( деньги, немцы, крокодилы)
1998 год.
В тот осенний день 1998 года, ещё до завтрака, я впервые ощутил, что разорён. Как-то вдруг стало отчётливо ясно, что поставщики больше не вышлют мне ни одного контейнера с товаром, а банк не продлит кредит. Мой бизнес накрылся, и я один был виноват в этом.
Сразу скажу, что потом такие кризисы повторятся со мной ещё не раз, в полном соответствии с идеей Маркса о цикличном развитии капитализма. Потом. Но в то утро срочно надо было что-то делать, и я прилёг на ковёр, челом вниз, чтобы мир не видел моего опозоренного лица. Отчаянье имело форму горячего шара, который то подкатывал к горлу, то падал в солнечное сплетение. Мне стало жарко. Я вспотел. Было мучительно понимать, что больше никогда не будет свободных денег. Но главное, как я сообщу своему коллективу, что всё, мы закрываемся? Нет, главное, что не будет денег. Денег больше не будет никогда. Никаких тебе прогулок по Парижу. Или устриц в трюфельном соусе, я их, конечно, на дух не переношу, но со временем мог бы притерпеться. А теперь уже – никогда. Друзья, они меня, конечно, поймут. Они быстро поймут, что ни какой я не крутой бизнесмен. Снизу, с ковра было хорошо видно, что мои дети голодают, и вот они даже слегка посинели. Жена с молчаливым страданием смотрит мне в глаза, а сама уже такая худая. Как, вообще, мне с этим жить. Во все времена приличные бизнесмены с криком «я разорён!» шагали в окно своего небоскрёба. Но ближайший небоскрёб был на Манхэттене, и, значит, мне предстоит встать, купить билет в Нью-Йорк, ждать лифт. Нет, это слишком долго. Выход надо найти сейчас, пока я лежу на ковре.
Вместе с тем понятно, что выхода нет, я не смог найти его месяцем раньше, когда коллапс стал очевиден, и вряд ли он есть вообще. И тут я почувствовал настоящий страх. Страх был чёрного цвета, тягучий как гудрон, он наполнял желудок и вызывал мелкую дрожь в руках. Волосы на голове зашевелились. Я всегда думал, что это преувеличение, фигура речи, а тут чувствую, и вправду шевелятся.
Стало любопытно. Что, если перестать сопротивляться и позволить чёрному ужасу полностью завладеть мною? Сознательно погрузиться в страх, в океан безнадёжности? Может быть, если пережить нищету в уме, со всеми её унизительными подробностями, если смириться с ней, тогда в реальности она не случится? Зачем миру один и тот же опыт дважды? Меня всегда учили: человек – это звучит гордо, и всякое такое. А я валяюсь на полу и боюсь до дрожи. Это, наверняка, так позорно. Но глубже, глубже. И тут оказалось, для того, чтобы полностью отдаться отчаянию тоже нужна воля.
Представим себе такую картину, вокруг распластанного меня сидят друзья. Что они об этом безобразии думают, о чем перешёптываются? Им сейчас за меня стыдно. Я попытался вызвать щемящую волну ответного стыда, но с ходу не получилось. Тогда смотрите: я обмочился со страха и тёмное мокрое пятно расползается по джинсам. Да, так намного убедительнее. Внимание, смена плана, друзья ушли, теперь вокруг меня сидят родственники, парочка любимых учителей, вот бабушка, память о которой я храню уже столько лет, мама, так гордившаяся тем, что у её сына есть «своя фирма». Как вам за меня неудобно! Я, конечно, всем должен, я обязан оправдать ваши надежды, но человек лежащий в собственной луже на это не способен. Это уже другой человек – без гордости, без достоинства. Вот оно дно. Ниже уже некуда. Но хотелось ещё глубже.
Я в тюрьме, имущество отобрали, семья на улице. Сокамерники вытаскивают меня из петли, но – поздно. В тюремной больничке лежит моё окоченевшее тело с синей полоской на шее. Похорон как таковых нет, просто закопали. Занавес.
Снова прислушался к себе, нет, не торкает. Пробую на вкус слова: крах, разорение, позор, но они, повторяясь по кругу, больше не вызывают спазмов в желудке. В этой жизни бывает и похуже, а ты, друг, просто счастливчик.
Какой колючий ковёр и, вообще, холодно. Понимаю, что голоден. Самое жуткое, что можно вообразить, уже произошло, а всё не так плохо, я жив. Заодно обнаружил свою связь с окружающими, как же я зависим от их одобрения! И ещё, очень заметно со стороны, любят не столько меня, сколько свои ожидания.
Посмотрел, где сейчас находится мой страх. Солнечное сплетение? Нет. Живот? Нет. Страх растворился. Слова «нищета», «позор» потеряли прежнюю магическую власть надо мной. Друзья, дети, жена - отныне снимаю с себя ответственность за ваши упования на меня! Я наполнен новой силой и всё от того, что сейчас вошел в свой страх, смог примириться с наихудшими последствиями. Я почувствовал, что бы не случилось, для меня это будет отличным, интересным продолжением.
Встал, приготовил яичницу, получилось вкусно.
2005 год.
Бизнес на удивление быстро наладился и начал жить своей жизнью. Я пытался ему помогать, и он уважительно, как старший, принимал мои старания. Мы кормили друг друга, я его своим вниманием, он меня деньгами, которые я тоже считал своими. А чьими ещё? Я уже смутно помнил колючий ковёр, чёрный жгучий шар отчаянья в желудке. Да и с кем не бывает! Это жизнь, детка. Сейчас другие времена, я сам кую ключи от своего счастья, пойми, я такой успешный, талантливый и при этом скромный.
