В пятидесяти километрах на восток от Мошенского затаилась деревня Броди. Населённые пункты разделяет ледяная нечищеная дорога и пятьдесят лет истории. В этой деревушке, кажется, время повернуло вспять. Место, где раньше работал колхоз, школа и сельские предприятия, медленно захватывает пустота. Работоспособное население почти полностью покинуло деревню, пустившись в город за лучшей жизнью. Сейчас в Бродях осталось примерно 180 человек. И власть предрекает им скорую оптимизацию последнего оплота цивилизации – средней школы. Но жители всё равно стараются верить в лучшее. И «верить» здесь – не просто глагол. Уже одиннадцать лет местные восстанавливают деревенский православный храм, разрушенный большевиками в 30-е годы. В этом они находят свою надежду и считают, что «без церкви деревня точно погибнет. А с ней будет стоять всегда».
Притягательное место
Зима в Бродях начинается в ноябре, а заканчивается в апреле. Стужа превращает озеро Меглино, на берегу которого раскинулась деревенька, в пешеходную площадку. Зимой озеро не отличишь от берега - то и другое уже три месяца усыпано снежным покровом. Лучше всего этот пейзаж созерцать у одного покосившегося домика в десятке метров от побережья. Брошенных избушек в Бродях много, но эта точно особенная. В народе её именуют как «дом священника». Хотя священник здесь не живёт уже лет так восемьдесят.
Броди, по рассказам местных, всегда были особо религиозном местом. Даже до того, как превратились в полноценную деревню. Больше людей, правда, жило в соседнем Базарове, а Броди как-то исторически складывались как точка духовного и научного просвещения – тут были церковь и школа. Приход был богатый, нищих кормилось много.
Деревня росла. Постепенно Броди и «многолюдное» Базарово срослись в одной улице. В XIV веке решили, что деревушке необходим большой храм. Первый камень заложили в 1845 году, в 1850 его уже освятили. Церковь сразу стала местом, вокруг которого в Бродях выстраивалась вся жизнь. Приход состоял из многодетных крестьянских семей, которые шли в храм из всех окрестных деревень. Сейчас, говорят жители, этих деревень и на карте-то не осталось.
Складывающийся веками уклад жизни сломался с приходом советской власти. Религиозность у красных, как известно, была не в почёте. В двадцатые годы местного священника, протоиерея Николая, и его семью в ночи куда-то увезли люди в форме. Больше о них в деревне никто никогда не слышал. Да и спрашивать о таком в то время было нельзя. Церковь закрыли в один день 1935 году. Служений в ней не было до сих пор.
Советские власти оперативно оборудовали храм под хозяйственный склад. На 70 лет Бродям – как и всей стране – было приказано позабыть про православные праздники и отмечать только коммунистические. Соседние деревни, конечно, тайком отмечали Рождество или Пасху, но жители Бродей слушались приказа довольно долго. Лишь на излёте «красной империи» – в конце 80-х – местные начали принимать крещение. В местном доме культуры. А там и СССР в одно мгновение превратился в Российскую Федерацию.
90-е вновь сделали храм «притягательным местом». По вечерам и ночам деревенская молодёжь стала устраивать тусовки в стенах, сквозь краску которых пытались показаться сохранившиеся фрески.
С приходом новой страны возрос интерес к религии, в Мошенском начал формироваться приход. Он закрепился за правнуком протоиерея Николая, расстрелянного в тридцатых. Новый священник в канун православных праздников любил приехать к озеру в Броди – освятить воду. Каждую поездку он осматривал местный брошенный храм. После служба увела священника в Саратовскую епархию, его место занял иерей Вячеслав, приехавший из Киргизии. Традиция освящать воду в Бродях ему приглянулась тоже.
В одну из поездок за водой в 2008 году его выхватили местные жители, тяготеющие к православию – попросили у себя службу. После этого раз в неделю отец Вячеслав организовывал служение в библиотеке в Бродях, многих даже крестил. Со временем он сагитировал местных очистить храм от химикатов, цемента и прочего мусора, оставшегося с 90-х годов.
А после он обратился к прихожанам с искренней просьбой. Он попросил их: «восстановите храм».
