С детства мне запомнился стишок Сергея Михалкова под названием «Фома» - этакая советская интерпретация библейской притчи о Фоме Неверующем. Михалковский Фома – туповатый пионер, не верящий ни во что и никому. Напомню: во сне он попадает в Африку, где становится добычей крокодила.
«С небес
Африканское солнце печет,
Река, под названием Конго,
Течет.
Подходит к реке
Пионерский отряд…»
Прошли годы, и я вдруг вспомнил этот стих, увидев в журнале «Азия и Африка сегодня» фотографию, подтверждавшую правдивость михалковского творения. Около школы, среди африканской саванны, стояли пионеры – по всей форме: в белых рубашках, красных галстуках, шортах и пилотках, замершие в характерной позе пионерского салюта. Только все – чернокожие.
Это был 1975 год, и дело происходило в Анголе – не так далеко от упомянутой Михалковым «реки под названием Конго». Оказывается, пионерские отряды действительно топтали красную африканскую землю, причём в самых разных странах Чёрного континента.
Власти нескольких стран в 1960-70-е гг. попытались на африканской земле воспроизвести советскую социально-экономическую и политическую систему. Эти эксперименты были весьма показательны, поскольку в Восточной Европе, Азии и Латинской Америке попыток скопировать СССР не было: там существовали левые партии со своими традициями, опытом и представлениями, сильно отличавшимися от советских. Польша, Куба, Югославия, Кампучия, Венгрия настолько отличались от СССР и друг от друга, что говорить о какой-то единой модели развития бессмысленно: скорее, речь может идти о некоем общем векторе развития, опиравшемся на некапитализм.
В Африке же капитализм был очень слаб, уступая мощным родоплеменным и феодальным традициям, но всё же имел укоренённость в наследии колониализма, западных компаниях, вестернизированных элитах и многочисленных европейских, китайских, индийских и арабских диаспорах. Социализм на Чёрном континенте начинался с «чистого листа». По идее, это были показательные эксперименты адаптивности советизма - социализма в советском варианте – к странам Третьего мира, и их успехи и неуспехи должны были ответить на вопрос, жизнеспособна ли советская система в принципе.
Советскому руководству и мировому коммунистическому движению Африка до конца 1940-х гг. была не интересна. Теоретически, конечно, Африка, в качестве почти сплошного колониального владения европейских держав, считалась потенциальным полем антиколониальных и антиимпериалистических битв; в советской и коммунистической пропаганде постоянно упоминались угнетенные жестокими белыми колонизаторами африканцы, рвущиеся к свободе. Однако никаких практических шагов для внедрения в африканскую политическую жизнь Москва не предпринимала – в силу отсутствия оной жизни. Очень долго разговаривать о марксизме в Африке было не с кем, и агитировать за социализм было некого: партии там отсутствовали, а иногда возникавшие «освободительные» движения носили трайбалистский характер и скорее были племенными союзами или религиозными сектами (маленькая компартия в 1920-е гг. появилась только Южно-Африканском Союзе, как называлась тогда ЮАР, но она была в основном «белой» и никакого влияния на африканское население не имела). Культурный уровень африканской элиты, а она вся состояла из малообразованных племенных вождей, не позволял создать сколько-нибудь современное политическое движение, ставящее перед собой задачи более сложные, чем борьба с соседним конкурирующим племенем.
В СССР до 1945 г. из представителей Чёрной Африки побывали лишь единицы, и никаких политических последствий их знакомство со «страной победившего пролетариата» не повлекло. Например, в 1930-е гг. будущий отец-основатель независимой Кении Джомо Кениата, в то время руководитель крошечной трайбалистской группы Центральная ассоциация кикуйо (одна из кенийских народностей) и активист Антиимпериалистической лиги, приехал в Москву и два года проучился в Коммунистическом университете трудящихся Востока имени И.В.Сталина в Москве. Судя по всему, пребывание в СССР не вдохновило будущего кенийского лидера, и он вернулся в Англию. Впоследствии Кениата всегда негативно отзывался о коммунизме, и был одним из немногих африканских руководителей, никогда не заигрывавших ни с Советским Союзом, ни с африканскими марксистами. Став главой Кении, Кениата провозгласил государственной идеологией «африканский самобытный демократический социализм», более всего сходный с воззрениями английских лейбористов, и в политике и экономике ориентировался на Лондон.
Левые силы всегда резко критиковали колониальную политику развитых стран, настаивая на том, что народы колоний вне зависимости от цвета кожи и уровня образования должны иметь те же права, что и граждане метрополий. В отличие от европейской ситуации XVIII – начала XIX веков, в веке ХХ-м им, в принципе, никто не возражал, однако правые и консервативные движения указывали на крайне низкий уровень развития населения колоний, и настаивали на длительном периоде, необходимом для их «цивилизования», что требовало больших затрат, которые должны были восполняться за счёт эксплуатации «цивилизуемых». Следует отметить, что истина была как в требованиях левых, так и в позиции правых. Версальская конференция 1919 г. утвердила принцип права наций на самоопределение, которое теоретически могло распространяться и на колониальные народы. Признание азиатов и африканцев такими же людьми, что и белые, естественным образом влекло за собой требования предоставить колониальным народам равные права, и сведения о жестокостях колонизаторов вызывали протесты западной общественности, и отнюдь не только левой. Между мировыми войнами отрицательное отношение к колониализму нарастало; фактически деколонизация в то время уже начиналась. В 1919 г. Лондон признал независимость Афганистана, в 1922 г. – Египта, в 1930 г. – Ирака. В 1920-30-е гг. в большинстве колоний создавались органы самоуправления и местные парламенты. США официально объявили о предстоящем предоставлении независимости Филиппинам, а в Великобритании начались дебаты о грядущем предоставлении независимости Индии. Однако колонии в Чёрной Африке были самыми отсталыми, никаких антиколониальных движений, не считая чисто племенных, «дикарских» выступлений, там не наблюдалось, и о независимости африканских колоний речь в то время не шла.
