердца?
Электрический разряд и гормоны.
Не дышит самостоятельно?
Искусственная вентиляция легких, снова гормоны. И витамины, всем витамины, а ей успокоительное. Она даже не почувствовала укол, тем более не поняла, когда машина успела замерить уровень адреналина в крови. Просто погудело где-то внизу, под ногами, которых она все еще не чувствовала.
«Бедные мои ножки! И кто же теперь будет натягивать на вас чулки и обувать, дорогие вы мои?! Я буду слишком далеко, чтобы заботиться о вас».
Лекарство растекалось теплом по телу, тепло переросло в жар, ей показалось, что она обмочилась.
«Бедные ножки. Бедная Алиса!»
Вздор. Этого не может быть. Она ничего не пила. Много лет…
Не имеет значения?
Даже если и так, какая разница. Она все равно скоро умрет. Она же взрослая, а живы только дети. Наверное, это вирус, который поражает только взрослые организмы, а может, ошибка в программе системы, или проклятье Божье? Господи! За что караешь?
Чертова железяка, ты не понимаешь, что дозы не достаточно?!
Она не сказала им и потом. Потом было не до этого.
«Потеря головы — это очень серьезная потеря!»
Как можно не сказать ребенку о смерти родителя?
Есть вещи важнее смерти — спасение жизней. Нужно было срочно покидать корабль: низкая орбита, миссия перешла в стадию высадки, посадочные модули активировались, а дети трудно выходили из анабиоза. Физические показатели были ниже нормы, сознание пробуждалось медленно.
Алиса плела им что-то малопонятное: что им разрешили высадиться первыми, что это здорово и интересно, настоящее приключение, веселая игра! Э-ге-гей! Она уговаривала, убеждала, упрашивала всех и каждого. Никто не слушал. Одни были подавлены, другие перевозбуждены, все рвались к родителям. А время летело, унося с собой последние шансы на спасение.
«Если б ты не ссорилась с Временем, могла бы просить у него все, что хочешь».
Она умоляла их успокоиться, послушать ее, мямлила что-то, бубнила под нос. А они носились, как угорелые, толкались и орали, ныли и плакали. Они были неуправляемы и невыносимы. Ей хотелось наорать на них, надавать им шлепков и затрещин, лишь бы они замолкли и остановились.
Почему она не умирает, она же взрослая. Как ей жить с гвоздем в голове? Почему они все, беззаботные, умерли, а она должна жить? С гвоздем. Почему должна справляться с этим, наблюдая, как они медленно гибнут здесь, потому что просто не успели на высадку?
Перепробовав все приемы воздействия, все способы и подходы, справиться с этим хаосом она так и не могла. В бессилии опустилась на пол, сжалась в комок, притянув колени к груди, обхватив голову руками.
Кэрролл молчал, его абсурд не заходил так далеко.
Вдруг шум голосов пронзил призывный клич:
— Воспитанники!
Все замерли, застигнутые врасплох звоном голоса. Алиса вскинулась: кто-то пришел на помощь. Но это, и все дальнейшие слова вылетали из ее рта.
— Дети героев-первопроходцев! Ваши родители оставили уютную колыбель Земли и отправились открывать новые горизонты для всего человечества. Вы должны быть достойны своих предков!
Из каких глубин памяти или темных уголков подсознания пришло к ней это? Неужели это тоже Кэрролл?
«Думай о смысле, а слова придут сами».
Разобраться она не успела, легкие сами набирали побольше воздуха, и вслух звучало именно так, как у нее в голове, в душе:
— Нам оказано высокое доверие первыми ступить на планету. Взрослые останутся на орбите и будут наблюдать за нашими действиями. Докажем, что мы полезны в мире, который начнем строить сами! Первая задача — провести высадку самостоятельно!
То, что было дальше, больше походило на эвакуацию при катастрофе, чем на штатную процедуру. Но все позади. Зачем вспоминать весь этот ужас, лишний раз провоцируя мышечный тремор? Тогда ей повезло. Ей вообще везло, и это удивляло. По идее, если принять во внимание степень ее невезучести, все должно было пойти иначе: могли заклиниться модули, сбиться навигационные настройки, или небо просто рухнуло бы вместе с ними на поверхность планеты. Но все прошло на удивление благополучно, и даже система жизнеобеспечения станции работала без сбоев.
Алиса понятия не имела, как запустить дополнительные линии, обеспечивающие комфорт, но все самое необходимое для периода обживания и восстановления было предоставлено.
Главная ее задача — дети.
Когда программа распознания предрасположенностей определила ее педагогический потенциал, мать удивлялась:
— И откуда в ней это? Никто из наших выше экспедиторов не определялся.