Время сплошной неопределённости
Восьмидесятые остались в коллективной памяти жителей деревни Броди «золотым веком». На месте, где раньше стояло несколько избушек, выросла школа, дом культуры и творчества, медпункт и хорошая асфальтированная дорога. Люди жили с ощущением, что завтра будет лучше, чем вчера.
В самый расцвет социального оптимизма – в 1984 году – по распределению в Броди приехал молодой учитель. В деревню его, как он сам говорит, привела судьба. Хотя сам он прибыл из другого населённого пункта того же Мошенского района.
Учителя зовут Геннадий Чистяков и судьбой он называет свою жену.
На момент приезда в Броди за спиной у него был педагогический институт по направлению физика/математика, армия и маленькая тележка светлых надежд на будущее. Броди ему понравились сразу – люди, говорит, были добрые и надёжные. Без жизненных трудностей тоже не обошлось – местную школу уже тогда хотели оптимизировать. Ведь в ней было всего-то 13 учеников.
Молодой педагог Чистяков тогда ходил с учениками в походы и на рыбалку, учил их физике и сеял «доброе, светлое, вечное». Буквально через пару лет ему предложили стать директором школы в Бродях, и он сразу же согласился. Но чем больше Чистяков любил это место и этих людей, тем сложнее было смотреть в день завтрашний. Да, до новгородской глубинки добрались те самые «девяностые». Колхозы загнулись быстро, работы для местных не стало в одночасье. В округе всё превратилось в сплошную неопределённость.
Учителя вели уроки, а после шли вспахивать огород, потому что в магазинах стало проблемой просто купить еды. Местный многопрофильный колхоз не выдержал перемен и фактически приказал долго жить. Официально, правда, его ликвидировали лишь в 2002 году.
Распад Союза принёс с собой необратимые перемены. Выпускники школ стали уезжать в города без обещаний вернуться – чего раньше, говорят местные, не было никогда. Место «эмигрантов» в деревне заняли переселенцы с южных республик недавно канувшей в небытие страны. У них были дети – и это, считает Геннадий Чистяков, тогда и спасло местную школу от закрытия. Стало больше учеников. Конфликты с переселенцами, говорят, тоже были первое время, но вскоре сошли на нет.
Тогда директор Чистяков ещё не знал, что школу захотят ликвидировать второй раз – через 25 лет. Ликвидировать в то время, которое чаще всего будут иронически характеризовать одним словом – «стабильность».
Свои интересы
Замок на двери в храм, кажется, замёрз намертво. Но нет того препятствия, которое не преодолела бы русская женщина. А с замком их боролось целых четыре. У замка, как вы понимаете, шансов не было.
Внутри храма пахнет сыростью, повсюду строительная пыль и материалы. Сквозь побелку на стенах можно разглядеть фрески. Пока здесь на проводят богослужений. Сейчас в Бродях 20-30 активно верующих человек.
– В большие православные праздники, конечно, побольше собирается. Когда архиепископ приезжает. Служба у нас раз в две недели, проходит в библиотеке, – рассказывает учитель русского языка и литературы Надежда Ершова, шагая по храму в аккуратно повязанном голубом платке.
Точный момент, когда она пришла к православию, Надежда вспомнить не может. Припоминает лишь, как её, ещё маленькую, тайком от всех крестила бабушка – в Ленобласти и без всякой записи в церковной книге. Во времена, когда родителей могли уволить с престижной работы за то, что их ребёнок принял крещение.
В «нулевые» Надежда не была одинока в стремлении обрести Христа. Тяжёлые годы для русской деревни постоянно толкали местных жителей к постоянной рефлексии и поиску ответов на вопросы экзистенциального характера. Ершова рассказывает, что молодые пацаны в Бродях часто погибали в автокатастрофах. «Ну как тут не задумаешься о смерти?» Раньше многие не видели в ней ничего сакрального. Как, например, Антонина Васильевна Петрова, мать Надежды Ершовой.
Антонине Васильевне по долгу службы приходилось быть человеком логичным и прагматичным. Того, как известно, требуют естественные науки, а Петрова всю жизнь проработала учителем химии и биологии. Она из года в год рассказывала ученикам про то, что прав был тот старик Дарвин.
