Раз в десять лет к Обводному каналу стекаются сотни петербуржцев, решивших свести счеты с жизнью
Обводный канал — далеко не самый приятный и благоустроенный уголок Петербурга. Там до сих пор хватает полуразвалившихся домов, заброшенных цехов и складов, а вода имеет невообразимо грязный цвет.
Неудивительно, что обитателям и случайным гостям этих трущоб то и дело мерещатся призраки, оборотни или странного вида бродяги, одетые в разноцветные лохмотья. А может быть, и не мерещатся вовсе. По крайней мере, если верить одной старинной легенде, то над тем местом, где прорыли Обводный канал, с незапамятных времен витают злые духи.
Гиблое место
Обводный канал стали строить в конце 1760‑х годов, чтобы ограничить Петербург с суши широким рвом, в основном для обустройства таможенных пунктов. По тем временам строительство пошло бойко, и за 10 лет его довели до современного Лиговского проспекта (тогда он тоже был каналом). Там работы застопорились. Рабочие стали гибнуть сотнями и разбегаться.
Чиновники попытались выяснить, в чем дело, но быстро зашли в тупик. Говорили, что рабочих сманивают в леса карелы. Этот народ жил в дельте Невы задолго до прихода русских и шведов, а когда Петр построил Петербург, предпочел удалиться поглубже в чащи. Тем удивительнее, что во время строительства Обводного рва карелы стали выходить из леса и о чем-то беседовать с землекопами. Те после разговоров бросали все, некоторые даже семьи, и уходили на болота. Одного карела удалось схватить. Но даже после допроса с пристрастием от него добились лишь невнятного бормотания. «Плохая земля. Нельзя копать», — твердил лесовик. По этой ли причине или по другой, но строительство забросили.
Вернулись к проекту при Александре I. В 1805 году началось грандиозное строительство. Ров расширили, переименовали в Обводной канал, построили мосты и дорожные развязки. Инженерные решения были самыми современными для своего времени. Канал должен был нести сразу несколько функций, так как соединял Неву и Финский залив в обход города. Он был и границей города, и транспортной артерией, и, по замыслу инженеров, предохранительным клапаном на случай наводнения.
К 1833 году работы закончились. Правда, ровно на том же месте, что и в прошлый раз, опять вышла заминка. Рабочие наотрез отказывались копать в месте впадения в канал речки Волковки, твердя в один голос о «нехорошем месте». На престоле уже сидел Николай I, при котором с простонародьем не церемонились. Чиновники просто нагнали роту солдат, а зачинщиков бунта повесили.
Первый детектор лжи
Среди рабочих, согнанных для землеройных работ на Обводный канал в XIX веке, процветало воровство. Пойманных на этом деле собственные товарищи на ночь привязывали в лесочке между Невой и Волковкой. Наутро в большей части случаев веревки были оборваны, а проворовавшийся исчезал. И никаких следов борьбы или крови — говорили, что несчастного «духи забрали». Если же привязанный оставался на месте, то его считали обвиненным облыжно. Впрочем, эти юридические эксперименты солдаты пресекли вместе с бунтом.
В омут с головой
В 1922 году вдоль Обводного канала строили теплотрассу. Углубившись в грунт, рабочие наткнулись на странные гранитные плиты. Они были испещрены непонятными рунами, а под ними лежали человеческие кости. К месту находки прибыл археолог Гвоздницкий. Он тут же заявил, что это ценнейший памятник, не имеющий аналогов в мире. X век, не меньше.
Хозяйственники не разделяли восторгов историка. Никто не стал останавливать работы, а протесты Гвоздницкого назвали попыткой саботажа. Ломовые извозчики вывезли плиты на Лиговку, где их распилили на поребрики. Кости, скорее всего, отправились на свалку.
Весной 1923 года на Обводном началась настоящая эпидемия самоубийств. Люди, решившие свести счеты с жизнью, как будто не могли найти другого места в огромном городе, кроме отрезка канала от Боровского моста до устья Волковки. Милиция даже вынуждена была выставить патрули. Один из постовых, кстати, тоже пропал. Пик непонятного явления пришелся на осень, а всего таким образом утопились 89 человек.