— Бабка рассказывала, — припомнил отец, — что ее прабабушка педагогом была. Мы не верили: выдумывает старуха, цену себе набивает. А оно вон как проявилось. Генетика!
Мать плакала и улыбалась, отец хмурился, но больше для вида:
— Ты, Алиса, смотри там… Такая честь… Одна такая из всей семьи… В общем это… Как сказать-то… Не позорься, учись как следует. Оправдывай, так сказать, возложенное… Покажи там им всем, что и мы тут…
И Алиса училась. Не потому что отец велел, ей самой нравилось. Лучшая на курсе, она успешно осваивала все учебные программы, отличалась энтузиазмом на практике. При отборе в миссию не возникло ни одного вопроса по ее кандидатуре — единодушное одобрение комиссии.
Алиса ликовала: новая жизнь в новом мире, на другой планете, под новым солнцем, где все будет зависеть только от нее, от ее умений, стараний, работоспособности. Уж она добьется, она все выучила, прошла все тесты и практикумы, а главное, любит детей, любит свое дело, а значит, у нее все получится. Но никто не предупреждал, что однажды сопроводительница, останется с детьми один на один, без куратора, преподавателей, без родительского контроля. Никто не готовил к тому, что рабочий день будет длиться круглые сутки, все дни недели, до самой смерти, ее смерти, вряд ли все дети умрут раньше. В ее обязанности входило: «присмотр за подопечными и осуществление помощи старшему педагогическому персоналу». Теперь весь этот персонал — она, в одном лице, и старший, и младший, и мать, и отец, и кнут, и пряник…
Должностные инструкции упоминали о «значительной роли всех и каждого в воспитании и формировании молодого поколения первых поселенцев колонии», но когда ей об этом думать, если она совершенно одна и не может не то что контролировать их поведение, а даже просто удержать всех в поле зрения. Прибыв на планету, они с трудом проходили акклиматизацию, отказывались принимать пищу, страдали бессонницей, устраивали истерики, были подавлены или агрессивны, представляя угрозу для себя и друг друга. А главное, напрочь игнорировали все ее слова и распоряжения.
Перебрав все известные методики, она убедилась: выжить они смогут лишь при одной схеме, где она — единоличный авторитет, а они — коллектив с жесткой дисциплиной. Все внутри восставало против авторитарного метода: все эти приказы, выговоры, угрозы, система наказаний создадут кучу проблем на стадии становления личности, сформируют комплексы… Да что там, комплексы?! Комплексы комплексов, фобии, мании… Но беспрекословное подчинение сейчас было жизненно необходимо, а принуждение — единственно возможное средство для достижения поставленной цели — дожить до прихода помощи.
Это трудный выбор, но она единственная, признанная обществом дееспособной и осознающей свои действия. Погибшим обществом… Интересно, а они, тридцатилетние, сорокалетние, осознавали свои действия, когда сделали выбор в пользу смерти?
Но сейчас некогда думать об этом, искать виноватых в том, кто завалил миссию, кто обрек на вымирание целое поколение колонии поселенцев, кто виноват в этом дерьме, которое ей приходится разгребать в одиночку.
Нужно просто закончить ужин, только и всего. Порции рассчитаны индивидуально, с учетом физических особенностей и возрастных потребностей. Правильное питание — залог здоровья. Поколение должно вырасти сильным и жизнеспособным.
Сколько сил и времени ушло на убеждения, что съедать надо все, до конца! Но лучшее воздействие — не нотации и приказы, а личный пример. Сейчас, как бы смешно это ни было, от нее требовалось хорошо кушать, и она собирает волю в кулак и направляет полную ложку в рот. Глотает. Проглотила.
— Второе звено ужин закончило! — бойко доложила Мариана, девчушка лет двенадцати.
Жан, командир отряда, старший из трех сыновей толстушки Жанны, взглядом указал на Дана, худенького мальчонку, самого младшего в звене, бледного, белобрысого, все еще размазывающего кашу по стенкам. Звеньевая выдернула миску из-под носа «опаздуна», отставила на середину стола.
Командир покачал головой и вернул недоеденный ужин обратно.
— Я больше не могу!
— Через «не могу»! — напирала девчушка.
Мальчишка обреченно опустил голову.
— Уже все доели. Подводишь звено!
Пауза затягивалась.
— Ты должен! Посмотри на вожатую! Бери пример!
Ложка заскребла по дну миски, собирая остатки.
— Отряд ужин закончил! — бодро доложил Жан.
— Вовремя! — улыбнулась Алиса. — Молодец, командир!
Парнишка просиял.
— Отлично, ребята! Дисциплина улучшилась, а значит, мы сможем больше!
