– Я мучитель чужих судеб. Люблю манипулировать сознанием людей, делая их своими куклами. Вас это почему-то не пугает.
В прикованном взгляде есть нечто завораживающее и, в то же время, отталкивающее, пугающее. Сердце её сжималось. С каждым вздохом она ощущала на себе колоссальное давление мертвых глаз мужчины. Точный выстрел слов ранил сознание Жизель, но она к этому уже привыкла. При первой встречи с ним она чуть ли и вовсе не лишилась рассудка. Настолько сильно его влияние. Этому сложно не подчиниться.
– Продолжайте, – с долей секунды Жизель проморгала пару раз. Она будто пробыла во сне. Глаза невольно опустились вниз. Лист бумаги был на треть заполнен не читаемыми каракулями, которые напоминали абстрактный рисунок ребенка. Неоднократные визиты этого пациента всегда свидетельствовали о новом, неповторимом опыте для такого бывалого психоаналитика, как Жизель. Но и еще это значило огромную опасность, ведь его способности налагали право собственности на чувства и мысли любых людей.
– Вы сделали мне подарок, – мысли мужчины растворились во мгле разума. Улыбка – одно из лучших и бесценных украшений любой женщины. По крайней мере так считал он. – Вам она идет, – добавив следом.
Жизель буквально отодрала запотевшую ладонь от коленки. Взгляд мужчины не упускал из виду и эту деталь.
– Пожалуйста, умерьте свой пыл, – она сделала замечание, впервые за долгое время. Ранее он не позволял себе подобное, и это настораживало. Сейчас она уязвима перед ним как никогда прежде.
– Простите меня. Не смог удержаться. Ваша улыбка так очаровательна.
«Маленькая английская чашка» – при первой встречи с ней он именно так смог описать Жизель. Нет, она не англичанка и никогда не жила там. Привычка сравнивать людей с вещами, эпохами, битвами, своими сексуальными желаниями зародилась в нем еще задолго до знакомства с ней. Тогда это весьма обескуражило женщину, поскольку она вовсе не была такой. Каждый сеанс с ним начинался с описания той или иной вещи, характеризующей Жизель в определенный момент времени. Это могло произойти внезапно. Он мог сказать, что та похожа на ландыш, который цветет в июне. И кстати, что немало важно, как раз на улице благоухал июнь. Он мог сравнить её движение руки с качающейся веткой японской сакуры. Или мог проявить изобретательность и внушить, что она находится посреди холодной, арктической пустыни. До этого, правда, доходило редко, но этот опыт, ощущения были поистине непередаваемы. Он никогда не оскорблял Жизель, никогда не унижал её достоинство. Он всецело уважал её чувства и никогда не позволял себе срывать этот цветок. Сегодня мужчина впервые перешел за черту их отношений «врач – пациент».
– Вы решили расслабиться? – Жизель задала именно этот вопрос, так как он являлся специальным триггером для пациента. Он продиктовал ей особые слова, чтобы она, чувствуя опасность, могла обезопасить себя от его влияния. Бывало так, что он молчал, или задавал встречный вопрос. Это почти наверняка сулило о нарастающем беспорядке в его голове.
– Я хочу признаться, мисс Палмер. На этот раз хочу сказать вам все прямо, без хитрости.
Кажется, пока что, все идет нормально. Жизель, невидимо от его взора, вздохнула.
– Вы мне очень нравитесь, – напряжение в его голосе отсутствовало. – Вы помогаете мне справиться с моими мыслями. Помогаете расставить все по полочкам.
– Это моя работа.
– Я чувствую нечто большее. Я чувствую взаимосвязь между нами. Ощущаю каждым миллиметром своего тела это чувство.
– Вы же понимаете, что мы не можем.., – не договорила Жизель, как вдруг она заметила, что он улыбается. За 3 года работы с ним, она только слышала описание эмоций и чувств: «Я показываю улыбку», «Я показываю свою грусть», «Слезы льются ручьем». Некоторые чувства он описывал с такой поразительной точностью, что порой это занимало весь сеанс. «Сплошной машинальный поток мыслей, закрученный в спираль» – так он описывал некий вихрь у себя в голове.
На первом сеансе он рассказывал свое представление о мире. Он видит, как другие дети лепят в песочнице невыразительные куличики, лишенные порядка и грации. Он видит, как эти дети пристают к своим сверстникам и выказывают недовольство, по поводу техники их лепки. Им не нравится чужая работа, и поэтому они растопчут песок. Он считал это возмутительным, а Жизель считала его ребенком.
