Несомненно, растворимым порошком тогда, в наши лихие девяностые, упивались не все. Вполне хватало любителей не только молотого, но в зернах, перерабатываемого в труху самостоятельно и завариваемого с особым удовольствием. У имевших хороший заработок даже стали появляться кофеварки как в американских кинофильмах, где черная густая жидкость постоянно стекала в прозрачные колбы-кувшины, а крутые копы, в участках, полных Мела Гибсона, Денни Гловера и даже Робокопа, глотали ее литрами.
Но… Но в основном на российских кухнях, равно как в комнатах общаг, стояли самые обычные жестянки.
Чаще всего Café Pele, с мелким коричневым порошком, изредка, возникая к девяносто пятому все реже, полки магазинов вдруг наполнялись Café Casique, как привет из старого-доброго СССР, где такой кофе был дефицитом. Время Нескафе еще только начиналось, а красные кружки еще были нам незнакомы.
Самое главное крылось в другом. Кофе стало много, его не нужно было искать и из показателя состоятельности продукт потихоньку уплывал, став совершенно массовым. Глупо вспоминать, но ведь в восьмидесятых банка кофе была вполне вменяемой валютой для натурального обмена с нужными людьми. Так и было, как не хотелось бы сказать о жизни в Союзе, полной только хорошего, газировки из стакана, честных ментов и добрых людей на каждом шагу. В СССР хватало разного, пусть и положительного было куда больше, чем сейчас.
Но речь не о том.
Производители никак не делали терять рынок, и на замену порошку к нам пошел инновационный гранулированный растворимый экстракт сушеных тараканов напополам с активированным углем. Марок типа сегодняшних Бушидо или Давидофф тогдане наблюдалось, но всякие прочие появились как грибы после дождя, от Чибо до прочих, всем своим видом говорящих о двух вещах: относительном достатке и его же, хозяина банки, дурости, тратящегося не ради удовольствия, а чтобы что-то там доказать.
Три в одном появились в моей жизни одновременно с почти закончившимися поездками на соревнования по баскету. Хотя первый кофе в пакетике мне перепал в начале девяносто третьего, когда мама, еще работавшая в разваливающейся ОРСовской системе принесла десять-пятнадцать крохотных черных пакетиков из Венгрии.
Круче было только Андрюхе-Дрону, чья не менее умная мама выдавала ему с собой большую пластмассовую банку из-под растворимого какао, где сразу перемешивала кофе с сахаром-песком. Ему даже не приходилось залезать ложкой в две разные банки, потому его собственный запас заканчивался даже раньше соревнований.
Кафе Пеле мой брательник увозил с собой на учебу, в общагу, и, спустя неделю, ему почему-то приходилось покупать следующую банку. Дядька негодовал, не понимал, но шел за продуктами непутевому студенту, лишь бы деточка не страдала.
Первой нашей покупкой с зарплаты в Чечне, уже шагнув за рубеж девяностых, весной двухтысячного, стала банка чертова Кафе Пеле, привезенного нам местным дедом с Беноя, заодно прихватившего на шару две пары кроссовок, тут же приобретенных и нацепленных на ноги. Дед был еще тот бизнесмен, голубые майки Найк в следующий раз были даже не в количестве двух.
Те кружки кофе, что мы распивали, сидя на земле у блиндажа, ни фига не стали самыми вкусными в моей жизни. Это был просто кофе, девяностые заканчивались, наша война подходила к концу, а чуть меньше, чем через полгода, когда мы с Катей оказались в нашей первой квартире, в шкафчике нашли старенькую турку-джезву. И понеслось.