Мой дедушка всегда отличался от других стариков. Он не жаловался на пенсию, не рассказывал свои взгляды на политику и уж тем паче не сетовал «раньше-то оно было лучше». Я любила навещать его. Всякий раз, когда я появлялась на его пороге, он, будто десятилетний ребенок со сверкающими голубыми глазами выкрикивал:
– Внученька! – После приветствия следовало крепкое объятие и толика ворчания: – Сколько лет уж не заходила.
Я навещала дедушку каждые 3-4 недели, но он всегда шутил, что с последнего раза прошло минимум года два. Эти слова всегда заставляли краснеть меня до корней волос. Наверное, в такие моменты я становилась рыжей, или красной, как спелая вишня, несмотря на то, что никогда не красила волос.
– Проходи, златовласка. – Приглашал меня дедушка и доставал любимый чайный сервиз с маленькими, буквально на два глоточка, голубыми чашками. – Ну, так что, как жизнь молодая, рассказывай.
В тот день новостей у меня было не шибко много. А среди тех, что имелись, хороших почти не было. На работе аврал, что даже лишней чашки кофе себе не позволишь, ибо в туалет некогда ходить. В личной жизни тоже не все гладко. Ну и, как водится, в такие периоды жизни любая мелочь превращалась в огромную проблему.
– Жду звонка от доктора... – угрюмо покачала я головой, рассматривая белую скатерть. – Думаю, что сейчас мне только рака, или другой какой хвори, не хватает, для полного букета.
Дедушка мгновенно уловил мое настроение и принялся подтрунивать:
– Тю... Скажешь тоже. Рак. Вот если бы беременность... Да так, чтобы двойня сразу... Вот это да... – Он смотрел куда-то в потолок и старался сдержать улыбку, которая прорывалась наружу с той же силой, с какой птенец пробивает тонкую скорлупу яйца. Закончив говорить, дедушка с прищуром посмотрел на меня, сдерживая издевательскую улыбку, и покачал головой. Я, не до конца понимая его радости, сморщила лоб и вопросительно подняла одну бровь.
– Ну, вот рак... – начал он, – ты ведь либо вылечишься, либо нет. Ну, годик, или два... А дети это ж, ух! – Он потряс кулаком в воздухе. – Сразу лет на 18-20.
У дедушки всегда было отменное чувство юмора, но ужасный актерский талант. По его лицу сразу можно было понять, шутит ли он или нет. Вот и тогда, он не сдержался и прыснул еще раньше, чем я успела о чем-либо спросить. Через секунду засмеялась и я.
– Все шутишь... – заметила я, утирая пальцем слезы в уголках глаз.
– Ну, да. А чего нам еще делать-то? – Он повернулся к плите и выключил газ под свистящим металлическим толстяком. – Если уж я могу веселиться, то что мешает тебе? – спросил он, заливая кипяток в чайник и укутывая его полотенцем, словно новорожденного ребенка.
– Ну, а чего тут веселиться? То тут, то там проблемы какие-то – ответила я и уронила голову на руки.
Не знаю, что именно: любимый родственник или его квартира, но что-то в этом месте всегда погружало меня в транс. Голова, руки и ноги наливались свинцом, а вся энергия передавалась глазам и губам. Первые без устали вглядывались во все, до чего могли дотянуться, а вторые тараторили так, будто я участвовала в конкурсе на скорочтение.
– И что, много проблем? – спросил дедушка, отодвигая морщинистой рукой старый деревянный стул.
– Хватает. Года-то идут, а у меня все работа, отношения... А где счастье? Удовольствие? Радость? – Мои глаза рассматривали тонкие, едва ли не прозрачные волоски на руке.
– Бедаааа… – протянул дедушка. На несколько минут повисла тишина. Не знаю, о чем думал он, но я не думала ни о чем. В моей голове, как в мультфильмах, была безжизненная пустыня, а в небе кружил коршун, выискивая последние крупицы былой жизни.
Спустя некоторое время дедушка поднялся и ушел в соседнюю комнату. Вернулся он уже не один.
– Вот. – Сказал он и пододвинул цветок вплотную ко мне.
– А это что? – равнодушно спросила я, находясь все в том же трансе.
– Растение.
– Зачем оно мне?
– Видишь цветок? – спросил он, поворачивая голову и пытаясь встретиться со мной глазами.
– Ну, – безучастно ответила я.
– Это гибискус, – продолжал дедушка.
– Ты же знаешь, у меня все цветы чахнут. Не умею за нами ухаживать. – Я глубоко вдохнула и откинулась на деревянную спинку стула.
– И этот зачахнет, – продолжал дедушка, завлекая меня в свою ловушку. – Но он и у меня умрет.
– Тогда зачем ты его вообще держишь? – удивилась я.
– Видишь ли, моя маленькая внучка – начал он своим мягким и тягучим, словно патока, голосом. – Цветок гибискуса живет только один день. – Его голубые глаза начали светиться так ярко, будто кто-то подсвечивал их изнутри фонариком.
– И? – все еще не понимая, нахмурилась я.
– Этот день для гибискуса самый прекрасный на свете. Да, эти цветки зачахнут и опадут с последними лучами солнца. Но завтра взойдут другие. И так будет происходить до тех пор, пока он не отцветет. – Дедушка буквально впился своими небесными глазами в мои, отчего казалось, что я парю где-то в вышине, слушая этот убаюкивающий, нежный голос. – Этот цветок будет тебе напоминанием. Живи так, как цветок гибискуса: цвети и наслаждайся жизнью, ведь возможно, это твой последний день. И даже если это не так, то завтра будет новый, еще более прекрасный день.
Казалось, что даже сам цветок внимательно слушал эти слова. И, будто в подтверждение им, один кроваво-алый лепесток бесшумно оторвался и опустился на белую скатерть. Это был один из тех магических моментов, которые умел создавать только дедушка. В наступившей тишине мы просидели несколько мгновений.
– Позволь, я это заберу, – нарушил молчание дедушка и лукаво улыбнулся, словно волшебник, сообщающий о том, что магия на сегодня завершена. Он взял опавший лепесток и положил его на холодильник рядом со счетами и старыми газетами. Потом размотал чайник и наполнил две чашки.
– Хорошо, возьму его, – произнесла я деревянным голосом.
– И правильно, – отозвался он и принялся приглаживать белую щетину на подбородке. Его глаза все так же подсвечивались, а на лице покоилась таинственная улыбка. Та самая, которая помогала ему выглядеть лет на 15-20 моложе. Я знаю, что это невозможно, но в такие моменты реальность, будто большой металлический лист, с шумом прогибается внутрь, и происходит нечто из ряда вон выходящее. Вроде этой мистической улыбки, теплой и одновременно завораживающей.
Моего дедушки уже нет на этом свете. Но всякий раз, когда жизнь дает трещину, на моем подоконнике начинают распускаться алые цветки. Я сразу вспоминаю голубые глаза, улыбку, и тот самый день. День, в который дедушка научил меня жить так, как цветок гибискуса, расцветающий с первыми лучами солнца.
Конец