Разгром нацизма и фашизма во Второй Мировой войне превратил расизм и, опосредованно, колониализм в непристойные явления в сознании уже не только левых сил, а всего западного сообщества. Немаловажно, что против колониализма активно выступали три из пяти постоянных членов Совета безопасности ООН - СССР, США и Китай (последний сам в течении столетия был т.н. «полуколонией»). В самих метрополиях на всех уровнях всё громче звучали вопросы: если мы заняли колонии для помощи в развитии местных народов, пора проанализировать, успешна ли эта миссия. Из чего следовали два вывода: если успешна, то её можно уже сворачивать, а если нет – тем более, так как за столько лет неуспех культуртрегерства означает неспособность самих культуртрегеров к решению таких задач.
Следует отметить: антиколониальное, или, как его именовали марксисты, национально-освободительное движение в большинстве стран Чёрной Африке совершенно не наблюдалось вплоть до массовой деколонизации в 1960 г.; несколько имевших место восстаний носили характер племенных мятежей: их причинами было усиление эксплуатации и отбор земель европейцами и лояльными им местными жителями.
Крупное восстание африканцев произошло в Кении в 1952-56 гг. и известно как «движение мау-мау» (этимология этого термина остаётся спорной). Его причиной стал захват земель у племени кикуйо для продажи колонистам – англичанам и индийцам. Движение мау-мау представляло собой этнорелигиозную секту, призывавшую к убийствам белых и не-кикуйо, а также требовавшую поклонения вождю Кениате как Богу. Восстание было подавлено не столько английскими войсками, сколько местным ополчением, составленным преимущественно из амнистированных повстанцев.
Особняком стоят такие события, как Мадагаскарское восстание – хорошо организованное движение, руководившееся организацией современного типа на Мадагаскаре. Однако население «Великого острова» в расовом, культурно-бытовом, историческом и языковом отношении не имеет отношения к Чёрной Африке: мадагаскарцы близки к индонезийцам и филиппинцам. Отдельно стоит рассматривать и бунт 1953 г. на португальском острове Сан-Томе, считающийся «антиколониальным восстанием», но являвшийся скорее конфликтом между неграми и мулатами.
Можно сказать, что именно после Второй Мировой войны благие намерения колонизаторов, принятые на Брюссельской конференции 1889-90 гг. (прекращение работорговли, привнесение в Африку основ образования и здравоохранения, создание современной промышленности, сельского хозяйства и управленческих структур) наконец-то начали давать зримые плоды. И как раз тут европейцы вдруг начали приходить к выводу, что Африка им больше не нужна.
После Второй Мировой войны на Западе стало невозможным открыто настаивать на сохранении колоний в силу того, что они приносят выгоду метрополиям – это было слишком похоже на эксплуатацию покорённых стран нацистами. К тому же сама выгода от эксплуатации колоний в послевоенное время стремительно уменьшалась. Бурный рост мировой торговли выбрасывал на рынки огромное количество сырья из неколониальных стран – в первую очередь из СССР, Китая, Латинской Америки и недавно освободившихся государств, таких, как Индия и Индонезия. В начале 1950-х гг. выяснилось, что западным странам приобретать сырьё из этих источников гораздо выгоднее, чем продолжать получать его из колоний. Это было вызвано тем, что в колониях приходилось платить трудящимся определявшийся законами минимум, тратиться на социальную сферу, образование и здравоохранение, что делало колониальные товары дорогими. В то же время европейцам было абсолютно всё равно, как добывается нефть, лес или никель в СССР, марганец в Бразилии или олово в Индонезии; хоть рабским трудом – ответственность за это несли чужие правительства. Таким образом, к началу 1950-х неколониальные страны стали гораздо более выгодными поставщиками для колониальных метрополий, чем их собственные колонии.
Колониальная система окончательно потеряла смысл. Время её существования начало обратный отсчёт.
Поскольку антиколониальной борьбы в колониях Чёрной Африки не было, деколонизация стала неожиданностью не только для «народных масс», но и для местных националистических лидеров, к тому времени уже начавших обличать колониализм и требовать «свободы» - сказывалось идейное влияние левых «белых». Эту «свободу» африканские лидеры понимали по-своему: колонизаторы, «виноватые» перед угнетёнными народами, обязаны дать им свободу, но при этом взять их на содержание – типичный подход клиентелы к патронам. А «угнетённые народы», привыкшие, к собственному несчастью, работать только из-под палки или под угрозой голода, восприняли надвигавшуюся «свободу» совсем просто: теперь можно ничего не делать, а «белые» обязаны всё сущее предоставлять бесплатно. В Бельгийском Конго, например, «угнетённые» решили, что европейцы должны, помимо прочего, отдать им своих жён и дочерей; в других колониях до этого не доходило, но в том, что «белые» должны им бесплатно передать все сооружения, земли и вообще всю собственность, включая личные вещи и даже одежду, африканцы не сомневались. Однако «белым» эти «истины» оказались непонятными, что породило конфликты, в том числе (как в том же Бельгийском Конго) – кровавые.
Можно ли винить африканцев в столь упрощённом видении мира? Нет, они видели мир таковым, каким позволял видеть их крайне низкий культурный уровень. Виноваты ли в нём европейцы? Если да, то только в том, что бросили колонии на произвол судьбы, прикрыв их ненужность высокими фразами о свободе и справедливости. В теории «белые», желая исполнить благородные решения Берлинского конгресса, должны были бы, плюнув на выгоду, ещё минимум полвека (а то и век!) учить и воспитывать африканцев с тем, чтобы подготовить их к независимому существованию. Вот только необходимые для этого гигантские средства отсутствовали, как и огромные армии волонтёров – бескорыстных и самоотверженных, готовых, рискуя собой, учить, воспитывать и лечить «угнетённых».
