Самый север Большого Соловецкого острова напоминал край света.
Четверть часа назад дорога вынырнула из леса и теперь бежала берегом Белого моря. Холодные волны неторопливо наваливались на узкую полоску каменистого пляжа, в воздухе висело предчувствие дождя, который вот-вот должен был пролиться с неба похожего на экран телевизора, включенного на мертвый канал.
Кроме соленого запаха воды с явным намеком на льды Арктики, спрятанные недалеко за горизонтом, в воздухе висел аромат земли, разогретой утренним солнцем и все ещё продолжающей парить. Местами между дорогой и пляжем, где за многие годы волны смогли с большим трудом удобрить берег водорослями, склонялась под едва заметным ветерком сочная трава. Оставшиеся у нас за спиной деревья молитвами Соловецких монахов напоминали о себе сыростью мха на своих ветвях.
После двадцати километров дороги, местами с разбитой в хлам колеей, местами заминированной макушками разнокалиберных булыжников и кривых корней, моя подружка с непривычки подустала крутить педали велосипеда. Но Машка не сдавалась и делала вид, что ей и море по колено. Подумаешь, что побаливают филейные части при соприкосновением с сидением велосипеда, что ещё чуть-чуть и начнут дрожать руки от напряжения при попытке удержать руль при прыжках по колдобинам. Осталось всего ничего до нашей главной стоянки, где можно будет бросить на землю велосипед, расстелить рядом с ним коврик и упасть на него, чтобы тупо смотреть вверх на небо с низкими, стального цвета облаками. А сейчас… сейчас надо на последнем километре дороги стиснуть зубы, изобразить на лбу морщинки и крутить педали, не забывая переключать скорости на подъёме и спуске с холмов.
Дорога вильнула вглубь острова и продралась сквозь заросли можжевельника, чтобы снова вскоре повернуть к берегу. Мы скатились с небольшого холмика, взяли чуть влево, оставили позади заброшенные хибары сборщиков водорослей и въехали в небольшую песчаную яму перед новым подъемом. Машка уверенно щёлкнула переключателем скорости, из-под ее колес порскнул песок. Девчонка явно решила поднажать на последних, как я обещал ей, метрах.
А вот я не спешил.
Соскочив с велосипеда, я взялся толкать его за руль сперва через песок, а потом по склону вверх.
Туда, где нас уже ждали.
Машка увидела мужичка впереди, только когда до него осталось всего метров десять. Попытки наперекор усталости постоянно контролировать под колесами щели между камнями сделали свое дело.
У мужичка, как и у нас, был велосипед. Куча скоростей, толстые шины и алюминиевая рама, подрессоренное переднее колесо. По виду механизм явно взятый напрокат у стен Соловецкого монастыря. Мужичку не повезло – на самом сложном участке его маршрута, можно сказать, в точке невозврата, у него накрылось как раз переднее колесо: прокол камеры. И никакого клея и заплатки в походной аптечке. Плюс отсутствие насоса, чтобы каждый километр по необходимости подкачивать воздух в камеру, перетянутую жгутом. По крайней мере, так все выглядело с моей стороны. И теперь всем, чем можно, мужичок подавал в окружающий мир тревожные сигналы SOS.
Подавал в месте, где нет никакой сотовой связи.
Где в лучшем случае при хорошей погоде проедет за сутки случайная группа велосипедистов или пара-тройка одиночников на своих стальных конягах.
На лице мужичка при нашем появлении нарисовалась улыбка. Так сказать, Чип и Дейл пришли к нему на помощь.
С большим запасом барахла у себя на багажниках и в рюкзаках. Явно с клеем и резиновыми латками. Через час мужичок может даже двинуться назад, в Соловецкий монастырь, не пешком, а за рулём своего велосипеда и почти не потеряв время на маршруте из-за аварии.
Толкая вверх своего железного коня, я отлично понимал его радость.
Я тоже поискал у себя в карманах и за пазухой, а как только обнаружил за поясом, так сразу приклеил на фейс ответную улыбку. И даже умудрился поприветствовать мужичка взмахом правой руки.
Порыв посвежевшего ветра ласково ткнулся мне в правую щеку. Мол, нечего прохлаждаться, впереди много работы.
Я чуть быстрее начал переставлять ноги. Машка опережала меня на своем велосипеде на полтора метра и в какой-то момент даже закрыла собой меня от мужичка наверху холма. Я бросил контрольный взгляд на хибары сборщиков ламинарии позади нас. Они не подавали никаких признаков жизни. Даже мой нос не мог уловить каких-либо запахов человеческого пребывания в них. Ни костра, ни выгребной ямы поблизости. Только серые доски, обглоданные северным ветром и омытые студеными дождями.
Я глубоко вздохнул и ещё малёк ускорился.
По прежнему пахло Соловками: пылью морской соли, столетними лишайниками, ржавчиной на камнях, раздавленными травинками под ногами, влажными песком и деревом. Ко всему этому добавлялись молочная кислота Машкиной усталости, ее пот и обветренная кожа.
Я взял левее Машки.
Мне на встречу, прямо в лицо дохнули ароматы мужичка. Средний рост. Неброское качественное обмундирование для туристических прогулок на Соловках. Симметричное, узкое без особых примет самое обычное лицо европейца. Может быть, с намеком на какую-то примесь южной крови. Что-то такое в его лице было. Или крылья носа, или уголки глаз, или оттенок кожи на горле, куда редко попадало солнце... Запахи самца переплелись с ароматами девчонки. Мужичок помимо спрея от комаров и клещей носил герленовский ветивер. Древесно-пряный мужской аромат. Просто, но со вкусом. Хорошие духи, которые на Соловках я в последние дни услышал сперва в комнате своей квартирантки, потом в поселковом чапке, а затем ещё в одном месте, где их пытались задушить божественными ароматами для женщин.
Я поравнялся с Машкой, выбросил правую руку в ее сторону, чтобы использовать девчонку как рабочее тело. Оттолкнулся рукой от нее, ногами - от земли. Последний рывок получился отменный. Будто при разгоне на бобслейной трассе. Дальше было можно корректировать полет в ледяном желобе лишь небольшими движениями своего тела.
Я ещё не чувствовал порванные рывком волокна мышц, но понимал, что боль от этого скоро проявится. Надо совсем немного времени для этого.
Мы сближались с мужичком, а Машка улетала в сторону от нас.
Наконец за велосипедной смазкой я чётко уловил резкость оружейного масла, следы которого были на стволе в руке мужичка. Глаз Зиг Зауэра пытался следовать за мной. Но благодаря последнему рывку я уходил в полете от него влево, заметно опережая рефлекторные движения мужичка. В последний момент я убрал как можно дальше назад правое плечо, отправил нож в левой руке прямо от себя, а мужичок выстрелил…