Дом оказался тут же, в нескольких шагах от крошки-кафе. Огромадный холл, на поблескивающей шашечной черно-белой плитке - горшки с пальмами, дверцы лифта - светлого дуба, с по-хорошему вытертыми золочеными ручками. И всюду солнце, солнце:, плещется, сияет, отражается, заливает и пускает своих зайчиков с самых микроскопических даже стартовых площадок - медного ободка вокруг дверного глазка, запонки Сте, клепки моих джинсов.
Чувство благодати и умиления потихоньку заползало в мою душу, но надолго ему там задержаться не пришлось.
- А вот твоя комната! - Сте пропер чемодан мимо длинных книжных полок, прогнувшихся под тяжестью томов, и приветственным жестом ноги распахнул дверь.
Я смотрела вокруг - и наглядеться не могла.
Нацистские флаги. Акварель "Парад легионеров 1939-года". Дуче на трибуне. Дуче с солдатами. Над кроватью - римский орел, простерший крылья над стягами в паучках свастик. На полу - пачка перетянутых бечевкой газет с портретом дружище Адольфа в венке каких-то приветственных итальянских подписей. Красивая большая черно-белая фотография германских военных в Северной Африке. Шляпка эсэсовца, надетая на гипсовую голову персонажа мне неизвестного, но, похоже, весьма нордического.
- Что такое? Тебе не нравится? Смотри, вот одна кровать, вот другая, это шкаф, мы его освободили, тут можно развесить вещи.
- Стефано, вот зе щит из гоинг он? Что это за бижутерия?
- Что тебе не нравится?
Я вышла из плохой комнаты в мирный коридор и прислонилась к косяку.
- Чья эта комната?
- Наша с Германо. Честно говоря, у нас ее до сих пор называют "детской"- традиция. Но ты не беспокойся, Я буду спать на диване в гостиной, а Германо пока поживет у своей подружки. А послезавтра уедет мама, и он переберется к ней в спальню. Так что спокойно располагайся тут.
- Я тут спокойно располагаться не буду. Стефано, я не буду жить в комнате, основным элементом декора которой является вся эта мерзость! Ты че не понимаешь?
- Слушай, это - история. Относись к этому - как к истории. Ты что, не уважаешь историю?
- Не всякую. И почему из десяти тысяч лет обязательно нужно выбирать вот эти пятнадцать? Какая на фиг история - висели бы тут греческие барельефы или египетские папирусы...
- Египтяне евреев тоже угнетали. Нельзя так относиться...
- Можно! Стефано, у меня вся семья была уничтожена, понимаешь? От Вильнюса до Белоруссии - сожгли, расстреляли, закопали всех!!!! И теперь я не имею права жить в комнате со свастиками. И не собираюсь этого делать. В общем - выноси эту историю куда-нибудь. В другую комнату.
- Не могу. У нас с мамой договор. Она же у нас - коммунистка, в правительстве работает, к ней друзья приходят. Мама им в детскую заглядывать даже не разрешает. И вообще - ты знаешь что мы с Германо - члены "Национального альянса"?
- Альянс? Это же ... это же неофашисты, националисты....
- Ну да.
- Ты что, фашист????
- Ну да, а что тут такого? О, я знаю эту фразу! Это первое, что меня научили говорить по-русски. Это значит" Я - любовник твоей матери", да?
...Орла со стены мы отдирали вдвоем - уж больно здоровенная хреновина. И за шкаф он влезал плохо, в конце-концов наружу так и остались торчать клюв и кусок крылышка.
- А это?
- А это приклеено. Не будем же мы портить обои? К тому же тут почти ничего нет - обычная акварель.
- Но если приглядеться, видны штандарты.
- А ты не приглядывайся, - Сте утрамбовал последнюю стопку нелегальной литературы под диван и грустно оглядел разоренную детскую.
- И все равно не понимаю. Ты обожаешь эту психованную суку Фалаччи - а уж она-то законченная фашистка.
- Никакая она не фашистка. Она - антиисламистка.
- Я между прочим не езжу с канистрами бензина лагеря беженцев поджигать.
- Она тоже не ездила - просто предупредила мэра Флоренции, что если от Собора не уберут палатки митингующих исламистов - она их подпалит.
