Иллюстрированный рассказ, основанный на жизненных впечатлениях о поездке по Бологое-Полоцкой ж.д.
Поздним мартом шёл этот поезд по старой глухой дороге, гулко, негромко, словно в стороннем мире. Покачивался и вздрагивал вагон на неровном пути, плыли над ним громады вековых деревьев. Изредка возвращаясь из дрёмы, приходилось видеть всё те же мокрые угрюмые стволы и непрерывную вязь ветвей, медленно ныряющие сугробы, крапины от капелей и следы зверя на снегу, опавший мусор хвои вокруг скульптурно подбочиневшихся корней. В тягостном сумраке оттепели то и дело капля дрожащей стрелой метила стекло, резко заметная на его мутном рисунке.
Приходила из глубин лесных станция, открывалось белое пространство нескольких пустых путей со стрелочными флюгарками и рычагами, поезд с гулкими ударами проходил по крестовинам, смещаясь с главного пути к вокзалу вдоль опавших снеговых волн и огрубелых ото льда проводов.
Вот утлый переезд, глубокая дорога с лужами в ямах. Безлюдье, заколоченный магазин, давно некрашеные черные избы, отдельные рваные дымы из труб, сырые поленницы, которые всегда и везде живописны.
Какой-то автофургон, качая боками, едва пробирается в колеях по пояс в снегу. Резкий вздох тормозов, остановка. Слышно шлепанье сапог, голоса. За окном в вакууме неподвижности две раставленные ноги телеграфного столба, мокрый сарай для дров, по платформе расхаживает улыбчивая собака.
В тепле вагона приятно ощущается, как поезд стоит, словно задумавшись, в полной тишине в ожидании продолжения пути. Любопытно вообразить себе, как когда-то стояли на таких станциях у водяных колонок паровозы и высоко дышали, вздымая к небу из труб словно переплетённые девичьи косы...
После короткого свистка локомотива неощутимо поехал темный песок платформы с глубокими следами обуви, за косыми пунктирами опять затянувшего снегопада старинным многомудрым силуэтом поплыл деревянный вокзал, уцелевший во временах, и при нём громадный сугроб, похожий на фортификационное сооружение.
Потащились назад оплывшие капающие сосулины кровли и под ними шеренга бурых лужиц, древний сортир с фигурными перекладинами, какие-то бывалые железнодорожные строения, глубоко вросшие в наст и лёд.
Ветер вымел свежую порошу и обнажил колоссальные напластования слоёв снега на крышах. Нарастающий гул скорости, лязг и стук вагона отгоняет всё назад. Рывок и гоготание на стрелках - и вновь тянутся проволоки на покосившихся, а то и упавших столбах, вежливо клонятся еловые лапы, снег длится рябыми сизыми покрывалами, волнятся кочки. Настаёт опять тёмная хмурь леса, густой благодатный мрак. Вдоль опушек уже разглядишь оттаявшие корневища, открывшиеся в белом мокрые края пней, узоры сцепившихся стволов и ветвей как фотографии впечатываются во взгляд. А за дрожью сучьев - таинственная глубина, заповедная тьма, недоступный укром дикой природы, следы зверья. Порой вымерзшие болотины с камышами, хилыми гнутыми стволами и пылью тресты.
Вечная глушь и родственно совпавшая с ней дорога, нарядный урчащий локомотив и вагон с негромкими людьми в нём, которые также покорно и на вид равнодушно глядят в окно, как и живут в этом краю, где Бог существовать велел.
Идёт и идёт валко поезд, лишь иногда вдруг вздохнёт и полминуты сходу остановится у совсем одинокого полузаколоченного дома - какой-нибудь столетней железнодорожной казармы с несколькими печными трубами на крыше и неусыпаемо красивым рисунком досок, со слабой тропинкой в развалившийся двор, протоптанной мимо высаженного когда-то рядка тонких лип за лавочку и поваленный штакетник, под тряпичное бельё на веревке, в вечную бедность и ветхость.
Вот в вагон залазят рыбаки - возвращаются с недалёкого озера и привносят с собою дивный запах холодного брезента, резкой сырости воздуха и свежей рыбы. Они в суровом и одновременно мирном обмундировании с типическим выражением привычки и тайной радости в лицах, с удовольствием сбрасывют с себя тулупы и зашвыривают наверх. Быстро угомоняются мужики под гул поезда в своих жилетках, согревшись в покойной тьме вагона, удобной несуразности его пространных кресел, среди редких говорков людей, которые словно и есть, и нет их тут. Проводница громко хрустит совком в тамбуре, подбрасывая в топку, оттуда едко доносит дымом, как в избе из печки при открытой дверце.
За окном мрачно бредут в выемках горы порушенных путейцами кустарников, падших заметенных стволов на вырубках придорожье. Вот опять пошла чаща, непрерывные бурые хлысты, молодая хвоя. От налегающей тьмы вечера, сплошных чернеющих облаков, равной сыри за окном кажется - вагон вот-вот заснёт, прекратит двигаться - но поезд идёт и идёт по привычной своей дороге, светит вперед ясной и жёлтой лампой, с непостижной ограничностью влитый в здешний мир. Опять задремлется под витьё провисших проводов с редкими прилепившимися сороками, тёмную вязь узоров ельника, ровный шаг сосен, черчение иероглифов осиновых ветвей. Как неуместен писк мобильных телефонов в вагоне, смущенный торопливый разговор вполголоса о каких-то насущных вещах, вообще любое проявление человеческих тщаний на фоне этой величественной заоконной лесной стены, открывшихся чёрных ручьёв с берегами ещё огранёнными по кромке сиреневым льдом, с топнущими корягами, березовым ломом бобровых запруд...
Так шёл поезд в глухой и чистой стороне, в покуда нетронутом во многих местах первобытном крае, молчаливом отрешённом от сует пространстве, имя которому - покой, последние его живительные остатки...
А.Б. Вульфов "25" марта 2012 года
Фото: Алексей Алексеев и Шаповалов
Ставьте лайк, если вам понравилось и подписывайтесь на канал"Заповедная магистраль" , чтобы не пропускать новые публикации. Спасибо за просмотр!