Главный тезис этой публикации в том, что Сократ справедливо был описан в комедии Аристофана «Облака». Лично я всегда говорил, что нужно быть слепым, чтобы не увидеть в Сократе типичного софиста.
И вот, читая воспоминания его ученика Ксенофонта, дополнительно убеждаюсь в этом.
На самом деле те, кто противопоставляет Ксенофонту воспоминания Платона, как более авторитетные, ибо писал их более-философский ум и более преданный ученик - все равно никак не смогут отвести обвинения в софистике, т.к. даже в диалогах Платона, Сократ хоть и защищает объективную оценку и точность отвлеченных понятий, но метод его доказательств является чистейшей воды софистикой. Разница лишь в том, что Сократ из массы разных мнений, которые он мог одинаково успешно доказывать тем же методом - выбирает только одно, которое ему по душе.
И вот Ксенофонт, искренне желая оправдать Сократа и отвести обвинение суда в «порче нравов молодежи», приводит такой пример:
« [Здесь следует речь о том, что Сократ обвинил тирана Крития в сексуальной необузданности.]
С этого-то времени и стал ненавидеть Сократа Критий: будучи членом коллегии Тридцати и попав в законодательную комиссию с Хариклом, он припомнил это Сократу и внес в законы статью, воспрещающую преподавать искусство слова (иными словами Тираны, как истинные реакционеры «от народа», хотели запретить софистику). Он хотел ему повредить, но, не зная, как к нему придраться, выставил против него обвинение, которое толпа огульно предъявляет философам (о том, что философы могут ложь выставлять правдой, и наоборот + что занимаются бесполезными исследованиями небес и земли, иными словами содержание «Облаков» Аристофана, это, якобы, ложь), и старался опорочить его перед людьми: я и сам никогда не слыхал таких речей от Сократа, и никто, сколько мне известно, не говорил, что слышал.
События показали это: когда Тридцать казнили массу граждан, причем не худших, и многих подстрекали к противозаконным действиям, Сократ однажды сказал: «Странно было бы, мне кажется, если бы человек, ставши пастухом стада коров и уменьшая число и качество коров, не признавал себя плохим пастухом; но еще страннее, что человек, ставши правителем государства и уменьшая число и качество граждан, не стыдится этого и не считает себя плохим правителем государства». Когда Критию и Хариклу донесли об этом, они призвали Сократа, показали ему закон и запретили разговаривать с молодыми людьми (дескать, Сократ прав, а мотивы сугубо политические + личная обида). Сократ спросил их, можно ли предложить им вопрос по поводу того, что ему непонятно в этом объявлении. Они отвечали, что можно.
[Итак, Сократ, по логике этих мемуаров, должен сейчас на деле показать свою невиновность, что он не софист и не развращает молодежь.]
— Хорошо, — сказал Сократ, — я готов повиноваться законам; но чтобы незаметно для себя, по неведению, не нарушить в чем-нибудь закона, я хочу получить от вас точные указания вот о чем: почему вы приказываете воздерживаться от искусства слова, — потому ли, что оно, по вашему мнению, помогает говорить правильно, или неправильно? Если — говорить правильно, то, очевидно, пришлось бы воздерживаться говорить правильно; если же — говорить неправильно, то, очевидно, надо стараться говорить правильно.
(Иными словами, Сократ сразу же начал ловить тирана на софистическую удочку, что тот интуитивно понял и поэтому все его последующие реакции не вызывают удивления).
Харикл рассердился и сказал ему:
—Когда, Сократ, ты этого не знаешь, то мы объявляем тебе вот что, более для тебя понятное, — чтобы с молодыми людьми ты вовсе не разговаривал.
На это Сократ сказал:
—Так, чтобы не было сомнения, определите мне, до скольких лет должно считать людей молодыми.
Харикл отвечал:
—До тех пор, пока им не дозволяется быть членами Совета, как людям еще неразумным; и ты не разговаривай с людьми моложе тридцати лет.
— И когда я покупаю что-нибудь, — спросил Сократ, — если продает человек моложе тридцати лет, тоже не надо спрашивать, за сколько он продает?
(Сократ получил конкретное указание, но не перестает задавать встречные бессмысленные вопросы, которые якобы лишают указание логики. Он специально притворяется дурачком и требует все больших поправок к «закону», которые к слову технически возможно сделать, но которые самоочевидны любому. И чем больше правок делается, тем больше новых придирок он станет делать, пока не запутает «законодателя» не столько невозможностью задуманного, сколько собственными мелочными придирками. Это — чистая софистика. И её нам преподносят как оправдание, что мол Сократ не софист, а просто честно и наивно хотел узнать истину.)
—О подобных вещах можно, — отвечал Харикл. — Но ты, Сократ, по большей части спрашиваешь о том, что знаешь; так вот об этом не спрашивай.
—Так и не должен я отвечать, — сказал Сократ, — если меня спросит молодой человек о чем-нибудь мне известном, например, где живет Харикл или где находится Критий?
—О подобных вещах можно, — отвечал Харикл.
Тут Критий сказал:
— Нет, тебе придется, Сократ, отказаться от этих сапожников, плотников, кузнецов: думаю, они совсем уж истрепались оттого, что вечно они у тебя на языке.
( Алкивиад: "На языке у него вечно какие-то вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики и, кажется, что говорит он всегда одними и теми же словами одно и то же, и поэтому всякий неопытный и недалекий человек готов поднять его речь на смех…)
—Значит, — отвечал Сократ, — и от того, что следует за ними, — от справедливости, благочестия и всего подобного?
—Да, клянусь Зевсом, — сказал Харикл, — и от пастухов; а то смотри, как бы и тебе не уменьшить числа коров.