После отбоя Алиса составила план на следующий день, проверила параметры жизнеобеспечения комплекса. Все было в полном порядке, но что-то не давало расслабиться. Она попросила Систему проверить воспитанников.
— Активность наблюдается в спальном блоке второго звена.
— Включить звук.
— Напоминаю, это будет нарушением прав ребенка на личное…
— Отставить! Выполнять!
— Выполняю.
Щелчок, и стали слышны голоса:
— Давайте окно на потолке зашторим.
— Нет, не надо! Я на маму смотрю!
— Да они там спят уже!
— Нет, не спят! Я не сплю, и она не спит.
— Ерунду не городи! У них знаешь сколько дел! Вожатая сказала, они защиту от метеоритов ставят!
— Так ведь нет метеоритов.
— Потому и нет.
— А когда у них высадка, не сказала?
— Когда мы миссию выполним.
— Какую? Кашу есть да спать ложиться по режиму? Вообще, не понимаю я…
Алиса отключилась, услышанного достаточно. Она и так знала, рано или поздно столкнется с этим: отсутствие цели, стремлений губительно.
«Если в мире все бессмысленно, что мешает выдумать какой-нибудь смысл?»
Но какой? Сколько она сможет вот так морочить им головы? Они дети, но не идиоты.
Пока преодолевали последствия высадки, обживали комплекс, цель была: сплотить детский коллектив, наладить дисциплину, не тратить силы и время на пустое и ненужное.
Сегодня был отличный день, цели достигнуты, только теперь она не знала, радоваться этому или огорчаться. Родительское доверие оправдано. «И что дальше?» — спросят они. Сколько продлится их безропотное ожидание. Во что выльется встреча с правдой? В массовый суицид?
Алиса не знала ответов ни на один вопрос. Нужен план, любой, ведущий к выходу из лабиринта, в который она загнала сама себя, любое направление к любому выходу.
«– Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?
– Это во многом зависит от того, куда ты хочешь прийти, – ответил Кот.
– Да мне почти все равно.
– Тогда все равно, куда идти».
Ей необходимо было с кем-то поговорить:
— Система, я все правильно делаю?
— Некорректная формулировка.
— Анализ действий?
— На тот момент принято оптимальное решение. Достоверная информация привела бы к сбою в графике высадки.
— А теперь?
— Теперь причины скрывать правду отсутствуют.
— Отсутствуют…
Алиса снова и снова просматривала отчет. Ей все казалось, что если она прочтет еще раз, причины гибели команды перестанут быть такими нелепыми, возмутительно идиотскими: присутствие беталинида b-лезергиновой кислоты в организме привело к нарушению механизмов погружения в состояние анабиоза и последующему летальному исходу.
Бред! Откуда взяться БеЛи? У всех? У экипажа и пассажиров? Она знала этих людей: инженеры, биологи, робототехники, врачи, психологи, экосистемщики… Разные личностные характеристики, но степень социальной ответственности у всех на высоте. К тому же, почти все они — родители.
Сбивчиво и путано она озвучила свои сомнения Системе и теперь, поменяв настройки на неофициальный режим, ждала ответа.
— В семье не без урода.
— Что? — растерялась Алиса. — Как это? Я не понимаю.
— Достаточно одной паршивой овцы, чтобы испортить стадо.
Алиса задержала дыхание, закрыла глаза, надавила на них кончиками пальцев. Под сомкнутыми веками поплыли желтые и фиолетовые круги. Часто заморгала. Какое-то время круги мешали, потом пропали. Отправила запрос.
— БеЛи — полусинтетическое психоактивное вещество, галлюциноген, употребляется через дыхательные пути.
— Я знаю. У нас один придурок распылил однажды в корпусе, такое было! Там эффект усиливается массовыми…
Алиса вздрогнула. Металл к взмокшей спине… Холод догадки…
Кто? Кто мог такое натворить?
Знакомые лица замелькали в памяти: Лора, Жанна, Филипп…
Нет. Не может быть!
Эд и Аки, Густав, Анна, Софи…
Точно нет…
Высокие скулы и округлый овал… Темная кожа и россыпи веснушек на бледном… Пухлые, чувственные, тонкие, упрямо сомкнутые…
Иван, Сабина, Станислав, Джеральд…
Джеральд?!
Не я…
Не он… Кто? Кто еще?
Ник, Исаак…
Миндалевидные, темные «спелые вишни», зеленые с лукавым прищуром, бездонные голубые, карие усталые, светлые воспаленные с расширенным…
Ник? Николас Страут, папаша худышки Дана… Вертлявый и дерганый. Как она сразу не… Все эти навязчивые движения, нервозность, сеточка сосудов на щеках… Вечно ко всем цеплялся, все его что-то не устраивало. А эти перепалки с Лорой. Они терпеть друг друга не могли. Та болтала, что он из «верхних», и родственнички перекрестились, когда отправили его с «Пионером».
