Все мы до одной известной даты жили за железным занавесом. Теперь я думаю, что, если бы в занавесе была щель, я бы не увидела и сотой доли того, чего мне довелось увидеть благодаря своему знаменитому отчиму: историку и искусствоведу.
Каждое лето мы помимо традиционных грибов-ягод-медведей и прочих радостей Гдовской области обязательно приобщались к древностям и красотам средней полосы.
В тот год по плану был Великий Новгород. Тут надо сделать лирическое отступление.
Отчим всегда в вояжи выдвигался с космической по тем временам техникой: никоны всякие, фильтры, объективы длиной с меня. Все это лежало в страшной болоньевой сумке а-ля «авоська на рынок», весило килотонны и при пожаре выносилось в первую очередь. Он снимал архитектурные объекты, фрески, иконы. А потом это превращалось в упоительные лекции о древнерусском искусстве, где темными московскими вечерами собирался практически весь бомонд.
Не помню уже за давностью лет, что мы должны были стратегически отснять в Новгороде, но хорошо помню Николу на Липне - памятник начала 13 в, к которому никак, ну, никак не подобраться по суше. Он запрятался между Мстой и Волховом где-то по дороге к Ильменю. И нам жизненно необходима была лодка.
Теперь напрягаем все, что в нас может напрячься, и создаем визуальный ряд: июль, 1981 год, две белые женщины с московским отливом и странный бородатый человек в пенсне с тяжелой авоськой у подножия новгородского Кремля. Они хотят арендовать лодку с гребцами. Нет, не чтобы ловить рыбу. И даже не чтобы «Мотрю выгулять». А чтобы сплавать к какой-то, прости, Господи, церкве заброшенной.
Немногочисленные местные лодковладельцы шарахались от нас, как от прокаженных, и вяло слали в разных направлениях, где, видимо, по их мнению, было больше крепких плав средств и мужественных мастеров гребного спорта.
Отчаявшись, мы бесцельно бродили вдоль причала, как вдруг из-под сиденья какого-то зачуханного каяка вынырнул слегка опухший Добрыня Никитич. Выслушав нас внимательно, взлохматив сильно неуверенной рукой пшеничную шевелюру, он энергично выудил из-под за-борта Илюшу Муромца, почти своего однояйцового близнеца той же степени опухлости. О чем то быстро пошептавшись и уточнив задание – к церкве? на лодчонке? по протокам? а зачем? чтобы чтооо? – объявили: 10 рублёв и поллитра. На самом деле они не верили, что эти московские идиоты дадут столько (напомню, шел 81 год) и уже было собрались пуститься в тОрги, как идиоты дали.
И мы поплыли.
Лодка шла вполне себе уверенно, дяденьки (хотя это мне 13летней соплюхе они казались дяденьками, на самом деле, им лет по 25 всего-то и было, наверное), неспешно утирая пот со лба, гребли. Набегали камыши, которыми сплошь проросли протоки Мсты. Тяжело кучерявились облака.
Как мы прыгали, снимая фрески, я рассказывать не буду. Скажу только, что процесс занял часа три, а наши молодцы к тому времени успели выспаться и заметно пободрели.
Когда наш беспарусный драккар встал на обратный путь, ребята, помявшись немного, затребовали магарыч.
- Да где ж мы вам, родимые, поллитру-то тут в плавнях сообразим?
- Не боись, москва. Снабжение у нас на уровне.
Расчет произошел, и лодчонка задвигалась ощутимо быстрее. Вдруг из-за камышиных зарослей вынырнул хвост какого-то деревянного суденышка. Быстрый обмен взглядами и звякающими предметами. Гребцы повеселели.
И тут их накрыло. Стыдно им стало. Что они такие веселые. А мы глупые и грустные. Давайте, говорят, мы вас настоящей ухой накормим? Ведь, поди, не едали настоящей-то, бедолаги.
Нам что. Уха, так уха. Есть хотелось, правда.
А я девица была любопытная. А где, говорю, мы рыбу возьмем? Новгородцы усмехнулись, молодецки свистнули, и снова к нам причалил знакомый по закупкам поллитр поставщик разночинных товаров по протокам и изгибам Мсты.
В мгновение ока мы разжились ведром разнообразной рыбки. А казан, специи и разжижка для костра, это все знают, есть на каждой уважающей себя лодке.
Причалили мы к какому-то мини-островку и парни наши вдохновенно взялись за дело. Вот уже и костерок уютно потрескивает. И вода в казане побулькивает. Откуда вода? Так забортная.
Сначала варится мелкая рыбешка со всей требухой, слегка обчищенная от ила и чешуи, которая потом выбрасывается. Потом крупными кусками кладут серьезную рыбу. Перец горошком, пару лаврушек. По-моему, была одна завалященькая луковичка. А, может, и не было ее, а моя память чудит. Но точно помню, что за пару минут до окончания готовки, наш Муромец плеснул в уху стакан водки. Мама онемела. Ребенок, то есть я, взбодрился. Отчим смотрел на проплывающие мимо облака. Пока мама не знала, что сказать, ребенок очень авторитетно заявил: Что это все, конечно, хорошо, но, что за уха без топора. Молодец ни на минуту не стушевался. Выудил из штанов перочинный нож и с размаху плюхнул его в бульон.
А потом мы сидели вокруг затухающего костра, хлебали деревянными ложками юшку и наслаждались рыбьей плотью, поданой нашим вихроухим похмельным шефом на огромных лопуховых листьях.
Я никогда в жизни больше не едала такой вкусной ухи.
Думаю, дело в перочинном ноже.