Босая девушка с растрёпанными светлыми волосами, в трусах и в тонкой белой рубашке на голое тело застёгивает непокорные манжеты и надевает большие мужские часы. Ногам тепло на полу, залитом солнцем, у зимнего окна, в котором тихий белый город. На столе разобранные механизмы, две стеклянные пробирки и раскрытая тетрадь. Девушку зовут Тайна.
За окном снег отливает голубым, нестерпимо блестит, но солнце такое, что не хочется двигаться с места. Доски прогреты, оконное стекло поглощает все звуки, на стене размеренно тикают часы. Постель ещё не заправлена, и такой она останется до вечера.
Зовут завтракать, и девушка, как была босиком и в трусах, мчится на кухню. В последний момент она уворачивается от платяного шкафа, возникшего на пути. На кухне робот Полина ростом в два с половиной фута, стоя на табуретке, наливает в тарелку крем-суп с грибами и сухариками. Она говорит:
— Сегодня предстоит насыщенный день. Надо съесть полную тарелку.
Тайна с улыбкой кивает, и робот Полина, увидев это задними глазами, довольно скрипит шестерёнками.
— Тебя смазать? — спрашивает Тайна.
— Я уже,— говорит Полина,— смазалась, только зарядку сегодня не делала, поэтому и скриплю.
— Угу.— Девушка уже уплетает вкусный суп. От нетерпения её ноги танцуют на полу под столом.
— Не поперхнись,— советует робот Полина.
Тайне семнадцать лет и семь месяцев, Полину она закончила собирать на свой шестнадцатый день рождения, поэтому робот уже не числится в новинках, но всё ещё протирается специальной мягкой зелёной тряпочкой, а кулинарные программы в кибернетической её голове всегда свежие.
Кулинарными алгоритмами и кодами доступа в мини-бар заведует Ромуил. Ему то ли двадцать шесть, то ли сорок шесть лет, он не признаётся, но в зависимости от длины волос, наличия тёмно-рыжей шкиперской бородки и цвета одеяний он сам порой не может вспомнить, в каком веке родился. Ромуил должен заглянуть с минуты на минуту, и прежде чем Тайна увидит его швиттландский зелёный взгляд, у неё будет двадцать секунд на то, чтобы надеть — а перед этим найти — относительно выглаженные брюки-клёш с разрезами у щиколоток, застегнуть до конца рубашку и попытаться соорудить на веснушчатом лице серьёзное выражение.
Ромуила невозможно принимать всерьёз. Всё, о чём он может говорить,— это гастрономический экстаз, в который, по его словам, впадают все девушки от восьми до восьмидесяти лет, лишь увидев Ромуила в конце улицы. Блюда с его отчаянной фантазией, конечно, получаются отменные и необычные, но это и всё. Он не сумел даже починить замок на своей квартире, благо, украсть у него нечего, кроме мешка муки, вязанок трав и чаёв, битком набитого громадного разумного холодильника и микротелевизора в душевой кабинке. Замок пришлось чинить, понятно, Тайне — попросил на правах соседа. Девушка сделала всё за три минуты, из баловства закрыв глаза и отвернувшись, зато теперь Ромуил иногда и сам не справляется с агрессивным замком, который не подпускает к квартире настырных продавцов и газетчиков. Сосредоточенно думая, чего ещё не умеет Ромуил (водить гнедую малолитражку, играть на гитаре, чинить примус, играть в мохнатый волейбол и с разбегу вкручивать лампочки, не говоря уж о том, чтобы собрать простенького робота или шкаф), Тайна управилась с чашкой чая и горячим бутербродом с ветчиной, яйцом и зеленью. Вообще ничего не умеет, только готовить!
Мысли эти беспокоили светлую голову Тайны, потому что обе подруги, Рената и Арабелла, наперебой описывали предполагаемую свадьбу Тайны и Ромуила, в красках, во вгоняющих в красную краску подробностях, уходя рассуждениями далеко за пределы самой свадьбы и почему-то увлечённо планируя первую ночь после свадьбы. А как иначе, рассуждали Рената и Арабелла, если Тайна и Ромуил живут рядом ещё с тех пор, когда Тайна и на свет не родилась? Тайна от возмущения покрывалась румянцем и загоняла подруг в самые глубокие сугробы.
Снег был выдумкой Альтаира Альтависты, огромного мужчины, в прошлом монарха, да и сейчас тоже немножко. Он занимался погодой: месяца три назад включил снегопад и устраивал то буран, то Новый год, то вдоль дорог выстроил желтоносых снеговиков, но не относился к этому серьёзно, поэтому по прохладному снегу вполне можно было бегать босиком, подвернув штаны, чтобы не намокли,— ботинок своих Тайна всё равно никогда не могла найти; после снежных перестрелок, правда, всё равно всегда оставалась мокрой с головы до ног, и с красными пальцами на руках и ногах неизменно загонялась роботом Полиной в горячий душ.
