Однажды пришло время, и я расцвела как женщина — я, также как и ты, перепужалась насмерть, уж помирать собралась. Мать, прознав о том, заперла меня в домике без окон, наказав не выходить ни при каких обстоятельствах. А в домике том стоял холод жуткий да темнота непроглядная. Еду и питье мне под дверью подсовывали. Я тыкалась в стены, искала выход.
Сколько дней или недель прошло мне невдомек. Время как будто остановилось вокруг меня.
Но однажды мне померещилось, что дверь вроде бы открывается. Бросилась я к ней — нет, по-прежнему заперта, и нет никого за ней. Тут чую, что кто-то есть подле меня. Оборачиваюсь — стоит волк, на меня зенки свои вылупил. Смотрит так внимательно, не отрываясь, словно читает меня как грамоту. Я заорала от страха, а волк возьми и обратись моим отцом. «Пойдем, дочка» — говорит. Я как послушная овечка пошла за ним.
Вывел меня отец из домишки того и ведет через всё поселение да прочь за околицу. Вот уж через лес идем. Вдруг вижу, на опушке дом большой стоит на столбах, а из него на всю округу гогот весёлый раздается. Я перепужалась сильнее прежнего. Ещё бы не трухануть-то было, коли дом изгородью обнесен был из костей и черепов человеческих.
Стала умолять вернуться домой, но отец непреклонно шел вперед и тащил меня за косу, словно козу на привязи. Завел меня в тот дом.
Встретили нас трое старцев и старуха. Поклонился отец им до земли, а потом и меня к ним вытолкнул, да так, что я на колени пред ними пала. Лишь кивков головы ответили старцы ему, а старуха и вовсе почтением не одарила. Развернулся тогда он и вышел вон. Я же кричала, чтоб забрал он меня с собой, но глухо было его сердце.
Подошла ко мне старуха, а от нее гнилью так и несет, аж нутро выворачивает. Повелела мне подниматься. Встала я, а старцы за моей спиной. Завели меня в чулан какой-то. На полу, на стенах, повсюду свечи горят, чучела зверья всякого стоят.
Поставили меня посреди и все одеяние с меня сдернули. Стою я нагая, ни жива ни мертва. А они сперва давай кровью обливать, затем смолой обсыпать да сырой землей. Старуха та знай песни какие чудные да заунывные поет. Старцы все вокруг меня то ли пляшут, то ли просто так суетятся.
После вымыли меня водой студеной, вытерли насухо, расчесали волосы да на девять кос. Велели одеваться, а из одежи лишь портки мужские кинули, говорят, что не положено более.
И повели меня далее, в зал огромный заводят, а там одни парни молодые. Я остановилась на пороге как вкопанная, а меня вперед толкают да приговаривают: «Быть тебе отныне в услужении у молодцев. Убирать да мыть, по дому прибираться, верной сестрицей быть». После затворили дверь за собой, а мужики меня обступили, лыбятся, кто так разглядывает, кто руки тянет пощупать. Я, конечно, перепугавшись, много слов им наговорила, да меня и не слушал никто особо. Видать, готовили меня к чему-то.