«…Одна из величайших катастроф человечества была спланирована и осуществлена из самых лучших побуждений. Деколонизация обошлась в десятки миллионов загубленных жизней, вылилась в торжество самого необузданного варварства и угнетения, оказалась небывалым в истории регрессом и упадком. Но цена «освобождения» мало кому интересна, и ее герои – в пантеоне праведников» (Максим Артемьев «Ахмед Бен Белла, «отец» алжирцев и Герой Советского Союза». Forbes.ru).
К этому остаётся только добавить: деколонизация стала прямым следствием предыдущей великой катастрофы, точно так же спланированной и осуществлённой из самых лучших побуждений – колонизации.
После 1945 г. в парламентах и управленческих структурах европейских метрополий появились первые законодатели и чиновники-африканцы, а в колониях таковых стало уже много. Они начали искать для себя политические ниши, и не заинтересоваться коммунистическим движением не могли. Во-первых, коммунисты с самого момента своего появления на политической сцене жёстко выступали против расизма и колониального угнетения, за равноправие всех народов и рас (остальные политические течения того времени делали это более или менее уклончиво, упирая на неразвитость и отсталость неевропейских народов, которым ещё долго будет нужен учитель/воспитатель-европеец).
Проникновение коммунистической идеологии в Чёрную Африку началось не из СССР, а из Франции. В Африке располагались многочисленные французские колонии, получившие в 1946 г. самоуправление; чернокожие солдаты участвовали во Второй Мировой войне в составе французской армии, и французским коммунистам было нетрудно налаживать с ними контакты. Французская компартия ещё в 1931 г. организовала антиколониальную выставку в Париже под названием «Правда о колониях», демонстрировавшую жестокость колониальных властей по отношению к африканцам и пропагандировавшую «советскую политику по национальному вопросу». После войны ФКП, резко повысившая популярность в обществе как ведущая сила антинацистского Сопротивления и получив наибольшее количество голосов на выборах в Национальное собрание, вошла в правительство генерала де Голля. Неудивительно, что на этой волне партия попыталась пожать плоды своей долголетней антиколониальной политики.
В 1946 г. политики-африканцы из колоний, входивших в состав Французской Западной Африки и Французской Экваториальной Африки создали Африканское демократическое объединение (АДО) - межтерриториальную политическую партию, выступавшую за предоставление прав африканцам, расширение автономии колоний или предоставление им независимости. В состав руководства АДО вошли представители Берега Слоновой Кости Феликс Уфуэ-Буаньи и Габриэль д’Арбусье, малийцы Фили Дабо Сиссоко и Ламин Гей. Партия провозгласила союз с коммунистами, хотя борьба между её лидерами часто принимала форму столкновений между умеренными (социалистически настроенными) и радикальными (близкими коммунистам) группами. Депутаты от АДО в Национальном собрании вошли во фракцию коммунистов.
Проникновение коммунистов в Чёрную Африку только в течение краткого мига истории напоминало победное шествие. 4 мая 1947 г. коммунисты были изгнаны из правительства Франции, и их африканским союзникам прозрачно намекнули, что рядом с ФКП политического будущего у них нет. Французские колониальные власти начали аресты активистов АДО. 17 октября 1950 г. председатель АДО Феликс Уфуэ-Буаньи официально заявил в Национальном собрании Франции о разрыве связей АДО с ФКП. Партийные деятели, выступавшие против разрыва с коммунистами (в том числе генсек АДО д’Арбусье), были исключены из её рядов. Только тут возмущённая коммунистическая пресса «вспомнила», что Уфуэ-Буаньи вообще-то выходец из племенной знати и предприниматель. Но проблема левого африканского движения и в то время, и в большинстве случаев – это так и сегодня - в том, что представители низших слоёв там в лидеры не выходят. Со временем Уфуэ-Буаньи возглавил Берег Слоновой Кости (ныне – Республика Кот д`Ивуар), и занимал пост президента этой страны в течение 33 лет – до 1993 г. Он превратил страну в настоящую «витрину капитализма в Африке». Показательно, что второй подобной «витриной», только британской, стала Кения, возглавлявшаяся ещё одним лидером, пережившим недолгое увлечение коммунизмом – упоминавшимся выше Джомо Кениатой.
Деятели из АДО «прислонились» к ФКП исключительно в прагматических целях; политика их интересовала только в качестве инструмента достижения как личных карьерных, так и национальных целей. Тогда это неприятно поразило французских коммунистов, но впоследствии с тем же самым столкнутся и коммунисты советские.
Первой африканской страной, приступившей к «строительству социализма», стала Гвинея. Её первым президентом, правившим до 1984 г. был Ахмед Секу Туре, потомок вождя крупной народности малинке, в конце XIX века сопротивлявшегося французским колонизаторам.
В 1962 г. партия провозглашает курс на марксизм-ленинизм (хотя Секу Туре не забывает ни о роли ислама, ни об «африканских корнях»). В Гвинее устанавливается жёсткий однопартийный режим; оппозиция подавляется, экономика ставится под жёсткий контроль, однако не национализируется; иностранные инвесторы сохраняют до 49% акций предприятий.
Гвинея становится крупным экономическим партнёром СССР: в 1974 г. был введён в строй построенный советскими специалистами бокситодобывающий комплекс в районе города Киндии. До 90% добываемых в Гвинее бокситов направлялись в СССР, из них половина – в счёт погашения предоставленных Гвинее кредитов. Ежегодно из Гвинеи поступало в Советский Союз до 3 млн тонн бокситов, из них производилось 600 тыс. тонн алюминия. Разумеется, валютные доходы Секу Туре в основном тратил на закупки советского вооружения, которым он снабжал не только национальную армию, но и повстанцев из соседней португальской колонии Гвинеи-Бисау.