— Душ,— намекает робот Полина, едва девушка успевает расправиться с безбрежным бутербродом.
— Душ, точно! — сделав круглые глаза, вспоминает Тайна; на бегу оставляя рубашку где-то на дверце шкафа, она тут же устраивает из квартиры парную; нарисовав ладошкой на запотевшем от смущения зеркале огромный круг, танцует голышом под музыку, которая брызжет из стен вместе с водой. Околдовав себя хлопьями белоснежной пены с головы до пят, девушка хочет показаться роботу Полине, но голос в прихожей звучит, как радиодиктор. Тайна, вмиг покраснев и пытаясь не засмеяться, думает, что зря оставляла на бегу одежду по всей квартире, выразительным шёпотом зовёт Полину, и та через полминуты несёт ей цветной махровый халат.
По всей квартире лужи, пена и пар, и только поэтому, путаясь в километровом халате, девушка важно и независимо шествует в свою комнату, собирая одежду и делая вид, что так и было задумано, и махровыми полами сметает с тумбочек крема и расчёски. Халат тяжёлый, как её женская доля, и, едва закрыв дверь, девушка тут же выползает из него, чувствуя такую лёгкость, что больше в жизни никакой одежды, но в прихожей Ромуил, поэтому — бессердечное бельё, почти не мятые штаны, белоснежная рубашка и снова часы; пятернёй Тайна причёсывается, забывает про носки и шлёпает по лужам встречать гостя, словно только что его заметила, и рада бы его напоить чаем, но у того он всегда вкуснее — так говорят. Поэтому бокал с утренним вином, и Ромуил занят обновлением робота Полины. Тайна тихонько, с ногами забравшись на стул, смотрит в его удивительной формы спину, не дышит, чтобы не мешать, заедает печенье конфетами и всё равно тайком заваривает чай, раз уж Полина немного разобрана.
— Ко мне сегодня в лавку заглядывал гость,— сообщает Ромуил.— Некто Дима. Усталый усатый юноша двадцати семи лет.
— Дима — это же женское имя,— возражает девушка,— разве нет? И вообще правильно Димма.
— А он не здешний, он вообще сюда через Оранжевую дверь попал.
— Тогда ему можно,— задумчиво соглашается Тайна, накрывает тёмно-синим полотенцем зелёный чугунный чайничек и намазывает хлеб апельсиновым джемом. Чай настаивается, Ромуил вкручивает последние шурупы в Полину и поправляет на ней передник. Робот Полина неуверенно поскрипывает, пробуя встать; Тайна вскакивает со стула и помогает ей. Полина довольно мигает всеми синими лампочками и угрожает теперь откормить Тайну до нормальных размеров, намекая на трогательно выступающие подвздошные кости девушки и её предплечья обхватом в пол-ладони. Тайна сердится и надевает передник Полине на нос, и Полина возмущённо гнусавит, что она хотела как лучше. Ромуил, попивая свежезаваренный чай с ароматом персика, искоса и очень деликатно смотрит на опасно расстегнувшуюся рубашку на девушке — её голый живот едва виден, но фантазия у кулинара безукоризненная. Каких-то полчаса чаепития, и Тайна уже закрывает за Ромуилом дверь на семнадцать засовов, взбудораженное утреннее ожидание сменяется зимней расслабленной улыбчивостью, и девушка устраивается в солнечном пятне прямо посреди комнаты на ковре — он уже высох,— игнорируя диван и непоседливое кресло. Расслабленности хватает на минуту и шесть секунд; потом чёрные брюки-клёш летят в одну сторону, белоснежная рубашка запуталась в ветвях люстры, и девушка, разоблачившись и мгновение подумав, заменяет всю амуницию на легкомысленную белую майку до колен: в одном месте с дыркой на боку, впрочем, фигурно заштопанной Полиной, в другом разукрашенной акварельными красками — постарались Рената и особенно Арабелла.
После чего, в ужасно удобной позе — коленками на стуле, локтями на столе — принимается за своих роботов. Один почти готов. Выглядит как спичечный коробок, потому что ещё не придумала ему внешность, зато умеет отматывать время до вчерашнего дня, лепить по триста пельменей за раз и создавать одежду из подручных материалов, даже если под рукой только катушка ниток и книжка с толкованием снов. Любопытная робот Полина возникает под рукой, даёт ценные советы и критикует внешний вид. Пытается поправить на Тайне майку, но девушке не до условностей, потому что она уже сидит в позе кренделька и собирает микроскопические детали, волнуясь, что не попадает транзистором в разъёмы.
Внезапно Тайна вспоминает про гостя с девичьим именем, чихает от смеха и звонит Ромуилу. Наушники больше её головы, но девушка убеждает себя, что ей и мужские наручные часы не мешают, а они почти с гарнбургский пряник размером.
— Ты так и не рассказал про Димму.
