Парнями их назвать весьма сложно – ведь младшему члену ансамбля уже двадцать восемь, а старшему тридцать два.
Примерно так было сказано в большой статье на страницах крупнейшего молодежного издания сорок пять лет назад, когда «Роллинг Стоунз» находились в зените славы и расцвете творческих сил, в отличие от ряда сверстников, с которыми они начинали десятью годами ранее.
Таковы были возрастные стандарты или, если угодно, предрассудки, вначале гедонистических и, казалось бы, раскрепощенных, семидесятых.
Мы не зря вспомнили то суровое замечание советского журналиста, наверняка заимствованное у зарубежных коллег, поскольку, как показало будущее, возраст мало влияет и на качество рок-музыки и на интерес к ней. Тем более, когда поиск материала в эпоху дефицита требовал колоссального терпения, отнимая у поклонника уйму нервов и средств, а главное, драгоценного жизненного времени.
В тщетной погоне за услышанными в нежном возрасте интонациями и ритмами, в которых подергивался недоразвитый организм, отзываясь на призывы бытия, могло пролететь полжизни.
Оттого так сильны были «есенинские» мотивы среди поклонников «старых» групп и биг-бита шестидесятых годов в период, когда этот материал практически не переиздавался. Последнее обстоятельство нередко порождало досадные слухи о преждевременной гибели целых составов, не подающих признаков жизни. Столь велик был соблазн похоронить своих любимцев вместе с собственной юностью.
И в самом деле, энтузиасту, в тогдашнем безвременье и безрыбье, вынужденному, подобно Франкенштейну, по крупицам восстанавливать музыкальную картину недавнего прошлого, было от чего прийти в отчаяние.
И пускай, в отличие от безумного барона, он использовал не органы и части тела мертвецов, а обрывки магнитофонной ленты, поцарапанные негативы и обломки «пластов», результат получался не менее мучительный и монструозный.
Одной из самых неуловимых и вожделенных групп были ливерпульские The Swinging Blue Jeans, или просто «Свинги», поскольку молодежь шестидесятых не любила громоздких названий ни у них, ни у нас.
Когда-то эта группа была хедлайнером одного из первых концертных выступлений начинающих «Роллингов», которым не понравился её сет. Дело дошло до грубости, хотя кто сейчас готов с точностью прояснить один из тысячи пустяковых эпизодов такого рода…
Тем более, это никак не помешало «Свингам» сделаться основной танцевальной группой советских подростков, закрепив за ними культовый, легендарный статус, лишь отчасти переродившийся в суеверный миф о лучшей бит-группе тех нескольких коротких, насыщенных и неповторимых лет.
Их примитивный, но пронзительный и четкий саунд действовал на полудетскую психику безотказно, заглушая гулкий ритм-энд-блюз «Стоунзов» и отодвигая на задний план высокую лирику «Битлз».
В каком-то смысле The Swinging Blue Jeans можно рассматривать как Slade середины шестидесятых.
Взрослый искушенный слушатель уже не в состоянии обнаружить в репертуаре и звучании группы ничего оригинального, с каждым годом становится всё сложнее уловить ту первобытную иллюзорную «особенность», которую так цепко схватывают юные бунтари без причины.
Старомодное слово «свинг», когда в моде сплошной бит, выглядело совсем нелепо, потому что визитной карточкой ансамбля на все времена сделался молодежный танец шейк. А в названии основного хита присутствовало, опережая моду, слово «хиппи». Причем оно зачем-то повторялось дважды.
Такова была поэтическая прихоть юного гения одной песни, сочинившего будущий хит «Свингов», еще при Эйзенхауэре. Звали юношу Чен Ромеро, а песню свою он назвал Hippy Hippy Shake.
Шейк, если его танцевали «правильно», не принадлежал к разряду порицаемых иностранных танцев. Поладу Бюльбюль-оглы даже разрешили записать собственный одноименный шедевр – одну из самых странных песен советской эстрады, пожалуй, слишком странную, чтобы составить конкуренцию фирменному хиту ливерпульцев.
Впрочем, ранний Полад явно ориентировался на Джина Питни с Нилом Седакой, и в этом плане на отечественной сцене он не имеет равных.