Однако Гвинея не стала ни советским клоном, ни вассалом СССР. «В любом тексте с описанием Гвинеи Вы без труда найдете термин “социализм” и определение данного периода как социалистического. Но мы бы не стали спешить с такой дефиницией. Никакого социализма в Гвинее не было – имел место чистейшей воды национализм, а социалистическую терминологию Туре и ДПГ использовали только потому, что поддержка СССР позволяла сбалансировать давление западных стран и их присутствие в стране с другой внешней силой - СССР и его присутствием в экономической жизни Гвинеи. История Гвинеи и государственности в этом регионе Африки в целом полна такого рода примеров. Как уже не раз отмечалось, гвинейские лидеры всегда - и в конце XIX века, и в период обретения страной независимости – проявляли себя как прекрасные дипломаты и умело играли на противоречиях белых людей. Такая тактика была для них совершенно естественной.
Несмотря на революционную социалистическую риторику, Туре и ДПГ были очень успешны в привлечении в страну иностранных инвесторов. Колоссальные запасы бокситов в первую очередь, а также железной руды, золота и алмазов говорили сами за себя, и поэтому никого не приходилось слишком долго агитировать. (…) Исчезновение революционных настроений Туре и ДПГ также ни о чем не говорит: они вовсе не отказались от построения социализма в Гвинее – просто его там никогда и не строили. Они проводили националистическую политику, которая может облачаться в какие угодно идеологические словесные формы, не имеющие в данном случае ни малейшего значения. (…)
В ноябре 1961 г. начались протесты учителей и разного рода интеллектуалов, в которые оказался замешанным - или только был припутан - посол СССР в Гвинее. Заговор подавили, посла выслали на родину, и после этого в течение нескольких лет отношения с СССР оставались вполне прохладными. (…) В этой связи интересны отношения Гвинеи с СССР и США. В 1961 г., после того как был раскрыт просоветский заговор, скорее, являвшийся фантомом и в реальности послуживший лишь уловкой Туре для того, чтобы не попасть под чересчур жесткое влияние СССР, который в то время всем предлагал следовать его курсом борьбы против Запада, Туре начал активную кооперацию с США. В 1962 г. он посетил США. Итогами визита стали начавшиеся американские инвестиции в экономику Гвинеи и запрет СССР пользоваться аэропортом Конакри, который служил промежуточной базой для переброски на Кубу во времена небезызвестного кризиса продуктов питания и прочих необходимых товаров.
С тех пор (с 1962 г.) Гвинея поддерживала с США самые дружеские, хотя и независимые отношения. Американцы поставляли продукты питания и инвестировали капитал в Гвинею. При этом им отдавалось предпочтение перед остальными западными странами, в частности, Францией. Американские компании в 1960-е годы в целом быстро заполняли ниши в африканской горнорудной промышленности, освободившиеся после ухода европейских колонизаторов, - это было время знаменитого распространения США по миру. Несмотря на добрые отношения с США, строительство социализма в стране продолжалось, и после 1965 г. отношения с СССР улучшились, оставаясь с тех пор самыми дружественными. (…) В целом же, нельзя не отметить, что, как только кто бы то ни было оказывал слишком жесткое давление на Гвинею и правительство Туре, они сразу разрывали любые самые выгодные в экономическом плане отношения. Истоки “советского заговора” 1961 г. видятся нам именно в этом» (Д.В.Николаенко. Республика Гвинея (1995). Реферат. http://www.km.ru/referats).
В 1962 г. на «некапиталистический путь развития» вступила страна, никогда не привлекавшая внимания в СССР – Мали. Группа местных интеллигентов примкнула к АДО; их естественным лидером был Модибо Кейта – потомок королей средневекового Мали. Увлечение Кейты марксизмом было естественным: ведь с 1930-х гг. только коммунисты выступали против колониализма. Французский Судан, как называлась в то время Мали, был одной из самых бедных колоний Франции. Франция, решив в 1958 г. уйти из колоний, обращала минимальное внимание на эту бедную, забытую Богом страну. В 1957 г. марксисты из Суданского союза сформировали правительство; создавать им противовес в лице каких-нибудь антикоммунистических сил, как это делалось там, где Франция опасалась за свои интересы, уходящая колониальная администрация не стала. В 1960 г. ставший свободным Судан, выйдя из федерации с более богатым Сенегалом (там французы коммунистов к власти не допустили), стал независимым государством, принявшим древнее название Мали, а Модибо Кейта – его президентом.
Первоначально Кейта объявил себя сторонником «африканского социализма» - синтеза марксизма, ислама и африканских традиций. О принадлежности к этому течению, не имевшему под собой никакой конкретной основы, в 1950-60-е гг. заявляло большинство африканских лидеров, что было удобно: каждый вождь мог трактовать крайне расплывчатую теорию, как ему было угодно. Социализм Кейта понимал так: однопартийная система плюс национализация экономики, отданной в «кормление» бюрократам. Как и повсюду, это быстро привело хозяйство страны к краху, а население – на грань голода. В ноябре 1968 г., после нескольких месяцев голодных бунтов на фоне финансово-экономического коллапса, Кейта был свергнут военными. Он был брошен в тюрьму в городке Кидаль посреди Сахары – с тем, чтобы в 1977 г. умереть там «при невыясненных обстоятельствах».
После свержения Кейты Мали 22 года управлял генерал Мусса Траоре, тоже заявлявший о приверженности социализму, но, по сути, правивший страной как обычный, не слишком кровавый диктатор. Отношения Мали с Москвой оставались неплохими; в страну поступало кое-какое советское оружие, советские специалисты построили несколько третьестепенных объектов. Однако в список союзников СССР Мали не попала ни при «марксисте-ленинце» Кейте, ни при генерале Траоре.