Глубина Обводного тогда еще достигала 3–5 метров, но кое-где канал начал мелеть. На такую мель и угодил один самоубийца. Это был видный большевик Месопатамский, член РСДРП с 1903 года, лично знакомый с Лениным. Он среди белого дня сиганул с моста и сидел на мелководье, пока его не вытащили. Естественно, Месопатамского отправили к психиатрам — кремням-партийцам в здравом уме совершать суицид было не к лицу. Он рассказал доктору Ефимсону, что угодил в воду не сам, а был как будто утянут за перила моста, когда остановился покурить.
Эпидемия прекратилась как по волшебству в 1924 году. Но в 1933‑м советские граждане вновь принялись топиться на том же самом участке канала. Несмотря на круглосуточное милицейское дежурство, зарегистрированных утопленников набралось 107. При этом многих успели выловить, а некоторых из них основательно избить: за некрасивую статистику отделение лишилось переходящего Красного знамени. Самоубийства вновь прекратились вместе с календарным годом.
Неизвестно, что там еще рассказал Месопатамский Ефимсону, но последний потерял покой и сон. Он буквально осаждал Смольный и гонялся за выжившими «прыгунами». Городские власти, однако, посчитали психиатра шизофреником и отправили с глаз долой в одну из черноморских здравниц.
В 1943 году из-за блокады милиции было не до фиксации случаев самоубийства, но через десять лет история повторилась. Ефимсон по-прежнему старался переговорить с каждым, кого удалось выловить живым, но власти больше не беспокоил. Каждые 10 лет все к тому же участку канала стекались самоубийцы. Последний всплеск эпидемии психиатр-энтузиаст наблюдал в 1973‑м, а годом позже скончался. Рекордным стал 1993 год — 303 попытки самоубийств оказались успешными.
Соответствующая статистика за 2003‑й и 2013‑й пока засекречена, но многие петербуржцы помнят, что в самом конце 2012 года часть набережной Обводного канала закрыли для доступа пешеходов. Оказались заперты решетками нижние пандусы, где в обычное время можно было свободно прогуливаться, да и вообще спуски к воде в меру сил перекрыли (сейчас ограждения убраны).
Капли крови
К началу XX века Петербург далеко перешагнул Обводный канал, бывший настоящей криминальной клоакой. Но история, произошедшая весной 1913 года, заставила содрогнуться даже петербургские трущобы. В мае грузчики с одной из барж выловили у Боровского моста небольшой сверток. Там находилось человеческое тело, но без головы, рук и ног. Завернуто оно было в сатиновую юбку в горошек.
18 июня мелкий чиновник порта выловил из Морского канала другой сверток — там были руки, ноги и голова мужчины. Они подходили «бесхозному» туловищу. Лицо хорошо сохранилось, так что полиция сделала сотни снимков и распространила их.
Не прошло и недели, как объявилась Альбина Ягелло, опознавшая в убитом своего мужа. Проживала семья на Лиговке.
Вдова, как положено, убивалась и рыдала, но во время очередного допроса неожиданно созналась, что убила супруга вместе со своей подругой Ириной Кузьминой. Та была карелкой, из крестьян, и собутыльницей Альбины.
Женщины опоили покойного, затем удушили, разрубили специально купленным топором и в два приема сбросили в канал. Альбина утверждала, что ее подружка усыпила Ягелло какой-то особой травкой, чтобы дух покойного не беспокоил потом убийц. Сама Кузьмина говорила, что на жестокую расправу их надоумили некие злые духи.
Наследство шаманов
Любители эзотерики считают Карелию средоточием сверхъестественного. «Двери в параллельный мир», «места силы» и природные аномалии притягивают адептов разных духовных практик тысячами. Многие из них готовы жизнь положить, лишь бы разыскать хоть что-то из наследия карельских шаманов. В оккультных кругах они пользовались славой непревзойденных мастеров.
Если верить финскому историку и фольклористу Вяйно Кауконену, карелам не было равных. Если закрыть глаза на сомнительные критерии оценки (Кауконен сравнивал предания разных народов), то получается, что карельским шаманам были под силу такие вещи, о которых колдунам пошиба Мерлина не приходилось и мечтать.