— Диму. Он спит.
— Ты его своим хитрым чаем напоил?
— А как же. Надо же понять, что он за существо.
— Но выглядит-то хоть как?
— В ботинках,— обстоятельно описывает Ромуил.— Со шнурками в три фута длиной. Зелёные штаны с тринадцатью карманами. В каждом кармане какая-то чепуха, но я туда не заглядывал. Рубашка тоже зелёная, а волосы торчат и коротко стрижены. Носит очки, старенькие, в роговой оправе. Пахнет дождём и уже день не был в душе. На спине рюкзак, там ещё больше чепухи, чем в карманах.
— Ты злодей,— сообщает девушка.— Можно посмотреть?
— Через пару часов он проснётся, приходи. Я буду оберегать тебя от него. Или скорее его от тебя.
— Злодейский злодей,— убеждается Тайна и отключает связь.
В этот момент в окно стучат. Тайна живёт на седьмом этаже, но когда это смущало Ренату? Со своего девятого она спускается в костюме японского синоби, разве что лицо открыто и доверчиво, а чёрные волосы полощутся на ветру — наверху всегда ветрено; Тайна наконец впаивает транзистор и бежит открывать подруге. В окно врываются свежий ветер и Рената с заплечным рюкзаком с секретами, вся чёрная:
— Я сегодня поднялась с первого на девятый по подоконникам.
— Безумная женщина,— отвечает Тайна; подруге никак не исполнится семнадцать, всё шестнадцать, и на прозвище «женщина» она всегда улыбается.— Чай? Кофе? Какао? Колдовские зелья?
— Зелёные и с ароматом болотных трав? В моём стиле,— важно отвечает Рената, и Тайна наливает девушке чай с мятой и готовит бутерброды с клубничным вареньем.
— Моё изголодавшееся сердце требует не только духовной пищи,— поясняет Рената, и Тайна бежит на кухню за супом и гренками. Очень вовремя приходит Арабелла, не изобретательно: просто стучит в дверь; она ждёт весны, поэтому в цветочном жёлтом платье и, как обычно, босая, да и стоит ли обуваться, если идёшь с пятого этажа на седьмой?
Приходится обедать: это всегда считается у Тайны потерей времени, но Полина и подруги неумолимы; яичница с беконом, рогалики с шоколадом и подозрительно вкусный кофе, и все вместе на ковре прямо на полу в пятнышке зимнего солнца, потому что стол занят деталями роботов, а на кухне слишком обычно.
— Это та самая майка,— замечает Арабелла.
— Которой мы коснулись своей талантливой кистью,— поддерживает Рената.
— Кажется, ей уже года три,— намекает Арабелла.
— Три года и четыре месяца,— уточняет Рената,— я помню день её покупки и «скорее пойдём уже из этого магазина».
— Ой, всё,— говорит Тайна с набитым ртом,— могу её снять, и тогда не к чему будет придраться.
— Это звучит самонадеянно,— в сомнениях сообщает Арабелла, аккуратно вытирая тарелку кусочком хлеба и придерживая медные волосы, чтобы не съесть и их тоже.
— Но ты права,— великодушно решает Рената,— не стоит смущать нас своим совершенством.
Тайна пытается есть и смеяться одновременно, но приезжает Полина на колёсиках и, строго держа в руке поварёшку, спрашивает, не нужно ли добавки.
— Я бы не отказалась, тётя Полли,— говорит Арабелла. По деликатности телосложения она может соперничать с обеими подругами и уже привыкла к постоянным просьбам есть больше. Арабелла — спокойная и тихая девушка, самая старшая, не слишком гордится прозвищем «старушка», но на правах восемнадцатилетней важные решения доверяет себе, когда заходят споры.
— Погода хорошая,— интригующе говорит Тайна вполголоса, когда все допивают кофе, и мгновенно облачается в брюки и рубашку, и как-то само собой решается бежать валяться в снегу и играть в снежки, потому что, по последним сводкам, зиме недолго осталось: Альтаир опять влюбился, правда, безответно. Лифт ждать слишком долго, он путешествует где-то по соседним подъездам, поэтому наперегонки сверху вниз — лестница шириной с два трактора, уставленная горшками с фикусами и пальмами по бокам, и встречные прохожие опасливо жмутся к растениям; двери в квартиры каскадами, как смелые стихи, и жильцы выглядывают на шум, но с пониманием улыбаются троице, несущейся вниз. Всех троих тут хорошо знают и в целом любят. Старушка Септимана, как водится, у подъезда на лавочке, поджав губы и неодобрительно думая; впрочем, она тоже любит этих девушек, но никогда не признается в этом. На улице залежи сахарного снега рулетами и глазурью, и все тут же мокрые насквозь, потому что солнце сквозь перфорированные облака пытается растопить это всё в парафин и лужицы, и неожиданно всё темнеет.
И идёт дождь.
(Продолжение следует)