Значительно позже, в 1983 г., в соседнем с Мали государстве с говорящим названием Верхняя Вольта, ещё более нищем и бесперспективном, к власти пришёл ещё один «марксист-ленинец» - капитан коммандос Тома Санкара. «Африканский Че Гевара», как его называли, был неординарным правителем: он не воровал и не давал воровать другим. Весь скудный бюджет страны Санкара расходовал на образование и здравоохранение, восстановление лесов и строительство дорог. Крестьяне получили землю, строились плотины; большое внимание уделялось равноправию женщин. Это нравилось не всем: недовольна была привыкшая к произволу и коррупции элита, а мусульманское население противилось женскому равноправию (Санкара запретил многожёнство, принудительные браки и женское обрезание), и особенно тому, что им правит президент-христианин (да ещё бессребреник, альтруист и музыкант-гитарист). Неудивительно, что 15 октября 1987 г. взбунтовавшаяся армия свергла и убила Санкару, выбросив тело на свалку. Все начатые им реформы были отменены. Страна вернулась к полной нищете, коррупции и женскому бесправию.
Показательно, что, хотя советская пресса взахлёб писала об «африканском Че Геваре», помощи от Советского Союза Верхняя Вольта, переименованная в Буркина-Фасо («Страна честных людей»), не получила. Конечно, в 1980-е гг. СССР агонизировал, но, во-первых, советское руководство этого не осознавало, а во-вторых, соседняя Мали не получала советской помощи и в куда более «жирные» 1960-70-е гг. Да и с Гвинеей Советский Союз, несмотря на шумные декларации «дружбы и братства», строил отношения на коммерческой основе. Судя по всему, Москва просто не знала, что с этими «братьями» делать, и в конце концов решила не делать ничего.
…Как мы помним, михалковский пионер Фома стал жертвой крокодила на берегах Конго. Это вряд ли случайно: именно Республике Конго довелось стать первым настоящим советским клоном в Африке (там на самом деле были и собственные пионеры). В августе 1963 г. на фоне профсоюзных протестов армия свергла прозападного президента аббата Фюльбера Юлу. Новый глава государства Альфонс Массамба-Деба установил марксистский режим, опиравшийся на помощь СССР, Китая и Кубы. В Конго была создана кубинская военная база: кубинцы расположились близ границы Конго-Киншасы, бывшего Бельгийского Конго. Там разворачивались драматические события: был свергнут и убит левый премьер-министр Патрис Лумумба, произошла серия сепаратистских мятежей и разгорелась повстанческая война. Советский Союз рассчитывал превратить эту огромную и богатую полезными ископаемыми страну в центр советского влияния в Африке, опираясь да левых повстанцев, лидеры которых невнятно говорили о сочувствии социализму, на деле представляя собой безграмотных полевых командиров, руководивших бандами симба – дикарей-людоедов (восстание Симба (суахили Simba - лев) - выступление племён северо-восточного Конго в 1964-1966 гг., во главе которого стояли соратники П.Лумумбы). Возглавить их попытался небезызвестный аргентинец Эрнесто Гевара по прозвищу «Че»; СССР оказывал «марксистам»-каннибалам военную помощь, но те оказались несклонными к боям и вообще сколько-нибудь осознанной деятельности, предпочитая пьянство, грабежи и насилия. Движение было подавлено, однако кубинские воинские части в течение нескольких лет присутствовали в Конго-Браззавиле, придавая местным марксистам уверенность в своих силах и заодно подавляя протесты и попытки мятежей.
Власть марксиста Массмба-Дебы не отличалась от подобных режимов: репрессии, бюрократизация, коррупция и обнищание населения шли рука об руку с непродуманными и ничем обеспеченными экономическими прожектами. Массамба-Деба, как и большинство левых лидеров в те годы, метался между СССР и Китаем, отдавая предпочтение всё же Пекину. Поэтому в 1968 г., после вывода кубинских войск, советские представители не возражали против военного переворота, свергшего Массамба-Дебу. Президентом Конго стал офицер-десантник Мариан Нгуаби, постаравшийся превратить свою страну в копию Советского Союза.
Жизнь тропического советского клона трудно назвать спокойной. В 1970 и 1972 г. в Конго происходили антикоммунистические восстания. В том же году один из лидеров партии и государства, Анж Бидье Диавара, сторонник Мао Цзэдуна (и, по непроверенным данным, поддерживаемый Кубой), попытался свергнуть Нгуаби, обвинив его в «диктатуре, трайбализме, коррупции, буржуазном перерождении и сговоре с французским империализмом». Диавара был разбит и ушёл в джунгли, сформировав ультралевое повстанческое «Движение 22 февраля», подавить которое удалось только после года боёв (сам Диавара попытался скрыться в Заире, но был выдан и убит с нечеловеческой жестокостью). Однако спокойствия в стране так и не наступило: 18 марта 1977 г. Нгуаби был убит капитаном Кикадиди, который был схвачен и расстрелян – что стало причиной убийства и кто за ним стоял, осталось загадкой. Два года Конго правил генерал Жоаким Йомби-Опанго: через два года его отстранил генерал Дени Сассу-Нгессо. Этот военный оказался прагматичней предшественников: строительство социализма при его правлении превратилось в бессмысленную мантру, прикрываясь которой Конго налаживало торговлю с Францией и США. А в 1991 г. Сассу-Нгессо, а значит, и вся страна отказались от надоевшего марксизма: СССР не стало, помощи ждать стало неоткуда, и «всепобеждающее учение», в которое и так никто не верил, было уже ненужным.
Попытаемся разобраться: в Африке в начале 1960-х гг. появилось сразу три государства, руководство которых заявляло о приверженности марксизму-ленинизму (Гвинея, Мали и Конго-Браззавиль). Казалось бы, в условиях Холодной войны, любая страна, выбиравшая сторону Советского Союза, должна была стать ценным союзником. Однако о Мали, кажется, Москва вообще забыла; Гвинея и Конго рекламировались в советской пропаганде и время от времени использовались в военных целях – например, для поддержки симба в Конго-Киншасе и впоследствии для переброски кубинских войск в Анголу. Однако советская экономическая помощь странам «некапиталистического пути» была мизерной, хотя по этому «пути» они шли много лет (Конго – целых 28)!
