Портрет Наташи Дубельт, кисти И. Макарова.
I
Наталия.... В их семье это имя было знаковым, роковым, фамильным, как драгоценность, и маленькая Таша Дубельт знала об этом с детства... Хранила у себя в гимназическом несессере веер бабушки Наталии Николаевны, страусовый, тяжелый, пахнувший рисовою пудрой и странными духами, не выветривающимися упорно навсегда, как бы тщательно она не прибирала в ларчике со множеством отделов и тайничков...
Веер был похож на лакированную волшебную палочку, столь тяжелую, что и шутливо погрозить им кавалеру было бы никак нельзя, ни говоря уже о том, чтобы ударить, не рискуя при том оставить яркий след на его щеке!
Наташа больно зажмуривала глаза и все пыталась представить оживленный бал на котором блистала бабушка Натали, а Пушкин – не было сил и духу назвать его mon pere!- досадливо кусал губы, стоя у колонны, и ронял блюдце с мороженым на мраморный пол...
...И почему это во всех дворцах скользкий мрамор?! На прошлом балу пансионерок, она в спешке, скользя по ступеням, едва ногу не подвернула...
Зачем сказку сочинял о Сандрильоне этот мсье Перро? Ну не могла она туфельку потерять, замарашка! А вот ногу подвернуть – это уж да! Это очень просто, если спешить... А она, Наташа, вечно спешит. Недавно потеряла мяч для крокета в траве, в саду институтском, а еще раньше – платок с монограммой...
Его оставила ей maman, уезжая за границу... Maman ведь тоже - Натали... Наталия...
Вспомнился, вспыхнув, один из давних вечеров: женщина с оленьими глазами, сидит перед зеркалом, распустив прекрасные пепельные кудри, а в комнате странно пахнет персидской сиренью и фиалковой водою, и смятым гиацинтом, будто он озяб на ветру... Чуть спущен с плеч дивной красавицы капот и видны на округлом плече странные, острые, зубцом полукруглым с рисунком шипа в середине, следы от чего - то твердого, будто бы вмятина или ожог.
Маленькая Наташа осторожно водит пальчиком по плечу матери, забравшись к ней на колени, притихнув, боясь помешать разговору двух Натали. Бабушка стоит возле двери, закрыв лицо руками. Она, кажется, плачет.
- Да, что же это, Таша?! - Горячо шепчет бабушка – Как же ты решишься?. Развод.. А что же с детьми? Ведь Михаил не отдаст их тебе. Он на хорошем счету у императора.... Флигель - адъютант. Зачем ему скандал при Дворе?
- Но ведь он же сам предложил мне разъезд, мама! Еще совсем недавно! – возражает пылко и нервно дочь.
- Он быстро передумал... Он, как лиса, ему нельзя доверять.. У него и лицо, как у старого, облезшего лиса – Наташе видно, что бабушка горько усмехается и ее лоб перерезает морщина, делая еще более заметным трагическим излом левой брови..
- Ты разве забыла, чем все кончилось в Бродзянах? Он в гостиной Ази разбил весь фарфор, одна из ваз чуть не угодила тебе в голову... Если бы не барон Густав, то трагедии нельзя было бы избежать, право. Он насмерть перепугал детей, Таша залезла под стол, Нини убежала в комнату гувернантки, скрылась в шкаф, едва ее разыскали, еще и дрожала она весь вечер....
-Маменька, ради бога! – Мать внезапно обрывает глухие рыдания бабушки, ссадив осторожно малютку дочь с колен и дав ей в руки мяч, начинает ходить взад – вперед по комнате, сжимая пальцами виски.
- Я давно люблю другого человека. Неужели я не имею права на счастье, маменька?!
- Имеешь, конечно. Но у Вас с Михаилом трое детей. Как на это посмотрит синод? И выдаст ли тебе Михаил содержание после развода? Приданного, капитала у тебя больше нет. Он все проиграл... На что же ты станешь жить, да еще за границей?
- Пока я не знаю... Принц Николай не собирается презирать моих детей. Он великодушный и щедрый человек.
- Я и ничуть не сомневаюсь. Но и ты должна помнить долг матери. Как я виновата перед тобой! И зачем только я дала благословение на этот брак? Тебя было не сломить. Вся в отца! Такая же своенравная, истый бесенок... Что же ты, за семь лет не могла в своем сердце никак разобраться? Дети, чем же они – то виноваты?
- Ничем, маменька. И потому я оставлю их у Вас, Наталью и Леонтия. Я знаю, что у Вас они будут в безопасности... При первой возможности я выпишу их к себе. А сейчас у меня нет даже и пачпорта... И я не вдова по разводу. Отнюдь! Я все еще - жена генерал – майора Дубельта, «беззаконная комета в кругу светил». - Наталия Дубельт - старшая закусила в отчаянии губу и продолжила глухо:
- Завтра я еду, маменька. В Висбаден, в Ниццу, куда-нибудь еще, лишь бы не здесь, не с ним! Но, умоляю, не отдавайте их ему. Он их погубит. А они ведь наполовину по крови – Пушкины... Не игроки - картежники, не жандармы!
I
«Наполовину, по крови, Пушкины»...Эти слова матери Наталья запомнила навсегда. С отличием и шифром закончила Екатерининский институт, но участь фрейлины Двора ее никак не прельстила, и она уехала в деревню к бабушке, Анне Николаевне Дубельт, капризной барыне, с изнеженным голосом и пальцами унизанными фамильными перстнями. Пальцы у бабушки были маленькие, пухлые, едва удерживали перстни, и постоянно что то перебирали: батист платка, бусины жемчужного браслета с запястья левой руки, бисерное шитье полотенец.
