Яромир шагал по улице и недоумевал. Он с самого первого дня знал, что не задержится здесь, и собирался прожить год так же, как и лето: ярко и беспечно, но на церемонии вручения студенческих в его билет попал клочок бумаги с вычурным, похожим то на руны, то на готический шрифт, почерком. Там стояло обрывчатое: "...не год, а до конца первого курса". Яромир намек понял: вылетит – придется начинать с начала.
Он пытался, не просто пытался – он вполне самостоятельно поступил и даже что-то мог. Только вот одна ночь после учебного дня кончилась, не начавшись, другая... В выходные ломанулся на концерт к друзьям – заснул прямо в воздухе посреди первой песни, проснулся в электричке, вышел на своей станции, уныло сел на диванчике в общаге, достал тетрадь и стал подбивать накопившиеся долги.
Первую неделю он писал лекции. Вторую – сидел на них ради отметки о посещении и вникал в задания по другим предметам. На третью – нарисовал на листке виселицу, увлекся и до конца пары коряво изображал все кары, о которых мечтает каждый усталый студент. Рисовать никогда не умел и не любил, поэтому надеялся, что его каракули нигде не оживут.
На четвертую неделю он делал задание по теории графов, споткнулся о четырехмерный гиперкуб и почувствовал, как пол уходит из-под свисающих со стула ног. "Из-за вас в одиннадцати измерениях тесно", – промелькнуло в голове так и не забытое за три с лишним года. Почему-то показалось – ему по три раза в день казалось, что он делает великое открытие, а потом выяснялось, что это просто еще одно определение с первой страницы учебника, – что именно ради этого его сюда на год и засунули. Почему-то придумалось, что надо научиться работать с двенадцати-, тринадцати-, стамерными структурами. Почему-то подумалось, что для этого надо научиться нормально программировать. Почему-то решилось: может, как-нибудь задержаться тут вместо года на четыре или шесть?
Впрочем, падая с кровати к первой паре, он думал уже иначе.