«Не плачь! Она не была такой уж красивой. Больше скажу, она никогда мне не нравилась», — мальчик сморщил нос, всем видом показывая мне. Как сильно не нравилась ему, только что разбитая мною чашка. Слегка кремовая, воздушного фарфора, она имела по краю тоненький серебряный ободок, ручку в завитках и довольно маленькое донышко. Будучи широкой кверху, смотрелась легко и солидно одновременно. Я сама подарила сорванцу чайную пару на День Ангела. И тогда он довольно уверенно выразил восхищение. Хотя, я прекрасно знала — он желал получить очередной набор Lego. А нынче, чашка попросту лопнула у меня в руках. Едва не шпарив содержимым. Я была на нерве и слишком сильно сомкнула ладони. Материал — хрупкий и уязвимый — оказался не готов. К моим чувствоизъявлениям!
«Ну брось, крёстная. Не стоит так расстраиваться. Пойдём лучше, я покажу тебе парусник. Что собрал только вчера. Он стоил мне усердий и времени. Но я так старался, что получилось здорово. Ей-ей, я не хвастаюсь!» — мы, взявшись за руки, уже поднимались по лестнице. Мальчуган тарахтел увлечённо рядом, я слушала в пол-уха. Дивное создание — десяти лет, рыжеватое, кудрявое. Будто только что спрыгнул с иллюстрированной страницы нетленного творения Марка Твена. На макушке соломенное канотье, штаны на помочах, рубашка батиста нежнейшего, башмаки несносимые, на шнуровке. Сын моей ближайшей, он был знаком мне с утробы. Я пасла эту неугомонную все девять месяцев — чтобы донос осуществился качественно. Потом стояла у палаты рожениц. В маске и с нашатырём. Для счастливого отца. Затем, в белом плате и юбке до полу, рыдала от умиления возле купели. Позже, узнавала первой прибавленный вес, рост и зубки. Лучше прочих была осведомлена о болезнях и падениях. Вела — с другой стороны — в первый класс. Ругалась с учителями, струнила одноклассников, обсуждала новые педагогические веяния с прочими родителями. Он был мне, как свой. За неимением. Своих.
Мы дотопали до детской. И следующие полчаса я разглядывала «корабь». Щупала холщовые паруса, тискала снасти, стучала ногтем по деревянному корпусу. Одновременно, милое дитя грузило меня сведениями о реях, бушпритах и стеньгах. Когда дело дошло до такелажа я взмолилась: «Вася, мне не осилить. Ты слишком умён и образован. А моя оперативка и без того забита. Лучше, спустимся к морю. Там и на яхты поглядим и волны послушаем. Говорят, нет лучшего средства. От тоски… Вот, и посмотрим!»
Он скакал чуть впереди меня. Что-то напевал, оборачивался, спрашивал. Улыбался, как умеют улыбаться только дети. Бездумно, невинно, беспричинно. Я смотрела ему в спину и думала: «Как быстро всё кончится… Беззаботность, простота… Доброта. Которая — не отчего, просто так… Ещё года три, максимум, пять. И общество подомнёт и размажет… И он перестанет быть милейшим рыжим парнем. А станет — не от мира сего… А таких. Не любят… И меня не будет рядом. И мать, рано постареет. Потому что — муж уже погуливает. А она — вечно в слезах и в дауне…» Грустные мысли вертелись и путались. Дорожка — песочные изгибы и горсти каменных ступеней — петляла среди зарослей падуба и колонн кипарисов. Я смотрела под ноги — не навернуться бы! Шевелила задумчиво губами. И день, начавшийся неприятным разговором с Зоей. И последующим раздавливанием чашки. Постепенно перетекал просто в день. Мальчик — в пяти шагах, по курсу — кричал мне что-то ласковое и озорное. Я отвлеклась, наконец. И прибавила шагу.
«А может. Как знать! Всё сложится хорошо. И Глеб опамятуется. И не будет этих утренних истерик и мозговых выносов. Про «жить не хочу!..» И «рыжик» будет любимцем учителей и одноклассников. Сокурсников и коллег… И девочка его хорошая полюбит. И семью он заведёт. Основательную и дружную. Как он сам… Так ведь и должно быть. Каков человечек — такая и житуха. А он — всем человечкам человечек!..» На душе потеплело и полегчало. Хмарь начала рассеиваться. И вокруг всё будто звонче и искристее стало. Мы уже вышли к берегу. Я крикнула: «Васёк! А теперь — кто быстрее до воды!» И мы помчались. Малец, на ходу срывающий канотье. И размахивающий им — яки веслом. И взрослая тётка, задравшая сарафан повыше, к коленкам. Чтобы не мешал. А коли посчастливится добежать первой — ворваться в солёные волны — не слишком замок».