- Муж всецело должен подчиняться своей жене, ведь и в библии написано: «прилепится к жене», оставя и мать свою и весь род свой»... Бабушка Анна Николаевна взмахивала руками, округло, и прятала гнев в напевность голоса, капризно – протяжного:
- А ведь вот и твой дедушка, Леонтий Васильевич, он мне всегда перечил, и даже спрашивал, зачем мне в деревне нужны брильянты, и брилльянтовый фермуар, подарить не желал. Шутил, он все, что некому им тут, в деревне, будет любоваться, кроме гусей да поросят.
Но я настояла на своем, изводила его письмами, вопросами, мигренями, бог знает, чем еще, и он сдался наконец, и фермуар у меня оказался, а теперь я только и жду обстоятельств, чтобы превратить его в Ваше с Ниною приданное Так же как и дедушка Ваш названный, Ланской Петр Петрович, для Софи с Лизанькой свой орден Александра Невского с подвесками в броши превратил... Броши то бриллиантовые. А подвески - стеклянные...Но и вы ведь для меня с Ниною ничуть не хуже внучек Ланских, поверь!
Натали в ответ лишь смущённо краснела и пожимала плечами:
-Бабушка, да полно Вам... Не нужны нам с Ниной все эти фермуары, фамильности, драгоценности. Мы и так вас любим...
-Ну, ну, что ты понимаешь в жизни, девочка... Твоя любовь мне и так видна, а вот попробуй – ка ты, составь приличную партию, если не будет у тебя бриллиантовой броши, аграфа, браслета... Матушка твоя не понимает, не понимала, горячая голова! Оставила отца... Вас оставила. Ради страсти с какому то фальшивому, маленькому герцогу... – тут бабушка Анна Николаевна закусывала губу, поднимала очи горЕ, крестилась, и голова ее начинала мелко трястись в нервном тике, и Натали бросалась к колокольчику, звала горничную, искала нюхательную соль, шаль, платки, лавровишневые капли...
Изображала усердные внуковы хлопоты, лишь бы только бабушка не начала снова разговор о матери, в том пренебрежительно - негодующем тоне, которого сердце Наташи совсем не выносило...
Будучи очень юной, она, конечно, была максималисткою по природе, и сердце ее горячечно отзывалось на любую несправедливость... А уж если дело касалось матери! Гордость ее нрава не терпела напраслины любых, даже и пустячных обвинений. Пусть и от любимой ею безмерно бабушки...
III.
Шло время... Взрослеющую Натали Дубельт все чаще стали называть по имени отчеству, она выезжала на балы, но избранника так и не находилось, молчало ее сердце, а возраст давно уже перешел дозволенные для выбора партии границы... На горизонте ее сердца мелькнул было всерьез один врач – поляк, пылкий и образованный.
Но жених увы, имел несчастье заочно не понравиться маменьке, которой тетушка Елизавета Петровна Бибикова, сродная ее сестра, писала в самый Висбаден, испрашивая благословения на брак... Благословения не последовало. Маменька возмутилась неравной партией и тотчас же выписала дочь к себе, во владения принца Насаусского, к тому уже времени – законного ее супруга...
Мятежное и гордое сердце Таши Дубельт горело от обиды на мать, она очень увлеклась красивым и обходительным земским доктором, который имел обширную практику, дом, земли вокруг, уважение коллег и пациентов, но возражать матери она не смогла, не посмела. Жалела, щадила ее душу, понимая, что мать боится неравного брака для нее, сама обжегшись, и сломав свою девическую судьбу. Хотя в чем же состояла такая неравность именно для нее, Таши, девушка так и не смогла себе уяснить, право! Она лишь могла недолго и пылко помечтать о своем счастье.
Фотографии из архива автора. Часовня на могиле Н. А. Меренберг.
Наталия Дубельт довольно быстро вышла в Висбадене замуж за человека на двенадцать лет ее старше, дворянина, барона Августа фон Бесселя и здесь ее образ вдруг потускнел, решительно истерся, затерялся среди круга боннской знати, в котором Наталья Михайловна отныне прочно и легко вращалась. Ей было на ту пору двадцать семь лет.
Наталья Михайловна имела в Бонне свой, открытый дом, загородную виллу в Ницце, сад с гиацинтами и жимолостью, живой и теплый характер, светлый ум и чарующее аристократической любезностью обхождение, очень дорожила родственными связями, но история не сохранила для нас истории ее жизни, полной до конца.
И даже имени ее дочери, умершей во младенчестве, установить мне не удалось, увы!.
Наталья Михайловна, баронесса фон Бессель, урожденная Дубельт, овдовела семь лет спустя после венчания, замуж более не выходила, с тщанием воспитывала сына Арнольда, о котором известно только то, то он собирал портреты прадеда, огромную библиотеку и его произведения мог читать на русском языке.
Значит, учил его, и на себе мог испытать магию волшебных строф и строк Пушкина, деда, прадеда, со странным и звучным именем: Александр Сергеевич.
Барон Арнольд фон Бессель погиб во французском плену в 1945 году, обстоятельства его судьбы неизвестны, таят в себе много загадок, как страницы недописанного романа. Удастся ли мне когда нибудь составить, собрать все главы воедино, узнать все тайны, сложить все шифры, и угадать все тайные знаки? Этого никто пока не ведает... Может быть, повезет, и фортуна улыбнется и откроет передо мною все карты... Все тайны рода Пушкиных – Ланских. Я надеюсь на это искренне... Как и на благосклонность моих читателей.
_______________
@ Светлана (Лана ) Макаренко – Астрикова. Авторский текст.