У нас на Аэропорте много лет живет женщина, мы зовем ее Настя...
Настоящее имя ее неизвестно — Настя не допускает контактов, не вступает в разговоры, ни с кем не встречается взглядом. Она носит скарб свой в огромных пакетах, смотрит всегда вниз, себе под ноги.
Настя живет на улице, но не побирается, еду и курево добывает в мусорных баках, там же находит одежду, часто меняет пальто и шапки, сейчас ходит в белоснежной шапке с огромным помпоном. Раньше Настя улыбалась, теперь помрачнела, иногда плачет, иногда выкрикивает что-то себе самой. Пока не снесли магазинчики, ее пускали греться.
Теперь она греется в метро, дремлет стоя у своих пакетов или ложится спать под козырьком остановки на Ленинградском проспекте. Встречая ее на Белорусской или на Тверской, я вздрагиваю: откуда здесь Настя?
В прошлом году на наших улицах появилась другая женщина — мы назвали ее Ненастя. Сначала Ненастя работала дворником, чистила снег у подъездов, за это, видимо, ей давали кров в подвале соседнего дома. Двор она выскребала истово, дочиста и так же истово ненавидела всех нас.
Молча, не подымая глаз, она преследовала женщин, то одну, то другую, шла по пятам с ледорубом или с лопатой, притворяясь глухой, — или она и вправду глухая, не знаю. Еще она любила чистить выезд из двора, и никакая сила не могла ее заставить отступить на шаг в сторону, чтобы пропустить машину. Приходилось долго ждать – ровно столько, сколько она считала нужным.
Но главное ее дело было выйти в 4 часа утра и выскребать до рассвета обходную дорожку у нас под окнами. Весь дом не спал, на Ненастю жаловались, в конце концов ее уволили.
Потеряв работу и кров, она ночует в подъездах, а в 4 утра выходит на ту же дорожку, теперь тупиковую, упирающуюся в новый забор, — выходит уже без лопаты, с каким-то скребком и со всем своим скарбом и, встав на колени, яростно выскребает дочиста эту тропу своей ненависти, этот фронт своей мести, эту границу между нею и всем человечеством.
Ирина СУРАТ