Мало кто в наше время верит в ведовство, заговоры, да порчу. Но вот Пётр Никифорович верил в них всем сердцем, ведь видел, как соседка их в его детства зло им делала.
А дело было так…
Когда был Никифорович ещё совсем мальчишкой, до войны ещё, держали его родители корову, Машку. Любила её вся семья, была она их кормилицей. Но вот захворала коровка, стала чахнуть прямо на глазах. Грустно это было, да что поделать. Да если б не соседка их, Клавка. Злая она была женщина, одинокая, всю семью Петра Никифоровича ненавидела, рада она была, что Машка заболела. Говорили, конечно, что мамка Петра увела у неё жениха, отца Никифоровича, а кто-то и вовсе считал, что приворожила. Но не верил в это никто, пусть и ходила молва, будто бы с тех пор стала Клава колдовать не по-доброму, да ведь бредни — это всё. Болтовня пустая, не серьезная!
Пётр Никифорович тоже в это не верил, считал, что всем сердцем мамка с папкой друг друга любили, про прошлое их никогда не спрашивал. Но вот рос он парнем проказным, то бабку свою в курятнике подловит, напугает. То на крышу заберётся, ждёт, когда его хватятся. Доставалось, конечно, ему, да он всё равно продолжал. И вот пришла ему как-то идея в голову — спрятаться ото всех в хлеву ночью, перепугать родителей, вот будет смешно! Решил он, да давай скорее ночи дожидаться, когда заснут все. Как храп по всему дому раздался, слез с печки тихонько, из дома вышел и бегом прятаться. В сено залез, притаился, думал поспать, да уснуть не может — думает, какая потеха будет! Лежит тише мыши, ждёт скорее рассвета. В коровнике тихо, только Машка сопит во сне, лунный свет заливается, хорошо всё видно. Даже тень странную, которая внутрь прошмыгнула. Смотрит на неё Пётр и понять не может — что ж это? Не то крыса гигантская, пушистая, не то ещё какая зверушка неведомая. Черная, шерсть во все стороны торчит. На корову залезла и сидит на ней. Тут начал шёпот человеческий раздаваться, Машка глаза открыла, но будто спит ещё — ни шелохнётся. Дышать тяжелее стала, помыкивает, больно ей будто. А тень сидит, почти не шелохнувшись, в ухо ей говорит что-то. Перепугался Никифорович, не знает, что и делать. Если б не шёпотки эти, то и внимания бы не обратил, а тут страшно стало. Взял всю храбрость в кулак, встал осторожно, к твари этой со спины подбирается, но она всё ж почуяла его — обернулась резко, зашипела. Глазища у ней огромные, зеленые, а зубы белые-белые, острые, того и гляди укусит. Закричал Пётр от неожиданности, перебудил всех, а существо с коровы спрыгнуло, убежало. Первой бабка в хлев ворвалась, а Никифорович и слова молвить не может — что случилось пытается сказать, да непонятно. Всё «там», да «это», да «такое!». Плюнула бабка, снова спать пошла, Никифорыча с родителями в дом загнала.
Следующей ночью снова Пётр Никифорович пошёл в хлеву прятаться, но на сей раз с другой целью — поймать страшное чудище, что коровку их мучала. Взял он старый мешок из-под картошки в погребе, в сено опять спрятался и притаился. Долго время шло той ночью, думал он уже, что не придёт никто, да всё-таки снова тень шмыгнула в хлев. Скок! И на Машку. Как и в прошлую ночь, стало бормотание жуткое весь хлев заполнять. Всю свою храбрость потерял Пётр. Сидел по уши в сене, к крысе этой подступиться боялся. Но как услышал, как коровка их тяжело дышать стала, шумно, с болью, испугался за неё. Вскочил, не помня страха, побежал с криком на чудище, в мешок его поймал и держит. Мешок во все стороны метается, изнутри крик человеческий раздаётся: «Пусти, гад! Житья тебе не будет!». Испугался мальчишка, да мешок из рук не выпустил, со всех сил держит, на землю уже положил его, своим весом придавил, чтобы не вырвалась. Да не тут-то было: была ль это крыса иль нет — не понятно, а вот когти у ней острые были. Прорезала она дырочку в мешке и юркнула в неё. Увидел это Никифорыч, побежал за ней — не упустит. Схватило было её за лапу, а она его как куснёт! Он бедняга от боли взвыл, чудище выпустил из рук, та времени не теряет, к выходу бежит. Хотел было пуститься за ней Пётр, да споткнулся, упал. Видит — камень перед ним лежит, как кинул его! И промазал, попал в стоящие в хлеву вилы. Те на крыску-то и упали. Она взвизгнула, зачертыхалась, да всё равно бежит. Пока Никифорыч поднимался, её и след уж простыл.
На следующий день пришла к ним баба Клава, давай с мамкой Петра ругаться, дескать, малец у них совсем не воспитанный. Бедную женщину вчера камнями закидал! Никифорович глазами хлопает, не помнит ничего такого, врёт тётка. А та ни в какую, давай синяки свои показывать: и на ноге здоровый, будто за ногу её великан держал, и на спине будто палкой ударили. Сама кулаком грозит, верещит, что сама Петра отлупит за такое. А тот и смекнул, кто их коровке зло делал. Матери об этом шепнул тихонько, хоть и знал, что не поверит. А та наоборот, как с руганью на бабу Клаву полезла: «Ты что ж удумала, корову мне сгубить?!». Выбежал батька Никифоровича, давай двух женщин разнимать, на одну ругается: «Что ж ты врёшь-то всё, не кидал в тебя камней никто!», другую журит: «Какая ворожба, Маруська?! С ума сошла?». Выгнали Клавку, да с тех пор стал Пётр внимательно следить, чтобы никакая ведьма зла их семье не делала, теперь-то уж он знает, как оно бывает!
Если вам понравилась история — поставьте палец вверх, так истории на канале появятся гораздо быстрее ;)