Кауконен шел по следам исследователей XIX века и ни одного шамана в глаза не видел. А вот составитель карело-финского эпоса «Калевала» Эйно Леннрот в поездках по Карелии разговаривал не только с рунопевцами, но и с практикующими колдунами. Особенно сильное впечатление на него произвели шаманы российской Карелии: «Их камлание не столько красочно, сколько страшно и мощно».
Источником сил карельских колдунов, как считал Леннрот, была сама природа, а особое значение имела водная стихия. Отличительной особенностью карельских культов было поверие, согласно которому колдун должен обязательно передать свой дар ученику. Если этого не сделать, то после смерти чародея высвободится злой дух, который будет бесконечно витать над местом погребения.
Древнее проклятие
Кое-что доктор Ефимсон раскопать успел. Он в свое время разыскал Гвоздницкого и расспросил о плитах, найденных в 1923‑м. Археолог признался, что ошибся в датировке и находка относилась к XIV веку. У него оставались зарисовки рун и схема расположения плит. Вот только перевести надписи не представлялось возможным — это была дикая смесь древнееврейского и латыни.
В 1300 году у слияния Невы и Охты скандинавами была основана крепость Ландскрона. Через год с небольшим ее отбили новгородцы, но борьба продолжалась с переменным успехом. Местные карелы не поддерживали ни одну из сторон, стараясь избавиться и от шведов, и от русских.
Одна из средневековых шведских хроник гласит, что в 1303 году маршал Торгильс Кнутссон начал новую войну с карелами, не желавшими принимать христианство. В устье Волковки шведы обнаружили языческое капище, где шаманы совершали человеческие жертвоприношения. Рыцари принялись крушить языческие святыни, и в разгар погрома из леса появился шаман. Он проклял и захватчиков, и капище, и все окрестные земли. Солдаты убили его и бросили тело в яму. С тех пор шведские отряды и гарнизоны не знали покоя: болезни, странные смерти и таинственные исчезновения людей преследовали шведов.
Через 10 лет преемник Торгильса Кнутссона приказал найти местного колдуна, который снимет заклятие. Язычник велел привезти к разрушенному капищу плиты, вырезал на них непонятные знаки и потребовал человеческих жертв. Христианские воины испытывали такой ужас от давнего заклятия, что согласились. Колдун самолично умертвил пять пойманных карелок, трупы бросил в яму, где покоились останки шамана, а сверху в особом порядке расположили гранитные плиты.
Шведов строго предупредили, что нарушать могилу нельзя — иначе дух шамана вырвется наружу и каждый третий год каждого десятилетия будет собирать кровавую жатву.
У карельских колдунов считается самым страшным умереть, не передав свои знания преемнику. Именно так и произошло с убитым шаманом, наложившим заклятие. Оно оказалось таким сильным, что его нельзя снять совсем, а можно лишь «запечатать».
В 1923‑м году строители теплотрассы не знали ни об истории Ландскроны, ни о тайне древнего заклятия. И если до вскрытия могильника злые духи проявляли себя эпизодически, то после нарушения печати они должны были распоясаться в полной мере.
Не селитесь на «Волкуше»
Местность по берегам современной реки Волковки (по-фински — Сутилла) недалеко от ее впадения в Неву пытались обживать с незапамятных времен. До XX века она носила название урочище Большое Галтеево и пользовалась дурной славой. Небольшие, на три-четыре дома, карельские, финские, шведские и русские деревеньки быстро возникали и так же быстро исчезали.
Если верить переписям, их жизнь ограничивалась жизнью одного поколения. Поселения разоряли пожары, наводнения или вспышки холеры. В конце концов люди смогли зацепиться за берега Волковки лишь в одном месте: примерно на пересечении современных Волковского проспекта и улицы Салова.
Не приносили эти земли счастья и своим владельцам. В разное время ими были царевич Алексей, князь Куракин и некий Петр Обрезков. Все они закончили жизнь на эшафоте, а несчастливая местность так и числилась то казенной, то монастырской.
Не веселый пейзаж мы видим и сейчас (свалки, гаражи, кладбища и обмелевшая Волковка), да и район называется не очень оптимистично — Волкуша.
Автор текста: Антон Морозов