Когда жизнь проходит, а педагогика остается...
Собственно, я не задумывала писать эту статью к дате, просто в очередной раз побоялась позвонить. Да и молчал телефон в те последние разы, когда все-таки набирала номер – стационарный такой телефон молчал, из прошлой жизни, кто помнит. Зато интернет ожидаемое подтвердил, к сожалению.
Сегодня пять лет с даты ухода, но писать я стану про жизнь.
Гатчина, где Михаил Иванович Кислов прожил большую часть своей жизни – город маленький, градоопределяющих предприятий, на которых работало взрослое население в семидесятые годы, было несколько – среди них Ленинградский институт ядерной физики, с опытным реактором, размещенный в парковой зоне «Орлова роща». Под товарищей физиков был выстроен в городе не один микрорайон, под них же была построена также и школа – №3, та самая, которая сейчас школа-лицей имени Константинова. Школа была по тем временам передовая, не без новаторства, ибо физики обустраивали ее «под себя», был в ней и школьный театр. Вот в нем и состоял Михаил Иванович Кислов – руководителем, режиссером, сценаристом, всем сразу… подозреваю, что и все пятьдесят шесть лет педагогического стажа в одной этой должности его и прошли, хотя вообще-то он был учителем физики в нашей школе. Еще он был завучем, но вовсе не в этом дело.
Он был странен, слегка смешон, трагически близорук, носил очки с чудовищной толщины линзами, начинал работу сотрудником ПИЯФ, организовывал там культурный досуг – вроде приглашения в Гатчину артистов БДТ на творческие встречи, он знал наизусть – до жеста – чуть ли не каждый спектакль Товстоногова, болея театром самозабвенно… о, как он горел на каждой репетиции, находя слова для подробнейшего разбора сцены! Это я узнала уже потом, когда пришла в последний год своей учебы – в новый набор труппы. Труппы – это громко сказано, нас там было человека четыре новичков, и несколько актеров прежних составов. Кислов ставил и сказки Пушкина – в адаптации для малышей, и делал театральные номера к праздничным концертам. Среди серьезных больших спектаклей помню два – «А зори здесь тихие» и «Сирано де Бержерак». «Сирано» Михаил Иванович очень хотел возобновить, и, кажется, ему это удалось – но уже после моего выпуска. Помню еще театральную постановку по стихам – начиная от Дельвига до наших дней. Что до меня, так я благодаря Михаилу Ивановичу первый раз в жизни вышла на театральную сцену в роли – вот сейчас передаю привет тем, кто в курсе, о чем я, в основном, пишу – Елизаветы Тюдор.
Да, моя единственная театральная роль – это именно Бесс Тюдор.
Скажите же, что все в этой жизни случайно.
Это была коротенькая пьеса-агитка Бернарда Шоу «Смуглая леди сонетов», прославляющая, что характерно, значимость роли театра в общей культуре общества. Четыре роли, две мужских – Солдат и Незнакомец (Шекспир), две женских – Елизавета и ее фрейлина. Поскольку девочек в составе было значительно больше, чем мальчиков, то королеву играли в очередь, а те, кто не был занят на сцене, читали сонеты Шекспира перед занавесом. И надо было видеть, как наш гениальный режиссер воплощал все четыре роли на репетициях сам, показывая все до шага, до жеста, до выражения лица… это было бы гомерически смешно – при его внешних данных – если бы не было так вдохновенно, прекрасно и точно. И вот - мне пятнадцать лет, за минуту до выхода на сцену свет от рампы касается носков моих туфель, я стою в кулисе – в образе (без рыжего парика, ибо он оказался уж слишком чудовищен на вид, но в бархатном платье девятнадцатого века, винного цвета и с бантом на турнюре), и пластиковый веер в моей руке, и это премьера, и я – величайшая королева Англии.
Если говорить о том, кто какой оставит след в вечности, нет материала для того податливей, чем человеческая душа, человеческая судьба. Не знаю, что сталось с нашими «Солдатом» и «Шекспиром», а вот фрейлина, «Смуглая леди», стала актрисой, я видела ее как-то в спектакле Театра на Литейном. Что до меня, то Елизавета Тюдор – фантомный персонаж многих моих текстов, как стихотворных, так и прозаических, да и «Белокурый», косвенно, был написан только потому, что когда-то мне была дана эта зацепка – Бернардом Шоу и Михаилом Кисловым – про вход во время и в образ. Моя «тюдориада», на самом деле, началась именно тогда – потому что я решила почитать «что-нибудь про Елизавету», а этим единственным чем-нибудь под рукой оказался роман Цвейга «Мария Стюарт». А там понеслось…
Мы общались и после того, как школа была окончена, и еще сыграли на фестивале «Смуглую леди». Я дарила ему те книги, в которых были мои тексты, кажется, его это радовало. Каждый раз, встречаясь, он начинал беседу на «вы». И ведь помнил своих актеров близко и горячо, как родных, до всех подробностей роли – речь не только обо мне. И они помнили его также. В девяностые перед ним, как-то ожидавшим на остановке в Петербурге рейсового автобуса в Гатчину, остановился черный «мерс», тонированное стекло поползло вниз, оттуда раздался грозный голос:
- Кислов? Михаил Иванович?!
- Понимаете, - потом рассказывал он мне, - я немного… ну, мне как-то тут стало очень не по себе… ну, и время такое было…
- Садитесь! – прозвучало из бандитской тачки. – Я подвезу.
Они проговорили всю дорогу, персонаж за рулем тепло вспоминал свои детские роли в постановках, Михаил Иванович был этим очень удивлен – но и польщен тоже.
- Он неплохой мальчик был, ну, хулиганистый, конечно, ершистый, но его, знаете, вот как-то не взлюбили… и вдруг он меня помнит!
- Еще бы. Не исключено, что вы вообще были единственным человеком, отнесшимся к нему нормально – тоже как к человеку, за время обучения в школе.
- Вы думаете? Мне это как-то даже в голову не пришло…
Фанатик, подвижник, аскет, немножечко не от мира сего – кажется, у него не было собственных детей, и школьная труппа была – его дети, и театр был его страстью, его дыханием, его в полной мере жизнью. Великая и трагическая судьба актера, родившегося не в том теле, режиссера, имеющего, по сути, крохотный театр в табакерке – и он ведь не только не сдался миру, он этот окружающий мир одолел, сделав из него творение рук своих.
Он сделал всех нас, причастных, такими, какие мы теперь – отчасти или целиком. Та педагогика, которая остается, когда и жизнь проходит: как след самолета в небе – когда самолет давно улетел, когда самолета больше не существует…
Это определенно не было хобби – это было призвание.
Как-то, уже сильно после окончания школы, среди нас, однокашников, зашел разговор и о нем, режиссере школьного театра, и самый младший в нашей компании бросил:
- Кислов? Этот неудачник?
- Он?! – рявкнули хором мы с еще одним бывшим выпускником. – Это Кислов-то - неудачник?!
- Не, ну а чо, - возразил нам слегка растерявшийся оппонент. – А чего он добился-то в жизни?
Счастливейшая жизнь, если подумать – да он был занят тем, что любил больше всего на свете!
И в этом, собственно, тоже урок, и тоже – педагогика.
Как след в небесах.
17/03/2019
(C) Илона Якимова