«Едва слышный запах болиголова срывался с запястий и ярёмной впадинки. Куражился, курсировал по комнате. Теребил ноздри присутствующих: смущал мысли мужчин, дерзил женщинам. Смешивался с тёплым апрельским ветерком из полуоткрытых окон. Нёсся в столовую, дабы примкнуть к ароматам кофе, ванили, бергамота и чего-то спиртного. Оседал там основательно — будто у себя. И успокоенный ложился душистыми потёками на стены и потолок. Женщина, стоя у красиво оформленного большого эркера, теребила в руках маленький стеклянный флакончик. Духи — из крайней, известного бренда, коллекции. Что так понравились ей, но недавно закончились. Стоит, пожалуй, повторить покупку! Хотя, может и нет. Слишком заинтересованно разглядывали склянку и втягивают флёр бойкие дамы…
И оживлённо, на струне, рассказывала гостям давнюю житейскую историю. Как когда-то, они вместе с подругой купили первые французские духи. У перекупщика, втридорога. Как пользовались — по очереди, только лишь на «особые случаи». Как берегли пятьдесят заветных мл. Как трепетно интересовали друг у друга — «ну, как?.. а твоему понравились?» И замыкались ответами — при слишком упорных ковыряниях деталей. Как смеялись, до колик, над доверчивыми враками молоденьких себя, неискушённых ещё. Во вранье сложносочинённом, многоходовом, с причинами глубокими. Как флэшмобами ходили в нужные гости. И при этом благоухали, однояйцево. А чем ещё! Денег нет — а пожить красиво уже хочется! Как — почему-то — отдалились потом. Дружбой. И почти опустевший флаконец — вот, подобно этому! — остался у неё. У крайней пользовательницы. Как затерялся позже, среди теперь уже многочисленных собратьев. Но других — ценой, роскошью букетов эссенций, густотой и непредсказуемостью послевкусий. И как часто вспоминала она — на сожалении, а бывало и на слезе!.. — те лихие и потешные годы. Не отягощённые прорвой забот, взрослыми замороками и натужными отношениями. С «теми людьми».
А он скучно подпирал дверной притвор. В пол-уха слушал давно известное. Удовлетворённо оглядывал, удачно когда-то выбранную, спутницу жизни. И ухмылялся. Припоминая, как забавляло тогда. Что обе девицы, мартовскими кошками влюбленные в его харизму. И прочее. Словно солдатики из казармы, после банного дня. Пахли идентично. До тошного…»