Причин тому несколько.
Первое. У СССР просто не было излишков чего бы то ни было, чтобы кому-то помогать, не ставя в тяжёлое положение самого себя: в Советском Союзе хронически не хватало всего. Слаборазвитым странам нужны продукты питания, трактора, автомобили, станки, строительные материалы, ткани и удобрения. В 1990-м, после 60 лет индустриализации, в Советском Союзе на 1000 га пашни приходилось 12 тракторов, в то время как в «социалистической» Польше – 77, во Франции – 130, в ФРГ – 250! СССР по этому показателю стоял в то время ниже Турции, Ирана и Аргентины. Примерно так же дела обстояли и с грузовыми автомашинами, а с легковыми – ещё хуже. Современные станки в СССР не производились (их закупали в развитых странах). Остро не хватало одежды, обуви, удобрений, а всё, что производилось, было крайне низкого качества. Хотя все силы страны были брошены на производство вооружений, их тоже не хватало. Например, перевооружить армию на АК-47, принятым на вооружение в 1947 г., удалось только в 1960-е гг., а на вооружении внутренних войск и охранных структур даже в 1990-е гг. сохранялись пистолет-пулемёты времён Великой Отечественной войны – ППШ и ППС, и карабины СКС, снятого с вооружения в 1960 г. Даже пулемёты Максима образца 1910 г. стояли на вооружении, во всяком случае в период конфликта с Китаем на острове Даманский (1969 г.), а танки Т-34 и ИС-2 времён войны – до 1995 г.!
Второе. Плановая экономика в принципе затрудняет оказание помощи союзникам. В Советском Союзе, напомним, план был законом. Если завод по плану должен произвести, например, 1000 тракторов, он не может никоим образом значительно увеличить это число: это потребует огромного количества обоснований и согласований с поставщиками. Поэтому любая помощь союзникам, не запланированная заранее в пятилетних планах, могла осуществляться исключительно из имеющихся запасов (которых практически никогда не было), либо путём отбора техники и всего остального у отечественных получателей. Которые, естественно, всячески этому сопротивлялись, используя всевозможные связи и рычаги давления.
Третье. Африканские союзники относились ко «второй» или даже «третьей» категории, и им оказывалась помощь в последнюю очередь. К «первой» категории принадлежали страны, наиболее важные в геополитическом отношении – государства Восточной Европы, находившиеся на первом крае потенциального европейского театра военных действий (ТВД). До начала 1960-х гг. одним из основных союзников СССР был Китай: помимо огромных ресурсов этой страны, она была чрезвычайно популярной в мировом левом движении, и поэтому советское руководство было вынуждено оказывать ей помощь в первую очередь, несмотря на собственные проблемы и, до поры до времени, закрывая глаза на явную нелояльность и фрондёрство группировки Мао Цзэдуна. И только в 1960 г, после того, как политика Пекина стала открыто враждебной по отношению к Москве, из Китая были отозваны советские специалисты и оказание экономической помощи прекращено. Однако облегчения для СССР не наступило: нарастала помощь Египту, а в том же 1960 г. союзником «первой» категории стала Куба. В 1965 г. началась Вьетнамская война, которую в СССР восприняли как шанс нанести США военное поражение и ослабить их экономически: Вьетнам 10 лет пожирал советские ресурсы в огромных количествах. В 1960-е гг. большая помощь оказывалась Алжиру, который вёл активную «антиимпериалистическую» политику по всей Африке, а после 1967 г. Москве пришлось резко наращивать помощь арабским странам и палестинскому движению, которые потерпели поражение от Израиля и шантажировали СССР переходом на сторону США (что в 1976 г. Египет и сделал). Если учитывать, что даже стратегически важные для СССР Вьетнам и Алжир получали в качестве военной помощи устаревшие пистолет-пулемёты ППШ и танки Т-34, можно представить себе, какова была нехватка ресурсов у Советского Союза. Для африканских «союзников» у СССР оставались лишь крохи.
Четвёртое. Низкое качество советской техники (не говоря уже о «товарах народного потребления») часто вынуждало африканских (и не только) союзников отказываться от советской помощи и изыскивать валюту на закупки западных товаров. В тропиках советская техника, в частности, трактора и грузовики, быстро выходила из строя. Даже оружие африканские марксисты, если могли, закупали на Западе. Понятно, что одежду и обувь советского производства страны Чёрного континента вообще игнорировали, да и строительство советскими специалистами зданий и сооружений не удовлетворяло африканцев – западники строили качественнее и быстрее.
Пятое. Китайская конкуренция. Китайцы поставляли африканским странам одежду, обувь и ткани достаточно приличного качества, чего СССР делать не мог. Они более гибко подходили к сотрудничеству с развивающимися странами: вели себя менее высокомерно и не навязывали свою модель развития. Китайское оружие, в 1960-70-е гг. низкокачественное, отличалось крайней простотой в обслуживании, что было важно для африканцев. Как правило, экономические проекты, предлагавшиеся китайцами, были выгоднее для африканцев, чем советские, они меньше оговаривались политическими условиями и более своевременно исполнялись. По этим причинам, например, «социалистические» Танзания и Зимбабве, сохраняя с СССР внешне дружественные отношения, предпочитали сотрудничать с Китаем. Можно предположить, что Гвинея и Конго, а впоследствии Ангола, Эфиопия и Мозамбик, хотя и постоянно лавировали между Москвой и Пекином, не перешли полностью на сторону Китая в основном потому, что у Китая не хватало ресурсов на интенсивное сотрудничество.
