У моих родителей есть дача за городом. Ну знаете, такое ожидаемое наследство от старшего поколения. Ничего особенного: домик, баня, грядки и теплица. И все соседи знают друг друга на протяжении десятков лет. Таких дач тысячи вокруг ваших городов.
И наверняка у вас тоже есть такая.
Я очень любил раньше туда ездить ранней весной и поздней осенью. Заезжаешь в магазин. Берешь с собой еду, бутылочку коньяку и вечером выдвигаешься за город. Конечно же один. На даче нет никого в округе. Никто не живет там и не видит смысла приезжать в октябре или ноябре. А ты заходишь в домик, топишь печку, выключаешь свет.
На столике, рядом со старым продавленным креслом, стоит джезва с кофе и пузатый бокал с тягучим коньяком. И вокруг очень тихо.
В тот день все начиналось ровно также.
Тут надо сказать что я не боюсь темноты. Да и вообще, в темноте мне комфортнее. Но почему-то я старался всегда не выходить из домика в ночь. Не из-за страха гипотетического волка или еще чего. Скорее я думал о каких-то инопланетянах. Истина, как это всегда бывает, оказалась совершенно иной. Я всегда старался с наступлением ночи выключать свет и обходиться тлеющими угольками из печки.
И очень странно было, сидя в своем любимом кресле, ощущать, что на улице тебя ждут.
Не кто-то или что-то конкретное. Не какой-то зов, которому нельзя сопротивляться. Нет.
Не хочешь – не иди.
Но вся соль ситуации как раз в том, что мне хотелось. Попробую объяснить. Это примерно так же, когда вам хочется в уборную. Тут же не задумываешься. Захотел – пошел. Но странность была бы в том, если бы хотели это сделать во дворе своего многоквартирного дома, а не в квартире. Так и у меня. Я поймал себя на мысли, что совершенно непринужденно открываю замок на двери в два часа ночи.
И остановился. Мне объективно не надо на улицу. У меня все есть в доме. Но я хочу.
Я сел в кресло, закурил, и попытался проанализировать свое состояние. И даже честно попробовал испугаться. Получилось не очень. Я понял, что стоит только захотеть – и можно просто лечь спать или продолжить читать старую, до дыр затертую книжку. А завтра поехать домой пораньше, чтобы собраться на самолет.
А можно – выйти и посмотреть что будет. То, что не будет плохо – это было понятно сразу. Надо только решить: нужно мне какое-то новое знание или понимание. И, самое главное, что потом с этим всем делать.
Конечно же я вышел.
Когда-то давно я упросил дедушку посадить орех на даче. Не знаю, что это было за дерево, но все в семье его так и называли – орех. «Мы посадили орех» - говорила бабушка нашей соседке. Это был какой-то саженец, а не натуральный орех, чтобы вы понимали. А вообще, в нашей полосе орех не растет, если что. Но этот вырос. Конечно, ему было далеко до своих собратьев с юга. Однако, у него была важная миссия, возложенная мной. Я хотел, чтобы у меня было ореховое дерево, потому что прочитал в книжке Сетона-Томпсона, что лук у индейцев должен быть непременно из орехового дерева. Я же в тот момент мог располагать только березами и тополями. Вы можете представить индейца с луком из тополя? Или, что еще хуже, березы? Ну вот и я не мог.
Так что у нашего ореха была незавидная судьба.
Однако, на счастье ореха, болезнь индейцами прошла раньше, чем он вырос.
Теперь - это небольшое деревце на краю участка, которое растет в окружении высоких берез и статных сосен, как бы извиняясь за то, что оно тут, что называется, не в тему. Немного скрашивает ему компанию двухметровый кедр, который я выкопал на Байкале и привез еще маленьким саженцем. Вдвоем им не скучно, я думаю.
Там, на краю участка, рядом с моими невозмутимыми зелеными товарищами, стоит удобная скамейка. Если на ней сидеть, видно почти все вокруг.
Конечно, я пошел туда.
Я совсем не удивился и не испугался, когда понял, что на моей скамейке кто-то сидит. Это было так привычно. Да и кто бы меня мог обидеть. За мной ведь присматривают орех и кедр.
Мне не хотелось ничего спрашивать или выяснять.
Не хотелось говорить или рассматривать его.
Я сел, в очередной раз закурил, привычно нашел на небе Кассиопею, и расслабился.
Он повернулся ко мне.
«Ну что за дурацкая шляпа все-таки!» - подумал я.
Помолчав с минуту, он сказал: «Все дело в клевере. Не надо было ей есть четырехлистный клевер.»