А вообще, шейков, как это не абстрактно звучит сейчас, было два – «старый» и «новый».
Экспрессия в этом танце сосредоточена на верхней части туловища при неподвижных конечностях. В то время как свинг напоминает конвульсии висельника, или замедленную съемку погружения утопленника, или похороны в открытом космосе.
Возможно, это имел в виду Оскар Уайльд, предвосхитив массовый психоз одной сардонической строкой:
That fellow got to swing.
В былые времена даже клочок «фирменной» джинсовой ткани – «трущейся», той, что линяет при носке, считался редкостью. За ним охотились рядовые фетишисты и модельеры-любители. Ведь собрав энное количество таких кусочков, из них можно было смастерить кепи или кошелек, в худшем случае – наставить эффектных заплаток! «Субстанция, из которой сделаны мечты» имеет свойство видоизменяться сообразно господствующей моде.
В отличие от леткиса и или твиста, телодвижения при шейке более абстрактны, поэтому с годами элементы аутентичной «трясучки» всё сложнее восстановить с годами. К тому же – без подходящей музыки не бывает полноценных танцев. А где её взять?
Два основных альбома легендарной бит-группы: Blue Jeans are Swingin’ и Hippy Hippy Shake на долгие годы сделались миражом крайне смутных очертаний, где было трудно понять, на каком из двух дисков должна находиться одна из всего двадцати четырех песен.
«Синие джинсы свингуют» был оформлен вполне конкретно – джинсы условной марки телепаются на веревке, совсем как более прозаическое белье на балконе у соседей. Неправдоподобно выглядело разве что их количество – сразу четыре пары!
Джинсы, сохнущие на прищепках, для наших дней зрелище не менее обыденное, чем висельник свингующий в петле, для более варварских времен.
Не менее варварски выглядели последствия нервной перемотки – если неуловимый «Хиппи шейк» находился в начале бобины, две трети записи могло быть оторвано. От таких сюрпризов хотелось повеситься на бельевой веревке, которые изготовляло, если память мне не изменяет, некое «армянское общество слепых».
В одной из кинокомедий, чье действие происходит на Кавказе, ревнивому герою мерещится сцена, где, в его отсутствие, под «Хиппи шейк» отплясывает лезгинку любовник его жены. Песня звучала совсем недолго, но я завидовал персонажам этой небывальщины.
Добрые люди рекомендовали суррогатные версии. В частности Эмила Димитрова, которого я, конечно, очень любил, но… в его аранжировке отсутствовало убойное соло двух электрогитар, сыгранное синхронно – предвестник того, чем в будущем станут заниматься Wishbone Ash, Judas Priest и Bad Company.
Полный страсти, пылкий роман с оторванным началом – какой, согласитесь, емкий образ, с оттенком скабрезности.
На поиск неповрежденного экземпляра я, как Толстяк ради «мальтийского сокола», готов был истратить всю жизнь.
Вожделенный шейк частично материализовался на одной из музыкальных открыток, которыми торговали в курортных киосках звукозаписи. Сувенир был заезжен до седины, а ископаемый хит, требующий прослушивания на максимальной громкости, доносился как прощальные сигналы потерянного для матери-земли космонавта. В конце концов, я избавился от моей жалкой находки – всё это было не то.
Лирическим антиподом быстрого «шейка» у «Свингов» считалась You’re No Good, написанная гениальным Клинтом Беллардом для Ди Ди Уорвик и Бетти Эвретт. Психуя, я часто повторял её с детства знакомый, неимоверно токсичный припев.
Повторял до тех пор, покуда не накликал возрождение интереса к устаревшим шлягерам со стороны новых звезд и даже воскрешение и разморозку старинных названий и коллективов.
Grand Funk с блеском вернули к жизни прекрасный Locomotion, замедлив темп, чтобы молодое поколение смогло оценить качество этой вещи. Линда Ронстадт успешно вернула в радио-эфир выше упомянутую You're No Good.
Даже легендарное ливерпульское трио Big Three записало альбом Resurrection. Наконец, глэм-пародисты с идиотским названием Mud, весьма удачно осовременив, по-своему, с огоньком, перепели и Hippy Hippy Shake.