Шестое. Психологические трудности в отношениях советских граждан с африканцами. Советские специалисты и инструкторы при оказании экономической и военной помощи другим странам очень часто оказывались не на высоте. Так, ещё 1920-е гг. очень тяжело проходило сотрудничество представителей СССР с монголами, считавшими, что советские ничего не умеют, не уважают и обманывают их, и способны только пьянствовать. в 1930-е гг. советская военная помощь Испанской республике была намного менее эффективной, чем германская и итальянская – франкистам. Помощь СССР Китаю во время войны с Японией также уступала по эффективности помощи, которую в 1940-е гг. оказывали китайцам американцы. То же самое было и с африканцами: в союзные страны Москва направляла недостаточно квалифицированных специалистов; во всяком случае, среди них точно не хватало тех, кто разбирался (или был готов разбираться) в местной специфике. Не только африканцы, но и кубинцы, вьетнамцы и арабы часто проявляли недовольство отношением советских граждан к себе, своей культуре и традициям. Иностранцы возмущались низкими моральными качествами советских специалистов (среди них нередкими были пьянство, разврат, грубость, воровство и даже проституция, что неудивительно при советской бедности), и часто встречавшимися откровенными расистскими проявлениями.
Седьмое. Сотрудничеству мешали личные пристрастия советских лидеров, зачастую необъяснимые. Пристальное внимание Хрущёва к событиям в Конго-Киншасе и его привязанность к Лумумбе трудно объяснить интересами СССР. Хрущёв проявлял симпатию к немарксисту Нкруме, а марксисту Секу Туре симпатизировал гораздо меньше, что рационально объяснить невозможно. Отвлекаясь от Африки, стоит вспомнить, что КНДР получала огромную поддержку советской стороны даже тогда, когда прокитайская политика её руководства была совершенно ясна; возможно, свою роль играл страх перед возможным скандальным разрывом с этой страной, и наивная вера в то, что Ким Ир Сен, как бывший капитан Красной Армии, всё-таки «свой». Показательна и «горячая любовь» в СССР к Фиделю Кастро (и огромная помощь Кубе), которая объяснялась личными симпатиями советских лидеров к бородатому «команданте», хотя мало кто из союзников причинял Москве столько неприятностей, сколько «остров свободы». При этом, по необъяснимым причинам, вполне марксистский режим в Гайане Советский Союз нисколько не интересовал, и до обычных советских граждан не доходила даже информация о том, что в этой карибской стране строят социализм. А вот крохотная Гренада вызывала в Москве необъяснимую симпатию!
***
В силу всего изложенного выше можно сделать вывод, что появление союзников в Африке, хотя и не могло не радовать Москву, причиняло ей сильную «головную боль». На помощь чернокожим коммунистам не хватало сил и средств, а польза от этой помощи представлялась советским руководителям весьма сомнительной. Делать ритуальные заявления о дружбе и помощи приходилось, учитывая пристальное внимание к таким ритуалам со стороны международного левого движения, а также поддаваясь нажиму со стороны Кубы, считавшей Африку собственной «поляной». Необходимость противостоять США, странам НАТО и Китаю заставляла СССР помогать африканским марксистам, хотя это делалось с явной неохотой и далеко не в первую очередь по сравнению с другими «фронтами» Холодной войны.
После деколонизации в Африке появилось множество режимов, пытавшихся в той или иной степени скопировать советскую социально-экономическую и политическую систему. Африканские лидеры, избравшие советский путь, ни в одном случае не были убеждёнными марксистами (марксизм был совершенно чужд Африке и вообще непонятен африканцам). Они опирались на общепринятые в то время в мире представления о советской системе, согласно которой большевики сумели в кратчайшие сроки превратить отсталую, аграрную Россию в передовое, индустриально развитое и могучее в военном отношении государство. Не только в Африке, но и в самом СССР, и в странах Запада мало кто тогда понимал, насколько лжива эта убогая картина (Россия до 1917 г. отнюдь не была слаборазвитой, а в результате коммунистических экспериментов не только не догнала развитые страны, но ещё больше от них отстала). Однако формальные признаки индустриального, научного и военного величия – огромные заводы, победа в Великой Отечественной войне, космические корабли, ядерное оружие и т.д. – заслоняли реальность, в которой было 2/3 населения жившее в примитивных условиях (в бараках и избушках), закрывали от взглядов нищету населения, неэффективность промышленности, сельского хозяйства, управления, науки, образования и здравоохранения. Самое главное, чего не видели африканские (и не только африканские) левые политики – это то, что социализм в его советской интерпретации создал экономику, не способную к саморазвитию, не позволявшую накапливать средства для внутренних инвестиций. Затратная, предельно расточительная советская система была способна к росту двумя способами: путём перенапряжения внутренних сил страны, и максимальным выжиманием всех соков из населения (вплоть до массового голода). Причём достижение экономических целей такими методами не приводило к «возвращению долгов» измученному населению: его уровень жизни не поднимался и после завершения строек. Вторым способом был массированный экспорт природных ресурсов в капиталистические страны, причём экспорт на невыгодных для СССР и максимально выгодных для западных импортеров условиях. В наиболее тяжёлые военные и послевоенные времена важнейшей подпоркой для балансировавшего на грани крушения Советского Союза был англо-американский ленд-лиз, который предоставил Москве огромное количество современных технологий, новейших станков и промышленного оборудования, а затем – то же самое в виде «трофейной Германии», из которой вывозилось всё – от рельсов и труб до ядерных и ракетных технологий и собственно инженеров. В странах Третьего мира не знали, что просоветские экономики стран Восточной Европы, Кубы и Монголии развивались гораздо медленнее, чем западные, а всё экономическое строительство там базировалось либо на льготных поставках сырья из СССР, либо – на западных кредитах и закупках западного же оборудования и техники.
Африканские лидеры наивно считали, что, если у Советского Союза много танков и самолётов, значит, у него товарное изобилие и есть всё, что необходимо развивающимся странам, и Москва готова в обмен на политическую лояльность поставлять всё, что нужно. Однако быстро выяснилось, что никакого товарного изобилия в СССР нет, и продовольствие, одежду и обувь, например, СССР поставлять не может просто потому, что сам всего этого в достатке не имеет. Советская техника (станки, автомобили и трактора) поставлялись в Африку в незначительных количествах, в основном на платной основе, а качество его было низким, что возмущало африканцев, привыкших к пусть дорогой, но качественной западной технике.
