Огромное количество событий произошло в моей жизни потому, что мне не хватало силы воли сказать "отвяжись!" достаточно твердым голосом.
Вот и в тот день, когда в институте после второй пары ко мне подошел Борисов и начал канючить, чтобы я ехала с ним в его родной Тольятти...
Вообще-то я с Борей Борисовым дружила - насколько вообще была способна это делать по свойственному мне тогда угрюмству. Именно в то время я пришла к ряду важных убеждений о том, что все в мире - смертно, я - окружена идиотами, истина - отсутствует, а материализм - несостоятелен. И вообще: жизнь не имеет ровным счетом никакого смысла.
Вот так я и согласилась поехать в Тольятти с важнейшей миссией - изображать там борисовское альтер эго.
Стихи Борисов с моей точки зрения писал жуткие, но иногда все было еще хуже. Иногда он передавал перо некой части своего сознания - девушке по имени Света Рощина. И если сам Борисов еще мог иногда сойти за вменяемого, пусть и побитого жизнью человека, то мисс Рощина уже отрывалась по полной.
Километры сюрреалистической кровавой чепухи, выходящие из-под ее пера, тем не менее периодически публиковались в тольяттинских поэтических ежегодных альманахах (газетная бумага, куча опечаток, на блекло-оранжевой обложке - чахлая виньетка вокруг слов "Творчество поэтов Тольятти 1992 год").
По борисовской легенде Света Рощина, приехав из Тольятти в Москву, устроилась на сахарорафинадный завод имени Мантулина - фасовщицей, а в свободное от рафинада время воспаряла духом к высотам постмодернистского концептуализма.
И вот - поэтесса (через Борисова) получила официальное приглашение прибыть на ежегодный форум тольяттинских творцов - и выступить там перед восхищенной аудиторией.
- Ну поедем, - ныл Борисов. - ну давай! Ну представляешь, как это будет клево.
- Не хочу.
- Ну пое-е-е-ехали! Из тебя получится замечательная Рощина. Ты на нее, кстати, похожа.
- Это как минимум - не комплимент, Боря.
- Давай, не упрямься.
- Ни за что!
В поезде я большую часть ночи провела за вызубриванием истории и географии Тольятти и рощинских стихов. Даже не знаю, что было хуже. Наверное, все-таки, стихи.
"... И тогда рассказали мне люди,
Что у этих ленивых коал
Выделяется часто из груди
Гепатит исцеляющий кал"
- Нет, говорил Борисов. - ты не так читаешь. Нужно с ударением в конце и так - попротяжнее. Трагичнее.
"Устремляюсь дом-оой,
Сквозь полуночный мра-ак,
И крадется за мно-о-ой
Сексуальный манья-а-ак..."
- Да, вот так - значительно лучше, - Борисов шуршал пакетами с курицей и пирожками, собранными моими заботливыми родителями. - Сгущай атмосферу и держи их в напряжении...
Город Тольятти мне не понравился. Возведенный по принципу древних китайских столиц (с севера на юг - прямые проспекты, с востока на запад - тоже прямые проспекты, а ровные квадраты микрорайонов - разделены столь же прямыми, совершенно одинаковыми улицами) - он представлял из себя идеальный полигон для степных ветров, которые с восторгом молодых животных круглосуточно занимаются тем, что носятся через этот Тольятти туда-сюда. Не город, а сплошной сквозняк.
Примерно через два часа после приезда у меня начался чудовищный насморк и температура подскочила до тридцати восьми. Апрельский Тольятти явно располагал к теплым свитерам, пуховым курткам и ватным подштанникам - ничего из вышеперечисленного у меня с собой не было. И, конечно, ни одна пара штанов тощего Борисова на меня не налезла, а его куртку я смогла застегнуть только на верхнюю пуговицу.
- Пошли в магазин - купим там что-нибудь.
Главный универсальный магазин Тольятти потряс меня до глубины души. Как выяснилось, рыночная экономика в те годы еще опасливо обходила этот регион стороной. В отделе "Белье", к примеру, имелся лишь один вид товаров: большие трикотажные женские розовые панталоны с вышивкой в виде... в виде загогулин неясного происхождения на причинном месте. Над этим изделием была криво прикноплено уведомление "Только для работников ТАМЗ"
Что меня и не удивило - к тому времени я уже узнала, что любые социальные блага тут достаются только людям, имеющим отношение к выпуску "Жигулей" - только труженики автогиганта могли рассчитывать на места в детском саду, на продуктовые заказы, на распродажи... крепостное право тут было похлеще, чем при Анне Иоанновне.
Так что на торжественное мероприятие я прибыла в двух имевшихся в багаже парах джинсов сразу - а сверху для тепла я еще и натянула гофрированную тянущуюся мини-юбку красивого фиолетового цвета. Борисов не возражал, так как в принципе не разбирался в дамских туалетах, а на всех остальных мне было глубоко плевать - мизантроп я сахарорафинадный или кто?
Провыв со сцены десяток жизнеутверждающих опусов типа
"И разложится под солнцем
Существо на вещество
И прищурится японцем
Непонятно для чего"
мы с Рощиной сорвали робенький шквалик хилых аплодисментов - после чего нас торжественно препроводили на поэтический ужин.
По легенде я была существом самобытным и малограмотным, так что последующие восемь часов стали кошмаром. Маститые тольяттинские классики, укушавшись водочки, хором принялись за мое просвещение - тыкая в меня соленым огурцом на вилке, они произносили головокружительные истины вроде "Поэт в России - больше чем поэт!", а я могла только хлопать глазами, сморкаться и восклицать "Ну надо же! Дык как хорошо сказано!"
Когда дело дошло до отеческих прихватываний за выступающие части тела, я совсем заскучала - и, отловив Борисова в коридоре, подцепила его за кадык и выдвинула ультиматум: "Либо мы немедленно отсюда исчезаем, либо я сейчас начну бить морды."
Ну, разумеется, осенью я категорически отказалась повторить это заунывное турне. И даже информация о том, что Рощина выдвинута в какие-то там лауреаты и есть шанс срубить некий грант - ни на микрон не сократила мою бесчувственную сердечную мышцу.
- Ладно, - вздохнул Борисов. - А мне-то что делать? Все срочно требуют Рощину, в нее там все влюбились. Мистификации мне просто не простят, а мне после института туда, между прочим, возвращаться... Ну, если ты за меня замуж не выйдешь... Нет? Ну, я так и думал. Как выкручиваться-то?
- Как хочешь.
Через три недели он, гнусно хихикая, положил передо мной какую-то тольяттинскую многотиражку.
"От нас уходят лучшие" гласил заголовок.
В статейке бравурным образом описывалась короткая, но творческая жизнь "нашей соотечественницы, звездочки, ненадолго, но ярко мелькнувшей на небосклоне российской словесности" неповторимой и всеми любимой Светланы Рощиной, трагически погибшей в далекой, жестокой Москве в результате несчастного случая, вызванного поломкой фасовочного конвейера. Статью украшало мое изображение - я стою на сцене, растопырив ноги и сжав кулаки - в бугристой, сильно задравшейся миниюбке.
Смяв газету в комок, я швырнула ее в Борисова, который, хохоча, упрыгал от меня по аудитории.
Сейчас он, кстати, вовсю занимается политическим пиаром - мы встречались не так давно. Ни на йоту не изменился...