Разбросал игрушки по комнате, испачкался в грязи, изрисовал дорогие обои фломастерами. За ним всюду нужен глаз да глаз, и никак иначе. Жизель понимает его мир, знает, какой беспорядок он способен натворить, если ничего не предпринять. Она знает его хорошо, как никто другой. Она испытывает «это чувство» к нему. И знает, что он прав. Прав насчет связи, возникшей между ними. Он и она – два невыразительных куличика, которые рано или поздно растопчут дети. С ним она чувствует себя настоящей. Его дикая энергетика съедает на завтрак любые невзгоды и проблемы. Его дикая энергетика заставляет её сердце улыбаться. Его дикая энергетика оберегает её очаг. Его дикая энергетика всецело способствует её рассвету.
С ним она чувствует себя счастливой. Она хочет признаться, но не может. Жизель убеждает себя, что так нельзя. Потому что он – всего лишь еще один прохожий, еще один представитель множества людей, мелькающих у нее перед глазами. Он прохожий. Он прохожий. Он прохожий. Он прохожий.
– Ты должен собрать все игрушки, – Жизель использует метафоры, потому что только их он и понимает.
– Хорошо, – спокойно ответил он.
И он приступил к своему ритуалу. Глаза закрылись сами по себе. За семь секунд его восприятие нарисовало просторное помещение, стены которого разнообразно разукрашены сочными тонами. Здесь свободно разгуливал аромат облепихи. А там, в центре комнаты, прямо из зазоров досок прорастали причудливого вида розы. Целые букеты роз. За этим полем стояла невысокая женщина, в роскошном красном платье. Её глаза скрыты за маской цапли, а руки прижаты к груди. Это была она. Жизель.
Он прошел близ благоухающих цветов и остановился в метре от нее. Она смотрела на него. Он смотрел на нее. Он рухнул на колени, словно чувствовал слабость, и она подошла к нему. Нежные руки Жизель прижали к мягкому, как подушка, платью голову его.
– Я показываю улыбку, – сказал он, уткнувшись лицом в приятно пахнувшую ткань.
Жизель тоже опустилась на колени, и её платье стало алым закатом. Он лежал на поле её и касался рук её. Она гладила его сердце, чувствовала порывистые импульсы сердцебиения монстра.
– Прости меня.
Жизель вновь проморгала. Её дыхание на несколько мгновений замерло. Все исчезло. На подоконнике, спиной к Лос-Анджелесу, сидел пациент, все также с пристальным взглядом уставившийся на психоаналитика. Лишь его острый нос слегка подергивался.
– Мисс Палмер, все хорошо? – спрашивал он.
– Да, – выдохнула она и задышала полной грудью. Женщина начала приходить в себя. За секунду в её голове возникло море из вопросов. Она терялась в этой реальности. Ей хотелось вернуться туда, обратно, в ту волшебную сказку, где они принадлежат друг другу. Сколько длилось это погружение в глубокие воды сознания? Час? Два часа? Жизель осмотрела свою комнату. Здесь все также пресно и уныло. Все также по–прежнему правильно стоит мебель, которая казалась лишней. Нет того калейдоскопа красок и миниатюр. Этот опыт столь мимолетный ускользнул. Остался только заурядный фасад.
– Вы только что сидели на полу и гладили свои руки, а потом встали и присели, как обычно, на краешек кресла, – доложил мужчина.
– В самом деле? – ахнула Жизель.
– Я здесь ни при чем, – раздвинув в стороны ладони. – У нас с вами уговор.
– Точно, – будто в беспамятстве говорила женщина. Ей очень хотелось пить.
– Аркейд, я думаю, на сегодня сеанс можно закончить.
Парень оттолкнулся от поверхности, встав в полный рост.
– С вами точно всё в порядке? Наш сеанс начался 15 минут назад.
– Да, не беспокойтесь, мистер Карнеги, – она не умеет врать. Для мозгоправа с квалификацией её отговорки звучали весьма нелепо.
– Вы никогда не называли меня по имени, – Аркейд это сразу заметил и не упустил данный факт для отчетности. – Я приятно удивлен.
– Раз все хорошо, тогда вы, должно быть, поняли и мое послание вам, – упомянул он.
– Какое послание? – Жизель сначала сказала тихо, а потом повторила вопрос, но уже громче.
– Три заветных слова. Каждое первое слово в начале предложения.
Тяжелой поступью он направился к двери, проходя мимо женщины. Его взор ни на что не обращал внимания и показывал только картинку перед собой. Аркейд распахнул двойные двустворчатые двери, услышав в спину:
– Я люблю вас.