Ошибкой была также уверенность просоветских африканцев в том, что СССР готов поставлять им всё бесплатно: корыстные интересы у советских деятелей были не меньшими, чем у «проклятых капиталистов»; бесплатно поставлялось только оружие устаревших образцов. В просоветских странах Африки за почти 30 лет СССР построил только два значимых экономических объекта – упоминавшийся выше бокситодобывающий комплекс в Гвинее (он был дополнением к построенным французами предприятиям аналогичного профиля) да небольшой нефтеперабатывающий завод в эфиопском порту Асэб, для снабжения ГСМ эфиопской армии. Огромная Асуанская ГЭС и сталелитейный завод в Аджаокуте, что показательно, были построены советскими организациями в странах (Египте и Нигерии), шедших отнюдь не советским путём, к тому же на чисто коммерческой основе. Просоветские режимы не получили в качестве советской помощи почти ничего (строительство мизерного количества школьных, больничных и административных зданий не в счёт – развитые страны Запада понастроили всего этого в разы больше).
Интересно, что помощь африканским странам Китая, в то время ещё очень бедного, была куда значительнее – в первую очередь потому, что Китай был в состоянии поставлять в Африку одежду, обувь и продовольствие, а также дешёвые типы вооружений, более подходящие к африканским условиям (например, специально разработанные «африканские» танки Тип-62 – уменьшенный и максимально упрощённый вариант советского Т-54). К тому же китайцы, в отличие от советских, не сулили африканцам «золотые горы» и прыжок в индустриальное будущее, и не навязывали свои административные и политические нормы, понимая, что для Африки они не годятся. Поэтому прокитайские режимы в Танзании и Зимбабве (до 2000-х гг., когда выживший из ума президент Мугабе всё-таки угробил страну) развивались стабильнее, чем просоветские, хотя и небыстро. Говоря проще, китайцы оказались умнее советских, в результате чего Китай прочно закрепился в Африке, и сейчас является крупнейшим социально-экономическим партнёром Чёрного континента, к чему СССР за десятилетия даже не приблизился.
Большинство просоветских режимов в Африке спаслись от катастрофы потому, что их лидеры были «вынужденными» марксистами, и коммунизм для них всегда был пустой декларацией, призванной выбивать из СССР деньги и оружие. Как только на рубеже 1990-х стало ясно, что помощи больше не будет, режимы в Анголе, Мозамбике, Гвинее, Гвинее-Бисау и Конго объявили себя демократическими и прозападными, навсегда оставив истории просоветское прошлое. То, насколько эта трансформация прошла легко, говорит о том, что эти режимы и не были просоветскими по сути, и только неумные советские лидеры верили, что Секу Туре и Душ Сантуш вообще знают, что такое марксизм-ленинизм.
Итоги существования просоветских режимов в Африке иначе, чем печальными, не назовёшь. Все страны, шедшие по этому пути, остались неразвитыми: ни о каком социально-экономическом прогрессе в них не было и речи. Ангола, самая богатая страна Африки, к началу 1990-х гг. была совершенно разорённой, нищей страной, лишившейся миллионов граждан погибшими в гражданской войне и умершими от голода и военных тягот; всё построенное португальскими колонизаторами - а это заводы, дороги, рудники, жилые и административные здания – лежало в руинах. Не меньше разорён был и Мозамбик, и только переход к демократии и рыночной экономике привёл к началу экономического роста в этих странах. Дольше всех африканских стран шедшая по советскому пути Конго, несмотря на большие природные богатства, остаётся неразвитой и на сегодняшний день, как и Гвинея, обладающая значительной частью мировых запасов бокситов. Лишённая богатств Гвинея-Бисау превратилась в «несостоявшееся государство», в котором оголодавшие группы военных убивают всех подряд, а реальная власть принадлежит бандам контрабандистов, превративших страну в перевалочный путь транспортировки колумбийского кокаина в Европу.
Справедливости ради надо указать, что из африканских стран, выбравших прозападный путь развития, тоже немногие добились серьёзных успехов в развитии. Огромное Конго (бывший Заир) уже 20 лет представляет собой «чёрную дыру», где правят бал банды контрабандистов и даже людоедов. Либерия и Сьерра-Леоне в 1990-е превратились в ад безо всякого социализма. Нигерию, Чад и Центральноафриканскую Республику исламские террористы разрушают также без влияния марксизма. Вероятно, наследие колониализма, наложившееся на наивные надежды на помощь извне и усугубленное скверно понятыми европейскими теориями (не только марксистскими), не даёт Чёрной Африке найти путь эффективного развития.
Однако следует отметить, что только среди тех африканских стран, что выбрали западный путь развития, есть примеры относительно удачных преобразований. На первом месте среди них Ботсвана, достигшая в 2017 г. ВВП по покупательной способности на душу населения в $18143, избегнувшая войн и голода. Республика Кот-д`Ивуар (бывший Берег Слоновой Кости), Гана, Камерун, Сенегал и Кения могут похвастаться определёнными успехами в развитии; благодаря созданному колонизаторами экономическому потенциалу пока ещё сохраняют неплохие показатели ЮАР и Намибия.
Те африканские страны, что шли по просоветскому пути развития, до тех пор, пока с него не свернули, не достигли вообще никаких успехов ни в экономике, ни в социальной политике, ни на военном поприще. Это значит, что путь развития, намеченный Марксом, принятый к действию Лениным, оформленный Сталиным и продолженный Хрущёвым и Брежневым, был тупиковым в самой своей основе, и неспособным создать развитое и сколько-нибудь благополучное общество ни в богатой ресурсами России, ни в индустриальной Чехословакии, ни в кочевой Монголии, ни на Кубе, ни в Африке.
