«Машину лихо припарковали и через пару минут из неё вышел мужчина. Выглядит молодо, одет красиво. Лицо немного смущённое, в руках роскошный букет. Постоял возле «бэшки», с ноги на ногу попереминался. Переложил розы из правой в левую. Поправил у плеч пиджак — и без того безукоризненно сидящий на умеренно атлетической фигуре. Посмотрел на окна дома, возле которого и пристроил дорогой паркетник. Хотел было позвонить — передумал. «Сюрпризом…» — пробормотал и пошёл к дверям крайнего подъезда. Пока поднимался на лифте, трижды успел пожалеть о предпринятом. «Рано. Это всё — рано. Она не сумела ещё забыть. Только разозлю. И отодвину примирение". На площадке верхнего этажа замедлил аллюр. А у квартиры и вовсе замер соляным столбом. «Зачем попёрся?!» — отбранил себя и занёс ладонь над звонком.
За бронированными «вратами рая», где-то в дальних коридорных пределах играла музыка. Что-то старинное — «фокстрот, румба?» — с подскрипами исполнял оркестр. Ритмичные мотивы переливались из одного края необъятной квартиры в другие. Казалось, тот, кто это слушает, ходит по комнатам с граммофоном в руках. Что было невозможным, в принципе! « А вдруг возможно. Кто её знает!.. Подарили. Граммофон. Пока я телепался. И думал… А носит его — новый мужик. Она красивая, умная. Такие долго одни не бывают. Не я ж только разглядел!» Втянул в себя воздух — напряжённо и беззвучно. Будто услышать могут. Там, за тремя слоями с легированной. Ещё подождал. Тяжёлый букет тянул руку вниз. Рубашка начинала влажнить в подмышках. «Ещё минут пять. И можно не ходить. А смысл? Приду покрасневшим вонючим раком-козлом. И розы — её любимые, мелкие, кручёные — не помогут… Господи, надоумь! Дурака…»
На этаже ниже громыхнул лифт. Из кабины вылезла бабулька. Сумка-продуктовка в костистой лапке. Вся наклонилась — тяжело нагружена. Он скоро снёсся по пролётам. Подчалил к соседке: «Давайте помогу, Антонина Михална! Зачем по стольку носите? Спину сорвёте». Она благосклонно отдала поклажу в крепкие выносливые руки. Полезла неспеша за ключами. Головой нагнулась — рыщет в ридикюле. Потом в скважинах шуровала — трёх! дом не для скромных бюджетов — открыла, пригласила его войти. Мужчина скоренько занёс купленное на кухню. Прощаясь в коридоре, мимоходом поинтересовался: «Как там моя, не знаете? Отсутствовал. По делам. Почти месяц…»
«Полтора. Если не считать двух раз, что ты приезжал и торчал под окнами. Букеты правда, пожиже были. Первый — штук семь кремовых. Нашёл с чем к законной жене приезжать. Осёл тебя задери!.. Второй раз одумался. С красными приехал. Одиннадцать? Ну я так и решила. А что не зашёл, к благоверной? Испугался. И правильно. Она у тебя — дива. К такой — только на белом коне... Нынче, вовсе замечательно. Твоя от таких мелкушных розочек — сама не своя. Говорила мне. Как-то…» — старуха выговаривала монотонно, почти без поучений. Ей было всё равно — примет ли видная соседка сверху своего мужика обратно. Или устроит себе новую жизнь!.. Но акт доброты состоялся. И она сошла на благодушие.
«Не тушуйся. Никого за отчётный период не наблюдалось. А ты знаешь — если я чего не увидала. Значит, того и не случалось», — посмотрела на оживившегося надеждами и добавила, — «зря ты с ней так носишься. Смотри — взнуздает тебя. И уже отвыкнуть не сумеешь. Впрочем. Баба она стоящая. Сколько живу — таких не встречала!» Мужчина приобнял соглядатайшу. Руку — к сердцу, поклон седоватой головы. И поскакал вон. Взлетел вихрем на свой пентхаусный. Уверенно нажал кнопку звонка.
Она открыла. Милый, в пионы, халатик. Чуть заспанное лицо, волос растрёпан, глаза припухли. Увидала его, улыбнулась. Подхватила букет, он подхватил её. В обжим, в охапку. И понёс вглубь квартиры…
Из включённого муз/центра в гостиной неслись знакомые мелизмы и подцоки. Что-то фокстротное!..
Страх потерять безвозвратно имеет склонность рождать химеры и усиливать марево незаживших заблуждений. Ему померещилось — что её у него больше нет…»