После того как меня сослали в Германию, изучать вроде бы философию в Кельнском Университете (хотя, честно говоря, я так и не поняла, чем я там вообще занималась эти полгода), я довольно быстро переехала из общежития к Хольгеру. Особых чувств между нами не было – у меня на родине остался небезразличный мне молодой человек, Хольгер же вообще не был настолько развит эмоционально, чтобы любить хоть что-то, не говоря уж обо мне.
Тем не менее, мы отдавали друг другу должное.
Хольгер считал меня красивой и умной. По крайней мере, он так говорил.
Я же была готова пойти на что угодно, даже на Хольгера, лишь бы снова оказаться в русскоязычной среде – а Хольгер говорил по-русски великолепно, куда лучше многих моих соотечественников – все ж-таки бундесвер, шпионская специальность, радиоперехват. Есть небольшие подозрения, что мое присутствие у себя в доме он оправдывал возможностью еще лучше изучить язык и образ мыслей потенциального противника.
Вставал он в 6. 05 и брался за пылесос. Я засовывала голову под подушку и пыталась спать дальше.
В 6.45, закончив уборку и приготовив завтрак, Хольгер стаскивал меня за ноги с постели. Потому что последнюю нужно было застелить.
Я, лягнув фашиста для порядка, ползла в ванную – умываться и чистить зубы. Через несколько минут в дверях обычно появлялся Хольгер – с традиционной утренней лекцией о том, что приличные люди не приближаются так к зеркалу во время чистки зубов, так как на зеркало летят капельки пасты.
Я отвечала.
- Никак не пойму, – говорил Хольгер, - в каких случаях все-таки используется «на х…!» , в каких « в ж..!», а в каких - «в п..!». Мне кажется, ты просто выбираешь их произвольно… Ну вот опять! Почему именно этот оборот сейчас?
Хольгер был фактическим вегетарианцем, но его попытки приучить меня питаться йогуртами и мюсли потерпели крах. Поэтому каждый день он с величайшей брезгливостью вынимал из продуктовой корзинки пару кусочков колбасы или фаршированной индейки и клал в специальную коробку для нечистой еды в холодильнике.
- Ты вообще собираешься вносить свою долю расходов на питание? – обычно спрашивал он, налив мне кофе.
- Нет.
- Но почему?!
- Потому.
- Ну все-таки, почему?
- Потому что ты не заслужил.
- Но ты же ешь?
- Ем.
- Но не хочешь платить?
- Да.
- Почему? Ты что, считаешь, что наши с тобой…эээ…отношения я должен оплачивать?
- Да, придурок. Колбасой. У нас такая национальная, блин, традиция.
- Сколько раз я тебя просил – не тыкать нож в масло глубоко. Остаются неопрятные дырки. Просто проводи зубчиками ножа по поверхности – посмотри, так же удобнее и эффективнее.
- Хольгер, я могу хотя бы один раз позавтракать в тишине и покое?
- Можешь. Если будешь правильно мазать масло. И ты опять поставила кружку мимо подставки! И ты же обещала мне не курить до и во время завтрака!
- Тебе это приснилось в эротическом сне.
- Нет, не приснилось. Ты понимаешь, что курить это вредно? И что ты заставляешь и меня быть пассивным курильщиком?
- Ты от этого раньше умрешь?
- Очень может быть.
- Тогда дай мне зажигалку.
- Ты же только что покурила! Ну вот… ты можешь объяснить, почему ты именно это словосочетание опять выбрала?
Вернувшись из университета, Хольгер первым делом взбивал все подушки на диванах, потому что на них были отпечатки меня. Потом садился сортировать чеки, наклеивая их в бухгалтерские книжки. Попутно ныл, что я опять не туда поставила ботинки. Что не положила на место книжку. Что мы должны быть в бассейне через 24 минуты, а я все еще не готова. И что мой купальник он специально вчера повесил широко, чтобы он высох, а я его сдвинула, и он теперь влажный, а мокрые купальники могут нанести непоправимый ущерб женской репродуктивной системе….
С Хольгером мы дружим до сих пор. Но с тех пор я научилась очень высоко ценить мужчин, неспособных отличать бардак от порядка и которым глубоко безразлично – водятся у них под кроватью страшно ухмыляющиеся комочки пыли или нет.
Про убирающего мужчину номер 1 можно прочитать вот тут