Никогда этот автор не поднимался до высот современников, хотя со многими пел в унисон, многим подражал и у многих учился. Притом ведь были у него вполне пристойные рифмы — пусть не гениальные, но технически правильные и крепкие.
Я хожу по городу, длинный и худой,
Неуравновешенный, очень молодой.
Ростом удивлённые, среди бела дня
Мальчики и девочки смотрят на меня...
На трамвайных поручнях граждане висят,
"Мясо, рыба, овощи" — вывески гласят.
Я вхожу в кондитерскую, выбиваю чек,
Мне даёт пирожное белый человек.
Я беру пирожное и гляжу на крем,
На глазах у публики с аппетитом ем.
Ем и грустно думаю: "Через тридцать лет
Покупать пирожное буду или нет?"
Повезут по городу очень длинный гроб,
Люди роста среднего скажут: "Он усоп!
Он в среде покойников вынужден лежать,
Он лишен возможности воздухом дышать,
Пользоваться транспортом, надевать пальто,
Книжки перечитывать автора Барто.
Собственные опусы где-то издавать,
В урны и плевательницы вежливо плевать,
Посещать Чуковского, автора поэм,
С дочкой Кончаловского, нравящейся всем..."
Столько комплексов наружу! — и как раз тех, из которых потом проросло многое.
Да, это не Маршак и не Хармс или Введенский, уж точно не Чуковский или тем более Барто, не Агнивцев и конечно же не Хлебников, или Уткин, или Мандельштам; и не Шпаликов или...
Это Сергей Михалков, уже успешный — и ещё не превратившийся в то, чем он стал с годами.
