Джуллиане Риттер 53 года. Каждую среду она отводит внучку в музыкальную школу. Она не может спокойно находиться в помещении, где то и дело слышно музыку. То скрипку, то пианино или гитару. Поэтому, после того, как она отдает девочку в добрые руки учительницы, женщина выходит на свежий воздух.
Она долго стоит и вслушивается в закатное солнце, ловит его последние проблески на темнеющем небе. Затем выкуривает сигаретку, затем еще одну и ставит небольшой мольберт за гаражами.
Целый час Джуллиана позволяет себе не о чем не думать, а только рисовать и чувствовать. Из окон старой школы доносится ломанный звук клавиш. Какой-то неумеха, возможно даже ее любимая внучка, учится играть. Она нервничает, иногда зажимает уши. Лишь бы не слышать этих раздирающих сердце звуков.
Не смотря на свой преклонный возраст женщина точно помнит, как правильно должны звучать ноты. И ненавидит, когда кто-то фальшивит.
Когда-то давным-давно и она играла на пианино. Но это было так давно, словно в другой жизни. Она никогда и не с кем об этом не говорила и не заговорит.
Все изменилось с того момента, когда она ушла в новую семью. Погрузилась целиком и полностью в споры с мужем, каждодневные заботы о детях и еде. Все изменилось с тех пор, как она забросила себя. Когда посвятила всю свою жизнь чему-то, что так недолговечно и так прихотливо. Жизнь забрала ее всю без остатка, оставив ей, точно в укор, убогий городской пейзаж и свежие по обочинам лопухи. Не такой представляла она свою жизнь. Но кому какая разница?
Это было больше, чем тридцать лет назад. Да и какой смысл сейчас, когда большая часть пути пройдена, вспоминать то, чего не вернуть?
Радостная внучка выбежала на улице. У нее закончились занятия, и девочка подлетела к бабушке. Джуллиана давно перестала рисовать, сложила мольберт и выкинула неудавшуюся работу в металлический бак.
— Бабушка Джулли, — девочка повисла у нее на шее. — А что ты делала, пока я играла?
Женщина улыбнулась, взяла внучку за руку и сказала, — да ничего особенного, дорогая, просто ждала тебя.
— А ты? — поинтересовалась бабушка.
Девочка как-то замялась и сконфуженно ответила, — тоже ничего особенного, играла.
Ей совсем не хотелось рассказывать бабушке о нотной тетради и о том, сколько всего у нее получилось сыграть. Бабушка порой казалась ей какой-то угрюмой и часто расстраивалась, когда та делилась с нею своими открытиями.
Так они и шли, молча до дома, каждая в своих мыслях. И не одна из них не догадывалась, насколько эти мысли были на самом деле близки и схожи.