Оксана КУЗЬМИНА
Журналистка Оксана Кузьмина вот уже несколько лет живет в небольшом селе под Уфой. Мы предлагаем нашим читателям заметки из ее дневника.
Мальчишки здесь распахнутые, как сама весна. Самые зоркие глаза, самые чуткие уши. Этот шумный народ в нашем селе — главный. Здесь рано остаются за старших. И в собственной семье, и на улицах, в «катакомбах» двухэтажных панелек, бань, гаражей, разномастных сараюшек, частных домиков. За старших — в прямом смысле слова, ведь работы в селе нет, как водится, и мамы и папы (у кого они есть) выезжают на целый день в другие села и в соседние города.
Очень хотят вырасти поскорее эти мальчишки. И даже кажется, что не прижимистость семейных бюджетов, а именно это стремление ввело среди пацанов одну единственную моду — на вещи старших братьев. Они носят длиннорукавые куртки, широченные штаны и растянутые шапки, не дожидаясь, пока станут повыше и все это будет впору. И, чтобы казаться повыше, все время проводят на крышах гаражей и бань. Это местный аттракцион.
Здесь — самое простое сельцо. Две старые детские площадки, школа и стадион. Здесь нет центров раннего развития, музыкальных школ и секций по фигурному катанию. Здесь вообще много чего нет для детей. И это обстоятельство воспитывает их по-своему, приучая к жизненной смекалке. А уж фантазии этой ребятни позавидует любой городской мальчик!
Вот Валька, к примеру, был городским. Когда он появился, он так и говорил всем: «Я городской!» Он вписывался тяжело, его дразнили за неуклюжесть и высокий рост. Он был выше своих одноклассников-первоклассников на две головы, и только ровный ряд сменившихся уже зубов выдавал его приблизительный возраст. Валька пошел в школу лет в девять. Учителя с ним маялись, он ничего не мог запомнить.
Одноклассники в конце концов Вальку приняли, но он потянулся к взрослым — голосовал на дороге, останавливал машины и заводил с водителями длинные светские беседы. Он бесконечно провожал мамочек с колясками и всю дорогу «почемучкал». Через пару недель Вальку знали все, даже в соседних деревеньках, куда он добирался «поговорить».
Конечно, мы с ним тоже познакомились. Дело было весной, речка уже вскрылась, и мы с сыном шли к мосту, чтобы поздороваться с рекой. Валька встретился на полдороге и спросил:
— Это твой внук? А ты, что ли, его бабушка?
Нечасто меня в мои 28 лет называют бабушкой. Но Валька ответа не дождался. Он их вообще как-то не жаловал, эти ответы. Он спросил:
— А вы куда идете-то? А-а, на речку.. Только на речку, и все? А дальше?
— А дальше мы не пойдем, — говорю. — Только на речку, и все.
А Валька посмотрит-посмотрит и опять спрашивает:
— А дальше? Что, не пойдете?
— Да нет. До речки только.
Странный получался диалог. Впрочем, в промежутках Валька рассказывал замечательные, очень добрые истории про козлят. Оказывается, у них дома целая козья ферма, мама доит козочек, и он каждый вечер пьет пахучее молоко. И у него, у Вальки, есть самая важная в мире обязанность — давать новорожденным козлятам имена. Он перечислил имена всех своих козлят, а потом снова спросил:
— А после речки вы куда?
— Домой, Валь, наверное. А что?
— А что? — повторил он глуповато. — А что, у вас и конфет с собой нету?
— Ну, нету сегодня.
— Эх вы! — и он припустил бодрым бегом обратно, в конец улицы, где встретил нас.
Когда мы возвращались с реки, то снова увидели Вальку. Он опять провожал кого-то, целое семейство из бабушек и тетушек, и карманы у него сильно топорщились, а с губы текла шоколадная струйка. Говорить ему было некогда, но он подмигнул мне и, счастливый, сказал:
— Сегодня родительский день! Эх вы!
И показал рукой куда-то далеко вверх. Я посмотрела: там, на горе, белели кладбищенские крестики и было много людей. Валька, видно, думал, что мы идем туда же. По дороге он еще несколько раз обгонял нас, встречал народ, подтягивающийся к кладбищу, со всеми вел свои светские беседы и деловито оттягивал карманы для конфет.
Вообще-то Валька не совсем местный. Он живет в соседней деревне. Деревня не деревня — так, огрызок из горстки домов на горке, всего в километре от центра села. На горке, которую легко преодолевают ноги моего маленького сына, а вот цивилизация подползет-подползет, да и кувыркнется вниз. И потому здесь все еще в ходу похвальба: «Мой дом — самый близкий к колонке», и в августе сюда тянутся грузовики с дровами, сухо щелкают топоры, а синяя зима на горке всегда с кудрявым дымком.
Как-то Валька принес из своего «огрызка» в центр села двух слепеньких котят. Он пытался продать их «по сто рублей кошка». А в конце дня, обезумев от долгой неудачной торговли, стал макать их мордочками в лужу.
— Валёк, поди домой-то, — окая, прикрикнула с балкончика беззлобная баба Тася.
— Да ну, мамки нет, — протянул Валька, поднял котят и встал как вкопанный над лужей, а потом жалостливо разревелся.
Потом я узнала, что мамки у него нет совсем. Его взяли из детского дома, взяли с ним и еще двоих. Тех двоих уже вернули обратно, а Валька пока живет..