***
Левую руку обожгло, будто плетью кто ударил. Лопнул и рассыпался мелким бисером по дощатому полу браслет-оберег. Гаденький ужас липкой и холодной ладошкой сжал сердце. "Пропустила. Не уберегла". Не дав слабости овладеть собой, Айна занялась делом. Пока не всё потеряно, пока неровно, опасно кренясь, но все же вертится волчок на подоконнике выходящего на Запад окна, ещё не поздно, ещё можно что-то исправить.
Долгие годы Айна пуще любого ангела хранила любимого от бед. Долгие годы лелеяла она непрочную связь, которую так и не смогла разорвать. Несколько раз пыталась она покинуть эти края, но поводок натягивался и грозился лопнуть, и тогда она возвращалась, боясь оставить Виктора без защиты. Приходилось таиться, чтобы лишний раз не напомнить ему о себе, ведь то, с чем так трудно бороться в одиночку, иногда невозможно обороть вдвоем. Было нелегко. Со временем Виктор так поднаторел в распознавании колдовства, что на укрытие защитных чар требовалось куда больше сил и сноровки, чем на сами чары. Но любой щит, любая крепость имеют свой запас прочности. Выбрав свой путь, Виктор стал мишенью для предсмертных проклятий сжигаемых им ведьм.
Вглядываясь в деревянную миску, видела Айна в зеркале водной глади пылающие костры и искажённые болью лица. Так полнилось светилами небо. Вот занялась рубаха на впавшем в транс молодом парне. Повезло ему - лишь единицы владеют даром не чувствовать огненных объятий. Вот, разорвав цепи, пляшет в огне голая девка. Этой не больно. Чертовка. Предвкушает возвращение домой. А вот в который раз кто-то бьётся в путах, заходится жутким беззвучным криком, да так, что вода в миске идет крупной рябью и перехлестывает через низенькие края. Последняя "очищенная огнем" старуха была сильна и опытна. Именно её чёрное копьё боли и злобы пробило брешь в броне Виктора. Над чьей то дорогой взошла недобрая алая звезда, но судьба, вероятно, обреченного путника Айну сейчас интересовала мало.
Принадлежа по рождению к ветви древней и в колдовском смысле могущественной, Айна обладала достаточными силами чтобы противостоять такому предсмертному проклятию. Доставало ей и знаний. Но не для всякой магии довольно лишь сил и знаний. Корявые чёрные кляксы на душе Виктора были оплачены жизнью, а значит смыть их можно лишь кровью. Притом, каноническое контрзаклятие требовало крови человеческой. И немало. Такой роскошью Айна не располагала, а пойти на убийство не могла - не смог бы жить спокойно Виктор, узнай он, какой ценой досталось его выздоровление, а скрыть от него такую волшбу не представлялось возможным. Проведя ночь в кропотливых расчетах и тягостных раздумьях, колдунья пришла к выводу, что нужного результата можно добиться, используя большей частью кровь крупных домашних животных, лишь слегка разбавив её человеческой - своей кровью. Что же, придётся навестить деревенские коровники. Необходимость изводить ни в чём неповинных тварей бессловесных не вдохновляла, но, по крайней мере, с этой жертвой Виктор наверняка смирится спокойно.
Следующей же ночью всё было готово.
***
Как же не хотелось открывать глаза, как же не хотелось покидать объятия дивного сна о зеленоглазой, до умопомрачения любимой чертовке! "Ведьма" - тихим нежным вздохом слетало со ждущих поцелуя губ... В комнате пахло ладаном и... кровью. И еще чем-то неуловимо знакомым, вызывающим щемящее чувство в груди. Больше не было ни боли, ни жара, на месте страшных язв розовели свежие рубцы.
- Мы денно и нощно молились за тебя, брат. Бог внял нашим молитвам! - приветствовали Виктора ожидавшие его пробуждения священнослужители.
Окончательно придя в себя, Виктор остро ощутил следы колдовства вокруг. Такого близкого, такого смутно-знакомого колдовства! Но сосредоточиться ему не дали. В покои влетел запыхавшийся монашек.
- В селе Орешники скот полёг! Десять коров и два быка издохло! Будто кровь кто выпил. А следов на шкурах нет. Ясное дело, без магии не обошлось!
В Орешниках жили богатые и щедрые прихожане. Не гоже было откладывать дело в долгий ящик.
- Я займусь этим, - вызвался брат Кирилл, дежуривший у постели Виктора.
Обуреваемый смутным беспокойством, Виктор, не смотря на протесты прочих братьев, вызывался сопровождать Кирилла и содействовать ему по мере всё крепнущих сил.
***
В коровнике обнаружился след магии, в точности повторявший тот, что прежде Виктор обнаружил у своей постели. Болезнь - падёж скота - запах крови, волшба - осколки мозаики практически идеально сложились в единую картинку. Пусть некоторых фрагментов не доставало, но общая суть была ясна и без того. Некий колдун решил извести инквизитора, а когда сила молитвы отогнала его страшные чары, прислужник дьявола решил прибегнуть к жертвоприношению! Что же, пора спешить, пока гадёныш не завершил обряд. Снова болтаться между жизнью и смертью Виктору не хотелось. Да и как знать, не направит ли потерпевший неудачу колдун силу жертвенной крови против мирных сельчан?
Виктор вышел на охоту. Идти по следу было легко, как никогда, будто хаживал уже и не раз. На пути не встретилось ни хитроумных ловушек, ни подосланных "дичью" бесовских отродий. Ко второй ночи всё было кончено. В маленькой избушке в чаще леса он нашел ту, чей след взял. Обессиленная, лежала она прямо на полу, разметав по доскам растрепавшиеся чёрные с проседью косы.
Суд был недолог. "Нет. Не она. Не могла" - говорили глаза. Лгали. "Не виновна" - кричала душа. Но разве нельзя одурманить душу? "Люблю" - выстукивало сердце. Но кто станет верить сердцу? "Ведьма. Дважды предавшая. Опасная коварная сволочь!" - постановил разум, и Виктор лично запалил солому под столбом Айны.
У неё не осталось сил на объяснения и доказательства. Да и стал бы кто слушать осуждённую ведьму? Впрочем, желания что-то доказывать тоже не было, равно как и желания жить. Как мог любимый хотя бы допустить мысль о том, что она пожелала свершить над ним проклятие? Впрочем, теперь его более ничто не будет связывать с ненавистной ведьмой. Ничто, кроме искрящегося огоньками ночного неба. Время зажигать звёзды...
Сто, девяносто восемь... До последнего старалась она не дать воли обиде, которая более не имела значения. Шестьдесят пять, шестьдесят четыре... Не пожелать зла тому, из-за кого теперь умирала. Но на пороге небесной двери разум не властен над порывами души. Восемнадцать, семнадцать... "Ненавижу, любимый" - сорвалось с обожжённых губ.