– Я была неправа и исповедовалась за это, – говорит Петрова. – Я ведь вела неорганическую химию. Рассказывала ребятишкам, что святая вода не портится, потому что туда помещают серебро. Теперь я уверена, что это не так. Это – сила святого духа. Вода в озере, которую батюшка освещает, не портится и за год. Знаете, я уже давно задумываюсь над тем, как появилась жизнь. Ведь есть на планете рыбные, земноводные, пресмыкающиеся и так далее. Только переходного звена нигде нет. И это что-то да значит. Но я своего мнения ученикам никогда не навязывала. Говорила, решайте сами, что вам ближе.
Антонина Васильевна в вопросе восстановления храма выступила основным идеологом и вдохновителем.
– Когда я ещё работала, то мы с ребятишками делали уборку около церкви, – вспоминает Петрова. – Там были бытые бутылки, мусора много. Я вышла на пенсию, к нам батюшка стал ездить. Мы и решили убрать храм изнутри. Человек 20-30 каждые выходные собиралось, трактора увозили по пять-шесть мешков хлама из церкви. До нашей уборки цемента внутри было по окна.
У храма была полностью была разрушена колокольня – да и в целом церковь не подлежала восстановлению. Так говорили многие – в том числе и помогавшие в уборке. Некоторые даже предлагали построить рядом небольшую деревянную церковь. Так вышло бы дешевле и проще, говорили они. Но отец Вячеслав сказал именно восстанавливать храм, а не строить новый из дерева.
– Почему мы стали приходить к религии? Не знаю, – рассуждает Антонина Васильевна. – У меня в жизни тогда были большие проблемы. И с мамой моей вышла загадочная история – она ушла в соседнюю деревню и не вернулась. Мы её искали долго. В это же время я уже начинала ездить в церковь – в Боровичи, потом во Всеволожск. Редко, но ездила. С развалом Союза о религии стали говорить очень много – по телевизору, в газетах, в литературе. Это помогло принять решение колеблющимся людям.
С 2008 года – после принятия твёрдого решения «храму быть» – по окрестным деревням начался сбор средств на восстановление.
– Мы ходили по деревням, – рассказывает Надежда Ершова. – Кто 1000 рублей давал, кто по сто. Предприниматели жертвовали побольше, иногда выделяли рабочих, транспорт. Боровичский кирпичный завод после нашей просьбы выделил пять тысяч кирпичей безвозмездно. Чего не хватало, закупали на собственные деньги.
В первый год удалось собрать 700-800 тысяч рублей. Сейчас, правда, жители всё чаще отказывают в пожертвованиях. Говорят «денег нет». И даже 200 тысяч в год кажутся неподъёмной суммой. А по смете нужен, как минимум, миллион.
– Некоторые люди дают денег с пенсии, – говорит Ершова, стоя посреди храма. – Но у нас работы в деревне почти не осталась. Есть школа, детсад, кочегарки. Мужчины ездят в Московскую и Ленинградскую области работать вахтовым методом – строить дачи.
Нет в Бродях теперь ни идеологии, ни общего места работы. В поисках объединяющего фактора некоторые и потянулись к религии.
– Мы дружнее стали. Стали помогать друг другу больше, – говорит Надежда.
– Да, мы молимся друг за друга, – подхватывает Антонина Васильевна. – Я вот недавно заболела сильно, так за меня вся округа молилась. В том числе и епископ.
Отец Вячеслав в Бродях стал, наверное, самым желанным гостем.
– Он в Мошенском уже почти восстановил храм, – рассказывает Антонина Петрова. – И он очень много делал для этого своими руками. Он живёт на пожертвования от прихожан. Человек очень хороший. Чистый духовно, доброжелательный. Ему всего 45 лет, в 90-е приехал из Киргизии с семьёй.
В разговоре местные пару раз использовали фразу – «храм разрушен, что и ваши души». Это был их ответ на вопрос – зачем же деревне храм.
– Школу, садик закроют – вот и останемся мы одни, – грустно улыбается Антонина Петрова. – Потому что перспектив на улучшение ситуации в деревне нет. Этот вопрос нужно решать на уровне государства – оно должно быть заинтересовано в развитии деревни.