Так пролетело ещё пять весёлых лет. И ещё год. И ещё. И… где, когда я просчитался? Да, понимаю, сильная конкуренция, инвестиции в стройку, упавшая маржа, но я-то здесь при чем? Меня же всегда проносило мимо рифов, а тут с пробитым бортом вишу на скале, и ветер нагло свистит в огромной финансовой дыре.
А если проще - денег больше нет. Абсолютно. И скоро не будет совсем. Как бы это объяснить, ну пока ещё обедаю в ресторанах, но уже с новым ощущением. Не радостным.
– А поехали в Таиланд? – сказала мне жена. - А?
А щас. Щас все брошу, кину свой больной бизнес, да как помчусь на край света кормить макак и турагенства.
– Поехали, – услышал я свой голос и мысленно списал с карточки последнее. Кого теперь спасут три тысячи долларов, а там курортный Таиланд, свободные нравы и любимая жена рядом - такой вот секс-туризм, где секс и туризм необязательны. Мечта сбудется, а за мечту нам последних денег не жалко. Ты это имела в виду, дорогая?
Вот вернёмся домой, и мне придётся рассказать тебе горькую правду о печальных делах наших. И, распустить коллектив. Знакомая ситуация, всё как тогда, уже не помню когда.
В первый же день я честно отказался таскать своё тело по достопримечательностям, душа моя была в России. Мозг лихорадочно работал, просчитывая варианты спасения. Деньги, товар, деньги. Где взять? Как найти? И так по кругу, по кругу. А рядом простаивали киношные храмы, мудрые, уверен, слоны и модные аллигаторы в коже крокодила. Все это, уважаемые гости страны, было при Будде, не правда ли потрясающе? Неправда. Вообще мимо. Я сам Будда, меня ничего не волнует. Ничего, кроме любимого бизнеса, брошенного умирать дома. Думай, думай. Кредит уже не взять, товар без денег, понятно, не отдадут. Думай, а иначе тебе … Да как же это надоело!
Это произошло на каком-то бесконечно грустном цирковом шоу, где мучили животных, змей, слонов и одного крокодила. Вот, наконец, последний номер, животных уводят, занавес, пожалуйста. Внезапно я выбежал на круглую сцену и сел на крокодила. Все что угодно, лишь бы остановить этот гон в голове. Пока бежал было весело и страшно. А когда сел на твердую, пупырчатую поверхность стало просто страшно. Что если он дернется? Моя пятая точка в момент обрела невероятную чувствительность. И не одной мысли, я стал рептилией, которая пытается предугадать бросок другой рептилии.
В тот день крокодилу белого мяса не хотелось, всю неделю кормили курицей. Ну и ладно. Меня тоже тошнило от пищи, на тревожные вопросы жены отвечал невпопад, порой начинал смеяться. Очень мешали храмы. Хотя бесило и все остальное: пальмы, море и прочий тайский массаж. Наверное, я заболел.
Смуглый врач с посмотрел внимательно, на всякий случай не приближаясь. Он протянул заранее зажатые в руке таблетки, которые на тайском так и называлось «для русских». И вдруг быстро вышел из номера, не сказав, что с таблетками делать. Я три раза прочитал на упаковке какое-то местное заклинание - не помогло. Приложил к голове - нет эффекта. Ну не глотать же их, в самом деле.
В этой жизни у меня оставались два дня отпуска, удивительный недуг, отступающий только при крокодилотерапии, пятьсот долларов и любимая жена. Которая ушла за сувенирами. А потом все, финиш. И тут до меня окончательно дошло - это действительно мой финиш. Ноги ослабли, пришлось сесть на влажный, очень теплый бордюр. Сижу и отстраненно наблюдаю за огромными пьяными немцами, гуляющими в компании двух-трёх таек каждый. И решительно им не завидую. Как не завидуют другой форме жизни, гигантским разумным муравьям, например с Юпитера, будь они хоть трижды полигамны. Сил моих осталось только, чтобы поднести к уху Nokia, кто смеет звонить нам в трагическую минуту полного отчаянья, кто тут не проявляет должного уважения к павшему?
– Борис, здравствуйте, - услышал я знакомый голос с польским акцентом, – мы знаем вашу репутацию и решили открыть вам кредитную линию. Возможно ли размещение крупного заказа в ближайшие пять дней? Борис, меня слышно, почему молчите? Борис?
– Здравствуйте, – нашёлся я, наконец.
Вот тут, сидя на горячем тротуаре, я все-таки вспомнил 1998 год и в очередной раз убедился, что необходимо познать всю глубину падения, с головой окунуться в отчаянье, всей душой признать, что надежды на себя больше нет - и вот тогда происходит волшебство спасения. Надежда, подумал я, даёт нам веру в чудо, но парадокс в том, что чудо происходит, только если надежда окончательно мертва. Бойтесь надежды, сказал я себе, она обманет.
Высшее искусство - уметь отпускать ситуацию. Всё лучшее приходит к нам, когда перестаёшь надеяться на логику ума, на свои силы, когда доверяешь себя миру. Протяни ему руку, мир не подведёт.
Всё так. Но тогда, сидя на тайском тротуаре, я подумал: какой же я крутой! Жить здорово, правда, немцы?