В принципе, я не люблю спорить о политике. Но если уж спорить - то сидя в саду Музея Искусств под плющом и пиниями - с бокалом пино нуар и зажаренным цветком цуккини на серебряной вилке.
Заодно узнала о Стефано много всего нового.
И он и его братец росли в весьма зажиточной , близкой к высоким политическим кругам Италии семье. Закончили греко-латинскую гимназию. Папы практически не видели (тот на втором году их жизни смотался в Швецию, женился и обзавелся там многочисленным потомством) - детьми занимались няньки, а воспитывали римских близнецов мама, дедушка, бабушка и близкие друзья дома. Все коммунисты, политики, интеллектуалы европейского масштаба. Синьора Лиза - хорошенькая мать хорошеньких близнецов - исправно таскала детей на митинги, слеты, благотворительные базары. Свои карманные монетки крошки Дже и Сте честно инвестировали в помощь детям голодающей Африки, с мальчиками дополнительно занимались историей, философией и политологией, где-то в глубине дремучей материнской души сеньоре Лизе виделись портфели министров и грандиозные просоциалистические реформы в стране, которые совершат когда-нибудь ее милые крошки.
Милые крошки меж тем росли и являли миру весьма и весьма неожиданные наклонности. Их лучшими друзьями были подростки с криминальными увлечениями, футбольные фанаты и уличное хулиганье.
Каждый день близнецы возвращались домой с окровавленными лицами и кулаками, а потом в тихой семейной обстановке разминались, проламывая головами друг друга двери. Когда им исполнилось по 14 лет, они, оставшись дома одни, связали филиппинскую домработницу, примотали ее проводами к стулу, сунули для виду неподключенный провод в розетку и пообещали перепуганной женщине, что если та шевельнется, ее мгновенно убьет током. А сами умчались на скуттерах в неизвестность.
Вечером, отпоив рыдающую Изабеллу коньяком и ромашковым чаем, синьора Лиза дождалась сыновей и попыталась отлупить тех по щекам, но они легко посадили свою миниатюрную мамочку на шкаф -и сбежали из дома на несколько месяцев.
А вернулись - возмужалыми, загорелыми и полными новых идей: фашизма. троцкизма, терроризма и прочих красочных теорий о том, куда нужно двигаться человечеству.
Жизненный путь близнецов был ярок и стремителен. Налеты на банки (были пойманы, посажены, но вскоре отпущены по малолетству), уличные побоища, захваты зданий, похищения людей, вступление в самую ненавистную в Италии партию. Потом Германо обосновался где-то в Африке - где тусовался с различными революционными военизированными шайками. А Сте два года отвоевал с партизанами в Сербии, и был довольно серьезно ранен при стычке с американскими войсками - так стала понятна его легкая хромота.
- А что мама? - спрашивала я , размешивая крошечной ложечкой тростниковый сахар в шестой по счету чашечке американо.
- Мама вышла замуж за русского, который моложе ее на шестнадцать лет и сейчас так занята своим разводом, что почти перестала кричать, когда нас видит.
...
Все что рассказывал Стефано было вполне кошмарно, но вокруг было так безобразно хорошо, что предвечерняя солнечная благостность заполняла меня под завязку.
Виноградные бабочки порхали под тяжелыми плетнями плюща, мрамор колонночек, окружающих сад, умиротворяюще лоснился, а трава на уютных круглых холмах виллы была так беспардонно зелена, что все произнесенное казалось сущей ерундой по сравнению с беззаботной вечностью, которая была тут - повсюду. В барельефах с кентаврами, в каменных вазах, в серых паутинках трещинок на молочно-желтых плитах, в рубиновой глубине вина в бокале. Так Рим вползал в мое сердце - этот безумный, дикий, вечный город
И я полюбила Рим. Мы лазали по ночным форумам, рвали мандарины на вилле Фарнезе, носились на мотоциклах, игнорируя любые правила дорожного движения, хрустели колотым льдом с сиропом над ночным Тибром, сидя на перилах моста. Бегать от карабинеров мне тоже пару раз пришлось - спасибо Стефано и его огромной шумной компании - но Рим - не Рим, если от карабинеров не побегать.
Так что мы с этим городом нашли-таки общий язык. Хотя это было и непросто.
Первая история про Рим
Вторая история про Рим
Третья история про Рим