=3=
Время приема посетителей в больницах всегда обоюдоострый меч. С одной стороны – счастливые дети, которые ужасно соскучились по взрослым. С другой – отпрыски «важных» персон и сироты.
В такие моменты чувствуешь себя виноватым, если к тебе пришли родители. Они справляются о твоем здоровье, приносят еду, домашнюю выпечку. Возвращаясь в палату, к тебе подходит девочка и спрашивает:
– Родители приходили?
– Да, – с гордостью отвечаешь ты, демонстрируя увесистый пакет со сладостями.
– Повезло...
В этот момент детская натура всегда брала верх. Мое любопытство игнорировало все нормы этикета и правила.
– А что с твоими? – спросила я у Лолиты.
– Умерли, – ответила она и отвернулась к окну.
– Мне жаль...
– Мне тоже. Мы всей семьей ехали на похороны бабушки. На встречную полосу вылетел грузовик. Водитель то ли уснул, то ли не справился с управлением. Мама и папа умерли почти сразу, как сказал врач. А мне повезло... – она говорила об этом с каким-то печальным спокойствием. Как будто у нее улетел воздушный шарик, о котором она так долго мечтала.
Конечно же, я почувствовала, как мое сердце сжалось. Будто кто-то невидимой рукой сомкнул пальцы на самом главном органе в груди. Но при этом мне самой передалось ее спокойствие.
– Конфетку будешь? – единственное, что я смогла придумать в тот момент.
– Спасибо.
– Угощайся, мне не жалко, – выпалила тут же я. Мне казалось, что сладости смогут ее хоть немного обрадовать. Может, я думала, что если поделюсь с ней маминой заботой, то горе, если не исчезнет, то хотя бы уменьшится.
– Если бы все можно было решить конфетами… – тяжело вздохнула она и отправила шоколадный батончик в рот.
– Не грусти, Ло. Может, тебя усыновят хорошие люди?
– Едва ли, – ответила Лола и опустила голову ниже.
– Почему?
– Я уже была... Приемной...
– Так значит, у тебя есть... – Я задумалась. Произнести слово «мама» было бы непростительной ошибкой. А о таком понятии как «мачеха» я если и знала, то забыла.
Мои размышления остановили её волосы. Её черная, мальчишеская прическа качалась в такт голове.
– Учительница, которая оформила уход за мной, отказалась. Как только получила деньги на мое пропитание, она меня тут же выгнала. – Второй раз за столь короткое время я увидела эмоцию печального спокойствия. Вечно радостная и энергичная Лола просто принимала события как данность. Дескать, «никому я не нужна, что ж теперь». От ее слов, все внутри у меня похолодело.
«За что? Почему? Зачем этой девочке столько страданий?» – спрашивала я у самой себя.
– Может, пойдем, лучше погуляем? – спросила она, посмотрев на меня. Её зеленые, почти травянистого цвета глаза начинали светиться, иссушая последние капли в уголках глаз.
– Давай, – согласилась я. Мы убрали сладости в тумбочку и отправились на прогулку по больнице.
Только в эти моменты лицо ее сияло. Мы стучались в палаты и убегали, наблюдая из-за угла недоумевающие лица. Они будто по мановению волшебной палочки появлялись в проеме и искали источник шума.
– Тише ты, услышат же, – приговаривала моя подруга, стараясь унять и мой и свой собственный смех.
Потом мы пробрались на другой этаж и уже стучали в двери докторов. Они выглядывали гораздо реже, и мы снова вернулись на свой этаж.
– Ты чего здесь бегаешь? – спросила меня хмурая уборщица. До сих пор помню ее лицо. Такая длинная, тощая женщина со свисающими тонкими волосами по обе стороны головы. Глаза ее буквально заставляли сказать всю правду.
– С подругой играю, – сжалась я под ее тяжелым взглядом.
– Идите, играйте в свои прятки в другом месте. Нечего мне тут топтать. Давай, ну... – Её черные угольки сверкнули, и я буквально на секунду почувствовала, как они начинают загораться.
– Ага, – кивнула я и в страхе побежала так быстро, что только возле палаты заметила, что бежала одна. Лола уже сидела на своей кровати и смотрела в окно. Я села на свою.
– Уборщица прогнала, – сказала она прежде, чем я успела спросить.
– Меня тоже.
– А конфеты еще остались? – спросила Лолита.
– Да. Будешь?
– Еще спрашиваешь...
Мы развернули оставшиеся сладости и с упоением принялись за их поглощение. Мы чавкали, смеялись и смотрели в окно. Там, на улице, бушевала метель. Холодный ветер налетал снова и снова. Он дергал ветки деревьев, лепил сугробы и срывал капюшоны с идущих людей. Все это было где-то там, за границей нашего убежища. По ту сторону были все печали и невзгоды. А мы тут. Сидели в непроницаемом коконе, набивали животы и улыбались друг другу.
– Вот бы ты была моей сестрой! – выпалила неожиданно Лола.
– Я бы тоже этого хотела. Бегали бы в школу, учились за соседними партами...
– Смеялись над мальчишками...
– О да... У нас один мальчик, толстый такой, постоянно доводит учителей. Его уже и к завучу вызывали, и к директору, а ему все равно. Мама как-то сказала... – Я подняла голову и посмотрела в потолок, будто ища подсказку. – Как с утки... Нет.
– С гуся вода? – помогла мне подруга.
– Да, точно! – просияла я. – Только не пойму, причем тут гуси? Надо будет спросить...
– Спроси. А то так скажешь кому-нибудь, а объяснить не сможешь. Потом тебя будут гусем называть. Кря-кря! – изобразив птицу, она улыбнулась во все 32 зуба. В ее идеальной белоснежной улыбке что-то казалось мне странным. Необычным, и в то же время таким притягательным. Я не знала такого слова как «щербинка», но, наверное, именно она и вызывала такой эффект. Милая, детская улыбка одной из моих первых подруг. Сейчас, несмотря ни на что, в груди разливается теплая нега, когда я вспоминаю о ней. Сладкая и тягучая, как патока, детская улыбка, прямиком из самого сердца...