Пётр Никифорович войну застал совсем ещё ребятёнком. Но помнил он с детства соседа своего, взрослого мужика Иван Степановича, который в лесах партизанил. С войны, правда, не вернулся. Да вот Никифорович знает, что не совсем пропал его старый сосед.
А дело было так...
Хороший был человек Иван Степаныч. Веселый, статный, руки золотые, добрый и честный — таких уж теперь не бывает. Бывало, возьмёт он кого из деревенских ребят на руки и расскажет сказку иль про село их. Или научит, как правильно гвоздь забить. Вроде мелочь такая, а дети радуются, смеются — ишь, какой я взрослый! Сам гвоздики вбиваю! А один раз и вовсе, собрал всех и давай учить, как стулья делать. К нему всегда толпа малышни ходила, любили они веселого дяденьку, а тот их. Обделила судьба его своими детьми, так он деревенских радовал.
Как немцы стали по землям ходить, так Иван сразу в ополчение записался, был в партизанском отряде, диверсии проводил! Но поймали их. В собственном лесу, на родной земле, расстреляли. Тела не смогли найти, хотя роща та березовая совсем от деревеньки не далеко. Пришлось деревенским лишь в церквушке по свечке за упокой поставить.
Пётр Никифорович с детства повадился ходить в ту рощицу, а как война закончилась, и вовсе там мальчишкой постоянно ошивался. За несколько лет буйно она разрослась, была маленькая полянка, с парой берёзок. А стала большая, с сотней больших высоких берёз, роща. Манило Петра туда, каким-то чуднЫм спокойствием. Так он себя чувствовал, когда дед Иван его к себе на колени сажал, да показывал, как из дерева фигурки стругает.
Ходил, значит, наш герой в рощицу, душой отдыхал, да юношеское любопытство кормил, пули с войны искал, а то и каски. Не понимал ещё юнец, что в прошлом надо страшную войну оставить. Но было у него ещё одно дельце — ходил он, да искал отряд погибший. Хотелось ему любимому дядь Ване, да соратникам его, последние почести возвести. Лелеял он в сердце мечту свою, берёг, всё надеясь, что хоть в последний путь проводит.
И вот как-то раз, ушел он совсем глубоко в рощицу, никогда там не был. Вокруг берёзки шелестят, солнышко сквозь листочки светит и птички заливаются — благодать. День уж к вечеру клонился, забродил Пётр Никифорович. Прилёг возле одного деревца покемарить, разморило уж, а скоро и обратно идти надо будет — сил не хватит. Вроде заснул даже, да слышит сквозь сон, как зовёт его кто-то мужским голосом: "Петя!". По-доброму так, заботливо. Никифорович глаза открыл, по сторонам посмотрел — никого. Снова лёг, только глаза закрыл, снова: "Петька!", да так близко, прям над ухом. Ничего Пётр Никифорович не понимает — вроде его зовут, да нет же никого! Сел он под дерево, понять пытается, кто ж над ним шутки шутит. А из-за спины ему опять: "Петька, спасибо тебе, помнишь ещё!". Повернулся он, смотрит — ба! А берёзка-то, с лицом человеческим! Уплотнение какой-то странное на деревце, точно будто с носом, губами, бровями. Что за чудо! Потрогал Пётр Никифорович берёзку, та на ощупь совсем обычная, дерево как дерево, кора как кора. Да вот так похоже лицо это на дядь Ивана! Голову Пётр поднял — а там, совсем на верхушке, шапка висит, совсем уж истлевшая, в дырках вся. Вспомнил он все истории, как отряд Степаныча погиб, расплакался, дерево обнял и говорит: "Дядь Ваня, как же так, как же так!". У берёзки ветки шелестят, низко опускаются, по спине мальчишку будто гладят. Проплакался, голову поднял — глядь, лицо и улыбается. Радуется, Никифорыч, что нашёл наконец-то друга своего. Слёзы вытер, дереву поклонился и в деревню побежал.
Добрался до дома, уж солнце село. Мамка его бегом спать погнала, слушать ничего не стала, поругала только, что загулялся малец. А ночью приснился Никифоровичу сон: роща их березовая, совсем ещё молодая, реденькая. Стоит на ней Иван Степанович, каким он его помнит — пожилой уже, с густой бородой и добрыми голубыми глазами. Машет Петьке, тот подойти хочет, но не может, как сила его какая-то держит, не пускает. Пока вырваться пытался, слышит — выстрел раздался, упал Степаныч, кровь из головы идёт. Лежит старик на земле, тело его постепенно разглаживается, кожа пропадает, кости уж видны. Одна одежда только и осталась, да и та иссохшая. Хотел Пётр заплакать, да видит, как сквозь останки дядь Ивана начала берёзка прорастать. Сначала маленькая, слабенькая. Но взымалась она всё выше, выше. И на самой первой веточке её шапка повисла. Смотрит Никифорович по сторонам — а роща-то, раза в два гуще стала! Токмо берёзы и видно! Проснулся он, понял, что за сон ему приснился, побежал к мамке рассказывать. Та его, понятное дело, отлупила, да приговаривала:"Неча в твои выдумки добрую память людей впутывать! Постыдился бы!". Расстроился он, что не верят ему, ушёл на весь день гулять, только к ночи вернулся. С матерью и словом не обмолвился, да на следующий день подслушал, как мамка папке рассказывала на кухне: "Мне сегодня, представляешь, Иван Степанович наш снился. Всё как в Петином сне — роща, борода его. Но стоит он перед берёзкой и мне кулаком грозит. Лицо у него не злое совсем, а грустное какое-то. Так стыдно мне стало! Заплакала, на колени упала. «Прости», —говорю, — «не со зла я, ты сам же подумай! Не хотела я, чтоб он над мёртвыми потешался! Как же тут поверить, чтоб на берёзе и лицо твоё!». Он ко мне подошел, по голове гладит. Ничего не говорит, а я как сердцем чувствую — не злится он, а лишь обидно ему, мальчишку жалко. Проснулась, в слезах вся, и думаю — правду нам вчера сынишка рассказывал, а мы и не поверили...". Тогда и перестал Петька на матушку свою обиду держать, что с этих взрослых взять — не видят они, что дети видят! Но вот в роще с тех пор пришли большие изменения — построили там маленькую часовенку, а по самому центру памятный камень поставили, вся деревня помогала строиться. Дерева с лицом, правда, так и не нашли, но вот шапка под одним стволом в кустах завалялась. Подняли её тогда, на кладбище деревенском зарыли и крест маленький поставили, правда, без имени. Чья шапка-то, так и не решил никто. Написали только, что героям, что земли свои защищали.
Если вам понравилась история — поставьте палец вверх, так истории на канале появятся гораздо быстрее ;)