Тут-то и стало ясно, что им сообщили рассуждение о коровах и что они гневались за него на Сократа».
Итого последняя фраза тиранов «доказывает», что если это была личная обида, а она была, то обвинение не имеет силы. Хотя фактически мы видели, как дерзновенно Сократ тут же использует весь набор приемов, за который его собственно и осуждают. Возможно он и в самом деле был настолько глупым и недалеким, что и в самом деле «ничего не знал» и был очень любознательным.
Но даже само выражение «я знаю, что ничего не знаю», может трактоваться как «в земных делах истина недостижима», и тем самым лишь расписаться под главным тезисом софистики.
Вспомнить даже «Апологию» Платона, там Сократ излагает собственное видение причин, по которым его на самом деле осудили. Основой было якобы то, что он любознателен (согласен, глупость очень раздражительна), и у всех искал мудрости, всех он, такой милый и хороший, считал мудрее себя, но все оказывались лишь узкими специалистами своего дела, каждый тянул критерий истинности в свою сторону, тогда как мудрый Сократ доказывал, что это лишь масса частностей, а истина состоит в общем, в божественном. Сделав этот вывод он и показал что «вы все придурки, а я тут самый мудрый, могущий в абстракции, могущий в соотношение Целого и частей».
Но показательно он этого не делает, он это Целое объявляет Богом и признает что все люди одинаково глупы перед ним. В этом плавном переходе не заметно как Сократ на самом деле объявил всех, кроме себя — узколобыми специалистами своего дела, т.е. глупцами, которым Сократ не является, как более «широкий» ум.
Теперь доходим до места у Платона, где Сократ отводит самое главное обвинение о «порче нравов молодежи»:
«Кроме того, следующие за мною по собственному почину молодые люди, у которых всего больше досуга, сыновья самых богатых граждан, рады бывают послушать, как я испытываю людей, и часто подражают мне сами, принимаясь пытать других; ну и я полагаю, что они находят многое множество таких, которые думают, что они что-то знают, а на деле ничего не знают или знают одни пустяки. От этого те, кого они испытывают, сердятся не на самих себя, а на меня и говорят, что есть какой-то Сократ, негоднейший человек, который развращает молодых людей. А когда спросят их, что он делает и чему он учит, то они не знают, что сказать, но, чтобы скрыть свое затруднение, говорят то, что вообще принято говорить обо всех любителях мудрости: он-де занимается тем, что в небесах и под землею, богов не признает, ложь выдает за истину. А сказать правду, думаю, им не очень-то хочется, потому что тогда оказалось бы, что они только делают вид, будто что-то знают, а на деле ничего не знают».
Во-первых, Сократ якобы не виноват, что его слушают. Это самое ничтожное оправдание, которое только можно придумать. И тем более тогда правы были тираны, если хотели запретить общение с молодыми людьми, если Сократ сам себя не может контролировать.
Во-вторых, если он делает это ради истины, то в чем она заключается? Он признается что учит молодежь доебывать людей тупыми вопросами. А после этого самоутверждаться и объявлять этих людей в тупости. По той лишь причине, что они не способны отвечать на бесконечное число дополнительных тупых вопросов и ложных дилемм. По той причине что никто (включая современных читателей) не замечает «перевода стрелок» во всех примерах Сократа и уходов в другие плоскости, чтобы доказать что-то в плоскости первой.
Примеров подобных тому, что я привел к Ксенофонта — огромная масса, даже следующий дальше из той же «Апологии» Платона диалог с судьями. Один ничтожнее и софистичнее другого. При чем дело складывается так, что если поверить что Сократ просто ничего не понимающий идиот, то его становится действительно несколько жалко, а нападение судей действительно выглядит совершенно нелогичным, напоминающим политический заказ.
На самом же деле, когда в диалоге с судьями Сократ приходит к выводу:
«По-видимому, кроме меня, все афиняне делают их добрыми и прекрасными, только я один порчу».
Cудьи не делают ничего особенного, а мысль заключается в том, что даже совершая пороки и ошибаясь, но живя ОБЫЧНОЙ ЖИЗНЬЮ — афиняне учат молодежь в духе простой передачи опыта «от старших к младшим». И даже на дурных примерах можно учиться. От судей до Аристофана и современного воспитанного в XX веке «бати» — все разделяют эту точку зрения как «житейскую мудрость».
Именно её сознательно колеблет Сократ, когда и сам докапывается до вещей, которые и так интуитивно всем понятны, и молодежь этому учит, роняя этим авторитет традиционных воззрений, которые вообще лишним вопросам не подвергаются.
Поэтому не важно какие у Сократа намерения, и точно-ли критиковал его Аристофан, важно что позиция Аристофана не беспочвенна, что Сократ виновен, и что это подтверждает защита одинаково как Платона, так и Ксенофонта. Сократ — типичный представитель софистики, лишь избравший в этом искусстве отдельную нишу, этот вердикт непоколебим, и будет подтверждаться постоянно во всех источниках (коих куда больше), которые только будут попадаться любому читателю. Дело лишь в том, чтобы читать умел видеть софистику, тогда как, по-видимому, читатели в большинстве сами ведутся на приемы Сократа.
Но самое главное здесь то, что масса образованных ученых пытаются защищать Сократа, как борца за истину, представляя более красивые описания его у Платона против менее благородных картин у Ксенофонта, которые называют Аристофана «не понявшим» учение Сократа, лишь бы защитить своего мученика, умершего за идеалы науки и свободы слова. Эти ученые как будто не замечают, что философы XVIII-XIX веков уже давным давно полностью уничтожили платонизм, и что даже в самой античности можно было найти противников этой компании, каждый из которых был к этой самой истине ближе, и каждый из которых сделал для той же любимой нашими учеными «науки» — больше пользы.