В общем и целом, для нас – ретроградов и реваншистов середина семидесятых выглядела многообещающе.
Однако буржуазное, по сути, застойное десятилетие готовило ряд неприятных сюрпризов для тех, кто уповал на триумфальные «камбеки» своих любимцев, сошедших с дистанции в конце шестидесятых под напором более изощренных и смелых соперников.
В новой обстановке музыка тридцатилетних «старичков» звучала неубедительно и робко (пример The Searchers). От прежней дерзости остались лишь отголоски в названиях песен.
Даже в стремлении новых примитивистов, таких, как Doctor Feelgood или Flaming Groovies, воссоздать атмосферу начала шестидесятых, чувствовалось больше куража, нежели в попытках напомнить о себе со стороны тех, кому так легко было создавать её в недавнем прошлом.
Результаты порочной практики «омоложения» старых вещей при помощи хард-рока тоже выглядели сомнительно.
В ту пору держать в руках пластинку The Swinging Blue Jeans мне довелось лишь дважды, и оба раза это была «пиррова победа».
Первый раз это был диск-инвалид без обложки, индийского, к тому же, производства, с выломанным краем! Меня и тут настигло проклятье «нервной перемотки» – и Shaking Feeling и Hippy Hippy Shake играли ровно столько же, сколько на магнитофонных лентах с оторванным началом.
Зато была цела короткая, но неотразимо стильная Angie – эталон ритмичной лирики с лихим гитарным боем в духе Away From You и Happy Just to Dance With You.
На радостях я поволок моего товарища Дядю Калангу на одиннадцатый этаж «Интуриста», где располагалось сравнительно демократичное летнее кафе. Дело было в конце октября, на «одиннадцатом» было холодно и пусто – в динамиках тихо играла «Баккара». На осеннем ветру мои рассуждения явно выглядели неадекватно – «что-то я проклинал, оплакивал…».
Да и радость моя оказалась преждевременной – хозяин той искалеченной пластинки, словно откопанной из массового захоронения, испуганный моим энтузиазмом, не захотел мне её продавать.
Как выяснилось чуть позже, его самого надули именно с помощью песенки Angie, выдав её за одноименную композицию Rolling Stones – любимую вещь его молодой жены.
Второй эпизод с покупкой «Свингов» внешне выглядел более благополучно.
Сын советского режиссера, снимавшего первоклассные триллеры, знал, что и за сколько он продает. Более того, он прекрасно понимал, зачем мне это надо. А я был слеп, как старый развратник в классическом старинном романе.
Тема джинсовой ткани на сей раз была решена в новомодном ключе – обложку украшал пустой задний карман новейшего брючного фасона.
Обложка казалась мне знакомой – напоминала альбом восточных немцев, где тоже были перепеты старые рок-н-роллы. Сигнал тревожный.
Таким же, если не хуже – по-гэдээровски вялым и топорным, оказался и саунд обновленных «Свингов», не постеснявшихся разбавить классический репертуар двумя каверами «Криденсов» и одной песней раннего Дилана. Весь набор пошлых приемов, включая соло барабанщика, был втиснут в эту халтурную самопародию.
Даже You're No Good без членораздельной коды звучал как ресторанный заказ, испорченный лабухами, забывшими, как надо играть такие вещи.
Сын режиссера был прав и знал, что делал, избавляясь от такого счастья.
Недаром последним хитом, или последней попыткой найти свой последний хит, стала для Blue Jeans песня с красноречивым названием «Не надо меня переделывать».
Ливерпульские музыканты смело брались за композиции Берта Бакарака, рассчитанные, как правило, на более солидную оркестровку. И это срабатывало.
У «Битлзов» с Baby, It's You, у Билли Джей Креймера с Trains and Boates and Planes, даже Magic Potion в скромной интерпретации The Searchers по-своему берет за душу.
По-своему восхитительна и версия «Свингов» – в ней слышна пронзительная смесь отчаяния с надеждой.
«Не надо нас переделывать!» – одной ногой в будущем, одной ногой в могиле мерси-бита.
Они были правы.
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VK
* Далее читайте о группе The Equals