Только что прикурив белую тонкую сигарету, она выкинула в мусорник что-то мелкое, лишь слегка наклонившись. Тут же выпрямилась и выдохнула дым в небо, задрав голову.
Двух секунд было достаточно мне, чтобы выхватить эту девушку на остановке, в проёме автодверей за фигурами входивших пассажиров. Эти последние прошли по салону, и в опустевших дверях явился этот образ с сигаретой. Как вспышка, целиком в полный рост, со всеми душевными чертами, какие только можно узнать за две секунды по внешности. Автобус тронулся, девушка осталась на остановке. В своём настоящем и в моём и автобусных пассажиров прошлом. Но её вид, случайно отпечатавшийся в моей быстрой памяти, какое-то время ещё ехал вместе со мной.
Молодая (молодые и старики всё время множатся в окружающей тебя действительности) – ближе к юности, чем к зрелым годам, в чёрной косухе, которая не выходит из моды уже лет тридцать, как заморозившись, с огромным платком в клетку вокруг шеи – по новой уже моде, в облегающих штанах под кожу и в мощных ботинках на тракторной платформе. Симпатичная лицом, с русым конским хвостом. Черноту её одеяния окропляли серебром кнопки на куртке и криво, извилисто резали белые провода вакуумных наушников… Затянулась тонкой сигаретой она, наклонившись к мусорнику, а, оставив сигарету в тонких пальцах, задрала к небу голову и выдохнула дым тонкой стрелой.
…Уже не в первый раз говорила во мне зависть к свободе, к свободе первобытной юности. Которой в своё время я пользовалась в невозможном объёме в 105 процентов. Или в 200. Принадлежать себе – что может быть совершеннее для человека?.. И в который раз уже прихожу к выводу, что этот тип свободы сохранить во времени нельзя. Если ты в 50 одинок также, как в 16, то твоя свобода, будучи некогда естественным состоянием юности, стареет вместе с тобой. Кроется морщинами, виснет на тебе старческим подбородком, как серёжки у петуха под клювом, и, отражаясь в зеркалах уличных витрин, всё больше служит предметом твоей растущей, растущей, растущей с годами грусти. Это уже не свобода, а беспомощное одиночество. Которое уже не исправить и не остановить. Свобода старого человека – в семье. Свобода опереться на родных и быть им утешением, что они всё ещё не сироты… Однако я ещё не слишком стара для подобной мудрости - опередить время нельзя, и потому не вижу ещё ясно своей новой свободы. Не вижу так чётко, как за две секунды эту девочку, легко выпускающую дым своей сигареты в небо.