Ярость вспыхнула белым. Она, как рыба, хватала ртом воздух, а выдохнуть никак не получалось, казалось, грудную клетку разорвали, и на сердце водрузили тяжеленный булыжник. Ей хотелось вырвать этот камень и со всей силы вдарить им по переносице Ника, точно между осоловелых глаз с неестественно огромными зрачками…
«Если б ты с не ссорилась с Временем…»
— Почитай мне, — из оцепенения Алису вывел собственный сдавленный голос.
— Что ты хочешь? — уточнила Система.
— Что поможет понять…
После недолгой паузы приятный голос прочел:
«— Тебе-то что об этом думать? – сказал Труляля. – Все равно ты ему только снишься. Ты ведь не настоящая!
– Нет, настоящая! – крикнула Алиса и залилась слезами.
– Слезами делу не поможешь, – заметил Траляля. – О чем тут плакать?
– Если бы я была не настоящая, я бы не плакала, все это так глупо!
– Надеюсь, ты не думаешь, что это настоящие слезы? – спросил Труляля с презрением.
– Я знаю, что все это вздор, – подумала Алиса. – Глупо от этого плакать!»
А умереть вот так не глупо? Хотя, у каждой трагедии причины, глупее не придумаешь: трусость, алчность, лень, чревоугодие, зависть, похоть… Что глупее греха?
Алиса вытерла слезы.
— Что мне делать?
— Сказать правду.
— Какую?! Что кое-кто из «героических» родителей — мерзавец, захотел отжечь напоследок, усилить массовкой кайф, погубил людей, оставил их сиротами?! Что родители — не герои, а просто… во сне… от передозировки…
Она растерла лицо, словно сдирая выражение брезгливости.
— Кому нужна такая правда? Им не нужна! Она подорвет их веру в себя, разрушит, все, чего они достигли.
— Они все равно все узнают.
— С чего бы?
— Высокий процент вероятности.
— Разберемся!
— Опыт показывает, поколение, воспитанное во лжи, подвержено кризисам, разрушительному цинизму…
— Мои воспитанники — дети героев! — процедила она сквозь зубы.
— …потере нравственных устоев, презрению к навязанным идеалам и…
— Дети героев! Все. До единого. И Дан. Я не позволю… Слышишь?! Не допущу, чтобы затравили, чтобы во всем этом обвиняли… из-за отца… Никто ничего не узнает!
Система приводила исторические факты, биографии выдающихся людей.
«Алиса молчала; она села, закрыла лицо руками и в отчаянии думала: неужели никогда не вернется нормальная жизнь?»
— Они — дети героев! Вот это — правда! Правда, необходимая для выживания здесь. Правда жизни!
И тут Алиса поняла, что ей больше не нужны ничьи советы, одобрения, оценки. Она приняла решение, и этого достаточно. За все отвечать только ей, ей одной, и она готова нести ответственность. Теперь готова. Алиса вернула прежние настройки официального режима, Система замолчала в ожидании запроса, но запроса не последовало, последовали приказы.
Сначала Алиса удалила все материалы, связанные с гибелью команды. Затем опустила жалюзи на всех окнах жилого комплекса.
В 4.37 метеоритная защита была приведена в активность, в 4.42 координаты космического корабля «Пионер» были введены в Систему, в 4.43 «Пионер» был ликвидирован.
Алиса думала, у нее разорвется сердце, когда утром они в один миг осиротели, а для нее — уже во второй раз. «Гвоздь» сам собой покинул мозг и пробил сердце. Она так хотела обнять каждого, прижать к себе, чтобы унять рыдания, утереть слезы, с лиц, покрытых пятнами истерики.
— Дети… — еле слышно начала она, спазм сковал горло.
«Но ключ фантазии иссяк -
Не бьет его струя.
— Конец я после расскажу,
Даю вам слово я!
— Настало после! — мне кричит
Компания моя».
Слова тепла и ласки, любви и жалости переполняли ее, но вместо этого голос зазвенел:
— Воспитанники! Ваши родители геройски погибли, отдав свои жизни великому делу освоения космоса, ради нас, ради жизни на планете, ради чистого неба над ней! Так пусть их жертва не будет напрасной! Вы — дети героев! Теперь ваша цель: построить новый прекрасный мир для следующих поселенцев. Нет времени на раскачку! До прибытия «Нового Пионера» осталось одна тысяча восемьсот двадцать пять дней!
Источник: http://litclubbs.ru/articles/14931-pionerskaja-pravda.html