Сами жители Бродей несколько раз пытались поговорить с государством. Точнее, с его единственным олицетворением – да, они писали на «прямую линию» Владимиру Путину. Просили помощи в восстановлении храма. Не закрывать школу не попросили.
– К нам приезжают чиновники всякие, говорят своё, – подключается к разговору в церкви жительница Александра Исакова. – Эти начальники ведь и больницу закрыли в Мошенском. У них свои интересы… Теперь все выгоды ищут, а больница, школа – это не выгодно… В Боровичи ездить лечиться неудобно и дорого, а другого варианта у нас теперь нет. Молодёжь жалко – им теперь и до пенсии не дожить, да и работать теперь тоже негде.
Но Исакова уверена, что «с храмом деревня будет жить».
– Он – наше всё. У нас появилась вера в светлое будущее. Я читаю много духовной литературы и многое в моей жизни изменилось. Понимаю, что надо было раньше приходить к православию.
Жители деревни Броди искренне не понимают, почему власть последние несколько лет стремиться оптимизировать «всё, что можно».
– У меня трое маленьких детей, – говорит Надежда Ершова. – И мне страшно за их будущее. Но всё – в руках Божьих. Детей надо поднимать, воспитывать, но сейчас и жить, и дышать страшно.
Надежда рассказывает, что родители, узнав о том, что школу, где учатся их дети, могут оптимизировать и превратить в филиал мошенской, не сделали ничего. Вот оно – непротивление злу во всём его проявлении.
Творческий человек
Средней школе в Бродях – 154 года. Последние лет тридцать её возглавляет Геннадий Иванович Чистяков, который, похоже, в истории школы может остаться её последним директором.
– Политика закрытия малочисленных школ продолжается, – медленно рассуждает Чистяков. – В Мошенском районе было 11 школ, восемь из них закрыли за последние 12 лет. Мы на очереди – из трёх оставшихся в районе наша школа самая малочисленная. Сейчас у нас 33 ученика.
Геннадий Иванович говорит медленно, осмысленно, будто бы с кавказским акцентом, хотя в тех южных местах, кажется, не бывал никогда. В разговоре особенно чувствуется, что за каждым словом этого человека стоит дело всей его жизни. Сейчас, помимо директорства, он учит местных детишек математике с физикой. Особенно гордится тем, что за последние 15 лет пережил три поколения образовательных стандартов, что на самом деле не так-то просто.
– Да, если у школы нет преподавателей, базы и детей, то её надо закрывать. Но у нас исторически сложилось, что есть и педагоги, и база. Есть даже учитель географии – чистый предметник. В сельских школах такое сейчас – редкость большая. Детей у нас осталось 33 штуки.
Сравнивая с современностью, восьмидесятые Чистяков вспоминает с лирическим придыханьем.
– Говорят, что был голод, но жили мы прекрасно. Детей воспитывали, в походы ходили. Были пионеры и комсомольцы. Система образования работала на высшем уровне – всё кипело. Мы не сидели, как дураки, за бесконечными отчётами. Мы в буквальном смысле занимались детьми день и ночь. И всё было интересно.
В 90-м году, несмотря на «непонятное время», построили новое здание школы. Правда, из обновлений с того времени появились лишь несколько компьютеров в 2014 году. И всё.
– Сейчас уже никто не верит, что именно с 90-го года для таких маленьких школ, как наша, полностью прекратилось финансирование учебно-наглядных пособий и ученической мебели. Столы и парты у нас стоят с 90-го года, – Чистяков обводит руками свой кабинет. – На приобретение новой мебели нам не выделяют денег. В отличие от советского времени, когда под такие нужды прописывались финансовые статьи.
Сейчас выделяемых школе денег хватает лишь на зарплату учителям.
– Средняя заработная плата наших учителей – 15 с половиной тысяч рублей. Но отметим, справедливости ради, что и нагрузка у них небольшая. Детей ведь мало. А количество педагогов у нас не уменьшилось, – рассказывает Геннадий Иванович.
У школы в Бродях нет десятого и одиннадцатого классов. После девятого все выпускники решили попытать счастье в техникуме.
