В преддверии очередной годовщины взятия Кёнигсберга количество материалов, посвященных событиям Второй мировой войны, в «Хрониках Пруссии» несколько увеличится, что, думается, оправданно. Вот, например, кое-что насчет обстановки, складывавшейся практически накануне штурма города-крепости.
Выполнив текущую боевую задачу по разгрому 4-й армии вермахта в Хайлигенбайльском котле, советские войска приступили к непосредственной подготовке операции по захвату столицы Восточной Пруссии.
«Места боев завалены трупами гитлеровцев, - сообщала сводка Совинформбюро за 26 марта 1945 года. - Противник в беспорядке отступает, оставляя огромное количество вооружения и военных материалов. Нашими войсками захвачено много танков и бронетранспортеров, сотни полевых орудий, несколько тысяч автомашин, 53 паровоза, 1380 железнодорожных вагонов, 67 складов с боеприпасами и военным снаряжением. По предварительным данным, войска фронта взяли в плен более 21 000 немецких солдат и офицеров. Количество пленных все время возрастает».
Конечно, стоит принимать во внимание требования пропаганды, которые были обязательны для данного источника. Но даже с учетом этого обстоятельства дела у немцев под Кёнигсбергом и в самом деле складывались неважно. Это потом подтверждал и комендант города Отто Ляш в своих мемуарах.
«После разгрома Хайлигенбайльского котла против крепости был поставлен весь Третий белорусский фронт под командованием маршала Василевского с его несколькими армиями, включая наиболее сильную - 11-ю гвардейскую, - вспоминал генерал от инфантерии. - Уже во время последних боев в котле 4-й армии мы наблюдали перегруппировку войск противника, который подтягивал освободившиеся в этом районе сильные соединения к линии обороны крепости. По ночам с горящими фарами двигались русские мотоколонны. Из-за острого недостатка боеприпасов наша крепостная артиллерия была неспособна даже помешать этим передвижениям. Каждый снаряд приходилось беречь для заключительного сражения».
Боеприпасов было так мало, что это сказывалось даже не зенитных подразделениях, которые срочно готовили уже для использования в наземных боях. Правда, как позже свидетельствовали наши летчики, немецкие зенитчики успевали караулить и воздух: в Кёнигсберге от огня с земли советские ВВС несли большие потери, особенно штурмовики на «илах».
Благодаря вынужденной пассивности вражеской артиллерии и авиации, сосредоточение советских войск на подступах к столице Восточной Пруссии протекало без особых помех и, действительно, почти не маскировалось.
«Танки противника беспрепятственно пересекали местность, хотя расстояние позволяло их обстреливать, а русская пехота спокойно занимала исходные позиции, - сокрушался Ляш. - В прошлом, разгадав наступление противника, мы с успехом применяли тактику отодвигания нашего переднего края обороны, в результате чего удар приходился по пустому месту. Теперь эта тактика не годилась, потому что отступать было уже некуда».
Все тот же Ляш оценивает разницу между оборонявшимися и наступавшими не иначе как «колоссальную». По его мнению, примерно 30 стрелковым дивизиям Красной армии немцы могли противопоставить лишь четыре вновь сформированных дивизии, плюс формирования фольксштурма с их невысокой боеспособностью.
Что ж, примем на веру выкладки, согласно которым, на 150 000 красноармейцев приходилось около 35 000 бойцов кёнигсбергского гарнизона, а после отвода из города 5-й танковой дивизии соотношение в боевых машинах оказалось 1:100 не в пользу вермахта. Но это означает всего лишь, что советскому командованию, в полном соответствии с военной наукой, удалось обеспечить необходимый численный перевес для решающего наступления. Ну а то, что немцам не удалось уплотнить свои оборонительные порядки - это, как говорится, уже проблема исключительно Третьего Рейха…
Пожалуй, отдельно нужно остановиться на таком факторе, как информационно-психологическая война, которую командование Третьего белорусского фронта вело не менее интенсивно, чем войну обычную. Так, командиры частей РККА, думается, вполне намеренно обменивались между собой радиограммами, договариваясь «о скорой встрече в Кёнигсберге», почти наверняка зная, что эти разговоры будут перехвачены противником. Понятное дело, демонстрация подобной уверенности оптимизма обороняющимся не прибавляла!
Эффективно использовалась и неизбежная в тесно осажденной крепости неразбериха, позволявшая вести успешную наземную разведку. Ляш был абсолютно уверен, что каждую ночь в Кёнигсберг забрасываются по нескольку парашютистов-диверсантов, причем из числа пошедших на сотрудничество с Советами немецких военнопленных и цивильных граждан. Эти «засланцы», например, организовывали едва ли не тотальную прослушку всех телефонных кабелей города, добывая исчерпывающую информацию о положении на различных участках обороны.
Действительно, есть данные о том, что в преддверии штурма очень активно проявляли себя члены Союза немецких офицеров, которым руководил (естественно, под контролем советских спецслужб) угодивший в плен под Сталинградом генерал артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах. Распропагандированные военнослужащие вермахта оказались прекрасными исполнителями в хитроумных и дерзких операциях.
Одна из таких диверсионных групп в конце марта появилась перед сторожевым охранением 561-й дивизии народных гренадеров. Заявив, что якобы только что бежали из русского плена, немцы потребовали отвести их на командный пункт роты, чтобы передать ценные сведения. Часовой поверил и показал дорогу. Однако, едва переступив порог блиндажа, «беглецы» выхватили припрятанные под одеждой пистолеты-пулеметы и открыли бешеный огонь. Возникла паника, используя которую, диверсанты смогли уйти обратно на советскую сторону. Да еще прихватив с собой около двух десятков пленных!
«Так мы узнали, что теперь, когда нам приходилось вести тяжелейшие бои за нашу Восточную Пруссию, немецкие солдаты группы Зейдлица боролись столь коварными методами против своих соотечественников, - размышлял в своей книге «Так пал Кенигсберг» Ляш. - Как в подобных случаях поступать нашим солдатам, мы не знали. Видно, борьба потеряла смысл, если немцы воевали против немцев».