/Запись одиннадцатая/
Привет, Ник. Знаю, еще довольно ранее утро, но мне захотелось с тобой кое-чем поделиться.
Я уже мельком рассказывал тебе о ней, но сейчас мне хочется рассказать тебе больше.
Я увидел ее сегодня. Снова. В своем сне. Она была великолепна. Золотистые волосы мягко спадали на плечи и открывали ее идеально ровный лоб. Мне казалось, что у женщин в таком возрасте всегда на лбу остаются какие-то морщинки, или хотя бы шрамы. Но нет.
Знаешь, дело даже не во лбу. Тонкие аккуратные плечи, белоснежные руки с длинными пальцами, даже её ноги были будто высечены из мрамора. Идеальные...
– Мама? – Увидев ее, я разу все понял. Несмотря на то, что прошло много месяцев с тех пор, как я последний раз видел ее на снимке, я все равно узнал её.
– Да, мой мальчик, – ответила она бархатным голосом.
Знаешь, я однажды видел картину какого-то художника. «Облака перед закатом» она вроде называлась. На ней были даже не облака, а покрывало. Большое, мягкое. Такое, в которое хочется закутаться, и остаться там навсегда, не взирая ни на какие последствия. Катящийся к закату шар окрашивал это покрывало в пастельный персиковый цвет, отчего оно становилось еще более притягательным.
Почему я вспомнил об этой картине?
Потому что именно таким был её голос. Вибрации, в которых хочется просто раствориться. Снова и снова, раз за разом.
– Как ты там, малыш? – спросила она.
– Я... Мне... – пытался я что-то сказать. Мысли набивались голову, как живые булыжники в пакет из фольги. Они толкались, шевырялись, и всеми силами каждый из них пытался пробраться наверх. Я не видел этого, но чувствовал. Так же отчетливо, как я чувствую магнитное перо в своей руке.
– Тише, Арти, – сказала она и улыбнулась. Она видела, что со мной творится. Готов поклясться, что она знала меня лучше, чем я сам. – Расскажи все с самого начала.
Она никогда не приходила ко мне во сне, никогда. Но вела себя так, будто это ежегодный опрос или стандартная процедура. Что-то вроде самой обыкновенной вещи, к которой мы оба привыкли.
– Я не знаю, мам. – Сдался я, и слезы прыснули из глаз.
– Чего именно?
– Ничего не знаю, – ответил я, не в силах остановить вырвавшиеся чувства.
– Это нормально, милый. Все мы люди и можем чего-то не знать. Чего-то не уметь. Поэтому мы и приходим в этот мир. Чтобы научиться чему-то новому, узнать что-то.
– Научиться? Чему можно научиться в этом мире? Здесь нет ничего, что было бы интересно. Ничего, мама. Отец то и дело пытается сделать из меня такого же, как он. Люди не обращают на меня внимания. Да даже мой единственный друг – сломанный шар-игрушка, которая разговаривать не умеет.
– А, Мита? Забавный малец, – заметила она. Я поднял голову и увидел ее глаза. В них, как и рассказывал отец, были розовые пузыри. Маленькие, средние, большие. Они поднимались снизу и исчезали где-то наверху, даже не думая лопаться.
– Ты знаешь про Миту?
– Да. И про дневник, и про Ярпу, и про отца...
– Ты извини его за это, – спохватился я, пытаясь его оправдать.
– Ничего. Ему одиноко, малыш. Но меня нет рядом. Рядом с ним нет той единственной, которую он считал идеалом. Которая понимала его без слов и любила, несмотря ни на что. Это сильное чувство, мальчик мой. И когда оно уходит, в сердце остается пустота. Тогда хочется заполнить ее хоть чем-то, чтобы лишь на секунду ощутить это мгновение. – Она смотрела на меня, не сводя взгляд и не моргая. Только пузыри продолжали подниматься в ее глазах снизу вверх.
– Поэтому он так со мной...?
– Груб? – озвучила мама мое подозрение.
– Да.
Она подошла ближе и обняла меня. Самое теплое объятие, которое я когда-либо чувствовал. Так не хотелось её отпускать из рук. Я продержался так долго, как смог.
– Страх, Арти, – сказала она, ослабив объятия. – Именно он заставляет людей делать те вещи, которые они делают. Страх потерять тебя заставляет отца отрекаться даже от тех минут счастья, которые он может получить. Все ради того, чтобы никогда вновь не чувствовать эту боль.
Мы сели на появившуюся из ниоткуда лавку. Под ногами появилась трава, а на горизонте замаячили вековые деревья.
– И как это... Исправить?
– Никак. Человек, отправившийся в долину страха, не вернется оттуда сам. Ты лишь можешь протянуть ему руку. Но принять её, или нет – решать только ему.
– То есть просто протянуть руку? – удивился я. – Но я пытался. Я хотел, чтобы все было хорошо.
– Тише, малыш. Твой отец слишком упрям, чтобы просто взять руку. Он никогда не примет помощь от кого-то кто...– она замялась.
– Не так умен? – язвительно заметил я.
– Вроде того, – улыбнулась она. – Ему нельзя просто сказать «делай так» и он послушает. Нет. Знал бы ты, скольких трудов мне стоило это знание... – Она мечтательно откинулась на спинку и посмотрела куда-то вверх.
– И как тогда... Что делать мне?
– Учить, Арти.
– Учить? Его? Как?
– Только своим примером, мой мальчик. Ни одно слово не будет услышано им, покуда не появится желания слушать. – Она повернулась ко мне и пристально посмотрела зелеными глазами куда-то вглубь. – Научи его жить Арти.
– Научиться бы самому... – ответил я.
К сожалению, это все, что я помню из прошедшей ночи. Мне кажется, что все это было наяву, в реальности. Я ощущал тепло ее рук, чувствовал вибрации голоса. Я видел ее глаза. Сумасшедшие розовые пузыри, в которые невозможно не влюбиться, и зеленые, как свежая трава глаза.
Я не знаю, что из этого происходило в реальности, а что осталось в мире грез. Но я точно знаю, что это было не случайно. Все это было не просто так...
/Конец одиннадцатой записи/