– Дети уезжают из-за неопределённости, – констатирует директор. – Ведь тут безработица явная. Мы посчитали, что в Бродях 32 рабочих места. Тут негде работать.
В 90-е, когда безработица начала активно захватывать бродинские просторы, местные жители решили ответить на сложные жизненные вызовы добром.
– Люди теряли работу, но при этом начали брать детей из детских домов в свои семьи, – вспоминает Чистяков. – Они сделали воспитание приёмных детей своей работой. Государство им платило зарплату за это. Многие приёмные дети пришли к нам в школу.
Традиция брать детей из детдомов осталась в Бродях и по сей день. Однако, проблема безработицы при этом тоже никуда не уходит. Директор Чистяков считает своей задачей уберечь детей от ощущения безнадёги хотя бы в школьные годы.
– С их образованием мы, конечно, справляемся. В маленьких школах работать не легче, чем в городской. Ведь мы должны найти каждому ребёнку занятие, даже если он откровенно слаб в учёбе. Траекторию ему другую выстраиваем – спорт, искусство, к примеру. Воспитательную линию мы проводим довольно сильную, – говорит Геннадий Иванович.
По его словам, он каждый год хочет уйти с должности директора. Но не может.
– 35-й год в этом статусе – это рекорд Гиннесса, – улыбается Чистяков. – Я не набиваю себе цену. Каждый последний педсовет года я говорю коллегам – всё, выдохся. В школе есть кому меня подменить – молодые педагоги имеются. Но когда я уходил пару раз, ко мне приходили мои учителя и просили поработать ещё. Да и на детей иногда посмотришь, подумаешь – «сейчас я уйду, потом другой. Так мы и скатимся до филиала мошенской школы». А ведь это дело всей моей жизни. Жалко.
Некоторые коллеги директора шутят – мол, «что тут работать, школа-то маленькая».
– Но на самом деле всё ровно наоборот, потому что в городской школе у директора несколько замов – по учебной работе, по воспитательной и по хозяйственной деятельности. А я сам себе зам. У меня в штатном расписании руководящих должностей один директор. В такой школе работать ещё тяжелее.
Свою профессиональную миссию Геннадий Иванович формулирует довольно ясно. Хоть и с небольшой грустью в голосе.
– Несмотря на всё, мы должны учить и воспитывать детей. Не поддаваться критиканству, хоть министерство образования и делает много неправильного. Но мы должны приспосабливаться и делать по-своему, как знаем сами. Скажу только, что если и есть где-то коррупция в образовании, то точно в отрасли обеспечения учебниками, – усмехается Чистяков. – Их заставляют менять раз в пять лет, хотя новые и старые обычно не отличаются ничем кроме обложки.
Директор школы в Бродях сожалеет, что за последние десять лет его работа превратилась в до жути забюрократизированный процесс.
– Теперь это не творчество, как раньше. Утром я открываю почту, делаю срочный отчёт до десяти утра. Потом ещё один – до 12:00. Потом ещё отправь им «наверх» с десяток отчётов. И только когда ты с этими бумажками расквитаешься, сможешь вздохнуть спокойно и подумать о настоящей работе. Но времени на это обычно не остаётся.
– Почему вы считаете, что педагог и директор – это творческие профессии?
Чистяков размышляет полминуты.
– Если она не творческая, то тогда просто не интересно работать, – изрекает он. – Не знаю, может это я так привык. Ведь я вечно что-то выдумываю. Наверное, поэтому в 42 года мне присвоили звание «Заслуженного учителя России».
Про своих коллег по школе Чистяков уверенно говорит – эти люди без работы с детьми уже не смогут, потому что тут в коллективе работают по призванию.
Разговор с директором закончился приведённой им аналогией. Учителя в Бродях, говорит, не смогут без школы, как и деревня не сможет без храма.
И пока он произносит эти слова, на другом берегу озера Меглино стоит деревня Долгое. Там тоже недавно закрыли школу. С тех пор многие люди там ушли из родных домов в поисках лучшей жизни. И там тоже есть заброшенный храм. И его местные жители – оставшиеся в меньшинстве – теперь даже не мечтают достроить.
Матвей Николаев
