Грубо говоря, в мире есть три типа людей. Первый тип – это люди; их больше всего, и, в сущности, они лучше всех. Мы обязаны им стульями, на которых сидим, одеждой, которую носим, домами, в которых живем; в конце концов, если подумать, мы и сами относимся к этому типу.
Второй тип назовем из вежливости «поэты». Они большей частью сущее наказание для родных и благословение для человечества.
Третий же тип – интеллектуалы; иногда их называют мыслящими людьми. Они – истинное и жесточайшее проклятие и для своих, и для чужих. Конечно, бывают и промежуточные случаи, как во всякой классификации. Многие хорошие люди – почти поэты; многие плохие поэты – почти интеллектуалы. Но в основном люди делятся именно так. Не думайте, что я сужу поверхностно. Я размышлял над этим восемнадцать с лишним минут.
У первого типа (к которому вы и я не без гордости можем причислить себя) есть определенные, очень твердые убеждения, которые называют «общими местами». Так, люди считают, что дети приятны, сумерки печальны, а человек, сражающийся против троих, – молодец. Эти мнения ни в коей мере не грубы, они даже не просты. Любовь к детям – чувство тонкое, сложное, почти противоречивое.
В самом простом своем виде она слагается из преклонения перед радостью и преклонения перед слабостью. Ощущение сумерек – в пошленьком романсе и нелепейшем романе – очень тонкое ощущение. Оно колеблется между тоской и наслаждением; можно сказать, что в нем наслаждение искушает тоску. Рыцарственное нетерпение, охватывающее нас при виде человека, вступившего в неравный бой, совсем нелегко объяснить.
Тут и жалость, и горькое удивление, и жажда справедливости, и спортивный азарт. Да, чувства толпы – очень тонкие чувства; только она их не выражает, разве что взорвется мятежом.
Здесь-то и кроется объяснение необъяснимого на первый взгляд существования поэтов. Поэты чувствуют, как люди, но выражают эти чувства так, что все видят их тонкость и сложность. Поэты облекают в плоть и кровь несмелую утонченность толпы. Простой человек выразит сложнейшее чувство восклицанием: «А ничего паренек!»
Поэты показывают нам во всей красе человеческие чувства; но помните всегда, что это – человеческие чувства.
Никто не написал хороших стихов о том, что дети отвратительны, сумерки нелепы, а человек, скрестивший меч с тремя врагами, достоин презрения. Эти мнения отстаивают интеллектуалы, или, иначе, умники.
Поэты выше людей, потому что понимают людей. Нечего и говорить, что многие поэты пишут прозой – Рабле, например, или Диккенс. Умники же выше людей, потому что не желают их понимать. Для них человеческие вкусы и обычаи – просто грубые предрассудки.
Благодаря «интеллектуалам» люди чувствуют себя глупыми; благодаря поэтам – такими умными, как и подумать не смели. Однако люди делают из этого не совсем логичные выводы.
Поэты восхищаются людьми, раскрывают им объятия – и люди их распинают, побивают каменьями. Умники презирают людей – и люди венчают их лаврами. В палате общин, к примеру, много умников и немного поэтов. Людей там нет.
Скажу еще раз: поэты – это не те, кто пишет стихи или вообще что-нибудь пишет.
Поэты – те, кому воображение и культура помогают понять и выразить чувства других людей. Умнику воображение и культура помогают, как он говорит, «жить интеллектуальной жизнью».
Поэт отличается от толпы своей чувствительностью, умник – своей бесчувственностью. Он недостаточно тонок и сложен, чтобы любить людей. Его заботит одно: как бы порезче их отчитать. Он знает: что бы эти необразованные ни говорили, они не правы. Умники забывают, что необразованности нередко присуща тонкая интуиция невинности.
Разберем один пример. Возьмите первый попавшийся юмористический листок, и вы увидите шутки о теще или свекрови. Вероятно, они окажутся грубыми – они ведь рассчитаны на толпу; вероятно, теща – толстая, а хилый зять-подкаблучник ходит на задних лапках.
Однако сама проблема тещи далеко не проста. Дело не в том, что тещи толсты и грубы; довольно часто они бывают изящными и неправдоподобно ласковыми. Дело в том, что, подобно сумеркам, отношения с тещей и свекровью слагаются из двух чувств.
Эту сумеречную суть, эту непростую и щекотливую проблему может выразить поэт, чаще всего – правдивый и умный прозаик, вроде Джорджа Мередита или Герберта Уэллса, чью «Анну-Веронику» (роман английского писателя, родоначальника научной фантастики Герберта Джорджа Уэллса) я только что с наслаждением перечитывал.
И я поверю им, потому что они пользуются волшебным ключом газетной карикатуры. Но приходит умник и говорит: «Теща – не что иное, как наш соотечественник. Половые различия не должны влиять на чувства. Теща – братский интеллект. Пора наконец освободиться от этой первобытной семейной иерархии!»
И вот, когда он это скажет (а он скажет именно так), я отвечу ему: «Сэр, вы глупее грошовых листков. Вы пошлее и вздорней самого нелепого куплетиста. Вы грубее и невежественнее толпы. Вульгарные остряки поняли хотя бы всю сложность дела, только не могут как следует выразить ее. Если вы действительно не видите, чего не поделили мать жены и муж дочери, – вы не тонки и не добры, вам не понять глубокой и таинственной души человеческой».
Другой пример – старая пословица: «Вдвоем хорошо, втроем похуже». Это истина, выраженная по-народному, другими словами, выраженная неверно. Втроем совсем неплохо. Втроем очень хорошо; дружить лучше всего втроем, как дружили поначалу три мушкетера.
Но если вы скажете, что вдвоем и втроем – одинаково; если вы не видите, что пропасть между двумя и тремя больше, чем между тремя и тремя миллионами, – я вынужден сказать, как ни прискорбно, что вы – умник и ни вдвоем, ни втроем вам хорошо не будет.
Классификация людей Нагибина: Юрий Нагибин: Человечество во все времена отвратительно
