Школа — это тюрьма, в которой некоторые после отсидки остаются, или, точнее говоря: — возвращаются туда, поняв, что на воле делать нечего...
Сидя в очереди к терапевту, я увидел Татьяну Сергеевну, свою бывшую учительницу по истории. Она одна из немногих учила нас вольнодумству, рассуждала про флирт, секс, опасность незащищенных связей, особенно через анус.
В такие моменты она доходила до драматических восклицания:
«Ну не приспособлено там для этого, НЕ ПРИСПОСОБЛЕНО».
Постарела, осунулась, стала задумчивее. А может это результат болезни, из-за которой пришла к терапевту. И истории хорошо учила. Я, правда, до 11-го класса не очень налегал на историю, а потом зачем-то стал готовиться для поступления на исторический.
Стал к ней ходить домой на дополнительные занятия. Месяца за полтора мы освоили всю школьную программу. Из-за чего я делаю вывод о бессмысленности школы именно в качестве образовательного учреждения. Как тюрьма не воспитывает преступника, так и школа не образовывает.
Туда приходят либо уже умники, либо еще раздолбаи, которые если и поумнеют, то только лично заинтересовавшись чем-нибудь — Юлием Цезарем, фонетикой, средневековыми петушиными боями, алеоторикой, додекафонией, медиевистикой, кораблями, жизнью сумчатых, песнью песней, теоремой Фалеса, экваториальной Гвинеей... В основном же — это простой способ узнать об обществе, в котором живёшь.
Но общество еще хуже, поэтому некоторые предпочитают застенки. На четвертом курсе я осознал, что учусь на вертухая, и резко захотел стать писателем. Когда я недолго работал в издательстве верстальщиком и поступал на факультет журналистики, не удержался и позвонил Татьяне Сергеевне.
— Здравствуйте, это Ярослав
— О, Ярик, привет! — голос все тот же, молодой. Такой же, как тогда, когда я весенним днём пришел к ней заниматься историей и обществознанием. Ветер колыхал занавески, пахло чем-то сладким, её дочка была в школе.
Мне хотелось поговорить с Татьяной Сергеевной о чем-нибудь другом, помимо истории. О своем желании побыть с девочкой, о музыке. Я даже фантазировал, как она меня обнимает, и мы, согласно сценарию эротического фильма, откладываем все суетные дела, чтобы заняться главным…
На улице здорово шумели машины, с кондитерской фабрики тянуло малиновым джемом и выпечкой. На столе лежала стопка журналов «Эсквайр».
— Татьян Сергевн, я решил, что не хочу быть учителем, я буду писателем, то есть журналистом.
— Милый мой, — откашлялась, ну, а писать-то надо о чем-то, где опыт брать будешь?
— Да найду…
И я его лет семь собирал после этого разговора. Долгие отношения, бесконечная смена работ, переезды, смены квартирных пространств, больница, интрижки, запои, срывы, озлобленность на весь мир, покинутость, вся эта хрень.
К моменту нашей встречи перед дверью к терапевту, я устроился на стабильную офисную работу, где впервые за долгое время почувствовал нормальное отношение, там разрешалось раз в месяц пропускать работу без справки.
Да и на больничный было легко отпроситься. И хотя в названии компании стояло слово «Школа», к тюряге это не имело отношения. Скорее — набор всяких коммерческих курсов по «творческим профессиям». Хочешь, девочка, стать моделью? За семь тыщ мы из тебя сделаем фифу, привьем вкус. Чувак, хочешь быть фотографом? — Вперед, за 6500 сделаем начинающего профи, а за восемнадцать — профи-профи-суперпрофитроли. И я писал всё это рекламное сопровождением, тексты, слоганы.
ВЕСЬ МИР У ТВОИХ НОГ, КОГДА В ФОТОШОПЕ ТЫ БОГ
КТО, ЕСЛИ НЕ ТЫ НА ПОДИУМЕ КРАСОТЫ?!
ИЗМЕНИ СЕБЯ, НЕ ИЗМЕНЯЯ СЕБЕ !!!
ОСВОЙ ВЕБДИЗАЙ, И ТЫ ПЕРЕСТАНЕШЬ ПАРИТЬСЯ ПО ПОВОДУ ПЕНСИИ
СНИМАЙ КАК ТАРАНТИНО
ОСВОЙ КРУТЫЕ ПРИЧЕСКИ — ОТ КЛЕОПАТРЫ ДО ШЭРОН СТОУН
После жуткой летней тоски это стало спасением. Всё это чушь собачья, но мне нравилось отношение. И вот это самообольщающее чувство причастности к творческой профессии (какой же я идиот!).
Уже через годик руководство скурвится, отменит все привилегии, начнет страдать хернёй, но к тому времени я уже возьму от них максимум.
Выдавлю из себя еще пару тюбиков зека и вертухая.
Кажется, мою бывшую учительницу немного удивило, что я работаю в какой-то престижной компании (ой-ой-ой, ЛОЖИЛ я на это с большим прибором, все это приспособленчество).
Наверное, она, несмотря на доброжелательность, была невысокого мнения о моих способностях. Но я бы хотел выразить благодарность не за рассказы про коллективизацию и приватизацию, не про то, как засучив рукава, Пётр прорубал окно в Европу.
А за рассказы о своих интрижках с мальчиками, рассуждениях о том, что секс — это не так просто, как кажется на первый взгляд, про оргии Петра Третьего (или второго), про совет жениться пораньше, а то потом и вовсе не захочется, совет, которому я так и не последовал. За все эти моменты, делавшие жизнь в застенках более сносной.